Урок-презентация по рассказам писателя-фронтовика Владимира Богомолова «Сердца моего боль»

Богницкая Светлана Николаевна, учитель русского языка и литературы, Государственное Бюджетное образовательное учреждение Ростовской области «НОВОЧЕРКАССКАЯ ШКОЛА-ИНТЕРНАТ» Урок-презентация

«Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат…» память войны в прозе писателя - фронтовика Владимира Богомолова Урок-знакомство с писателем в 8-ом кл.

Сегодня на уроке: «Сердца моего боль.» из биографии писателя; писатель о своём творчестве. «Кладбище под Белостоком.» «Первая любовь.»

Наше восприятие произведений. Каждый богомоловский рассказ о войне и о человеке на войне. О смерти. О смерти молодых , которым бы жить да жить. В рассказе «Сердце моего боль»- это одноклассники повествователя – Ленька Зайцева, убитый в первом же бою, и Петька Юдин, «даже не похороненный в сумятице панического отступления» под Ростовом. В памяти- «лобастый жизнерадостный мальчишка»…

В «Первой любви» – это девятнадцатилетний ротный, потерявший любимую и оставшийся один на один со своим горем, о котором никому не расскажешь. Боль этого раненного навсегда сердца прорывается через пятнадцать лет: «Солнце…если б я мог загнать его назад, за горизонт! Если б я мог вернуть рассвет!.. Ведь всего два часа назад нас было трое…»

Виноватым и бесконечно должным ощущает себя герой рассказа «Сердца моего боль» не только перед старенькими родителями своих погибших товарищей: «До боли клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию, где в каждой второй или третьей семье кто- нибудь не вернулся…»

Если бы писатель спросил: «Сердца моего боль чувствуется вами?», мы бы ответили, что боль им от пережитого так сильна , что пронзает наши сердца. Может быть, это единственный случай, когда сердечная боль во благо. Она говорит о живой нашей душе, о непрерванной связи павших и живых, о памяти, которая всегда с нами, если мы народ…

Владимир Богомолов - автор произведений «Первая любовь» , «Кладбище под Белостоком» и «Сердца моего боль» . Родился он в июле 1926 года в Подмосковье, в деревне Кирилловке , где и воспитывался у бабушки и деда. В 1936,после гибели деда – на строительстве картофелехранилища свалившимся бревном ему перебило позвоночник, - мать взяла его в Москву. Воспоминания о предвоенной жизни в столице тусклы и безрадостные – в такой бедности , точнее нищете, как в подростковом возрасте, он никогда больше не оказывался. Начало войны он воспринимал по недомыслию с мальчишеским оживлением и подъемом. Отправиться в армию его подбили двое приятелей , оба были старше его на два года. «Спустя три месяца, в первом же бою , когда залегшую на мерзлом поле роту накрыло залпом немецких минометов , я пожалел об этой инициативе. Оглушенный разрывами, я приподнял голову и увидел влево и чуть впереди бойца, которому осколком пропороло шинель и брюшину; лежа на боку, он безуспешно пытался поместить в живот вывалившиеся на землю кишки. Эта картина живет во мне уже шестое десятилетие. 1926-2003

«…с июня 1959 года в течение более двух десятилетий меня и письменно и устно приглашали вступить в Союз писателей. Я им объяснял, что для того, чтобы писать прозу, достаточно иметь бумагу и ручку или карандаш, что же касается членского билета, то это на любителя. У меня – с переводными- около двухсот только отдельных изданий моих произведений – четыре полки,- не считая более трёхсот различных сборников и антологий, где опубликованы мои повести и рассказы, причём и после громогласно объявленной смерти советской литературы меня издают и переводят, как и раньше.»

Написан в 1958 году Первая любовь Мы лежали, крепко прижавшись друг к другу, и земля не казалась нам жесткой, холодной и сырой, какой была на самом деле. Мы встречались уже пол года- с тех пор, как она прибыла в наш полк. Мне было девятнадцать , а ей- восемнадцать лет. Мы встречались тайком: командир роты и санитарка. И никто не знал о нашей любви и о том, что нас уже трое… Я чувствую, это мальчик! – шепотом в десятый раз уверяла она . Ей страшно хотелось мне угодить <…> А когда взошло солнце, я с остатками роты ворвался на высоту . Спустя полчаса в немецкой добротой траншее командир полка и еще кто – то , поздравляя, обнимали меня и жали мне руки. А я стоял, как столб, как пень, ничего не чувствуя, не видя и не слыша. Солнце… если б я мог загнать его назад, за горизонт! Если б я мог вернуть рассвет!... Ведь всего два часа назад нас было трое… На оно поднималось медленно, неумолимо, я стоял на высоте, а она... Она осталась там, позади, где уже лазали бойцы похоронной команды… И никто, никто и не подозревал , кем она была для меня и что нас было трое…

Католические - в одну перекладину- кресты и старые массивные надгробья с надписями по-польски и по- латыни .И зелень- яркая, сочная ,буйная. В знойной тишине -сквозь неумолчный стрекот кузнечиков – не сразу различимый шепот и еле слышное всхлипывание. У каменой ограды над могилой – единственные, кроме меня, посетители : двое старичков – он и она, - маленькие, скорбные, какие - то страшно одинокие и жалкие. Кто под этим зеленым холмиком? Их дети или, может, внуки?... Подхожу ближе и уже явственно – шепот: -… Дай ему вечный покой, Господи… А за кустом, над могилой, небольшая пирамидка с пятиконечной звездочкой. На выцветшей фотографии - улыбающийся мальчишка, а ниже надпись: «ГВ. СЕРЖАНТ ЧИНОВ И.Н 1927- 1944г.» Смотрю со щемящей грустью на эту задорную курносую рожицу и на старых- стареньких поляков и думаю : кто он им?... И от чего сегодня , пятнадцать с лишним лет спустя, они плачут над его могилой и молятся за упокой его души?... Кладбище под Белостоком

… А 15 сентября – день рождение Петьки Юдина; каждый год в этот вечер его родители собирают уцелевших друзей его детства. Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами , песочным тортом и яблочным пирогом – с тем, что более всего любил Петька. Все делается так, как было и до войны , когда в этой комнате шумел , смеялся и командовал лобастый и жизнерадостный мальчишка, убитый где – то под Ростовом и даже не похороненный в сумятице панического отступления. Во главе стола Петькин ставится стул , его чашка с душистым чьем и тарелка, куда мать старательно накладывает орехи и горбушку яблочного пирога . Будто Петька может отведать хоть кусочек и закричать, как бывало, во все горло: «Вкуснота – то какая, братцы! Навались! И перед Петькиными стариками я чувствую себя в долгу; ощущение какой -то не ловкости и виноватости , что вот я вернулся, а Петька погиб, весь вечер не оставляет меня. В задумчивости я не слышу , о чем говорят; я уже далеко – далеко… До боли клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию , где в каждой второй или третьей семье кто - нибудь не вернулся… Сердца моего боль Написан в 1963 году