Перевод отрывка из произведения Джерома Дэвида Селинджера «Над пропастью во ржи»

Перевод отрывка из произведения Джерома Дэвида Селинджера «Над пропастью во ржи»

Петр Шепелявцев,

ГАПОУ РО «РКТМ»,

г. Ростов-на-Дону

Я самый страшный лгун, которого вы когда-либо видели в своей жизни. Это ужасно. Если я иду в магазин купить журнал, и кто-то спрашивает меня, куда я иду, я могу сказать, что иду в оперу. Это отвратительно. Поэтому, когда я сказал старому Спенсеру, что мне нужно пойти в спортзал и взять свою экипировку и прочие вещи, это была полная ложь. Я даже не храню свою чертову экипировку в спортзале.

Я жил в Пенси, в крыле памяти Оссенбургера, в новых общежитиях. Оно было только для старшеклассников. Я был младшеклассником. Мой сосед по комнате был старшеклассником. Оно было названо в честь парня по имени Оссенбургер, который учился в Пенси. После окончания учебы в Пенси, он нажил кучу денег в бизнесе, который он начал вести по всей стране. Там можно было за пять баксов похоронить членов своей семьи. Тебе следует увидеть Оссенбургера. Он, наверное, просто засовывает их в мешок и выбрасывает в реку. В любом случае, он принес Пенси кучу денег, и они назвали наше крыло в его честь. На первой футбольной игре года он приехал в школу на своем огроменном кадиллаке, и мы все должны были встать на трибуне и приветствовать его — это такой вид аплодисментов. Затем на следующее утро в церкви он произнес речь, которая продолжалась около десяти часов. Он начал с пятидесяти банальных шуток, чтобы показать нам, что он обычный парень. Затем он начал говорить нам, что никогда не стыдился, когда он был в какой-то беде или что-то в этом роде, он садился на колени и начинал молиться Богу. Он сказал нам, что мы всегда должны молиться Богу, разговаривать с Ним, где бы мы ни находились. Он сказал, что мы должны считать Иисуса нашим приятелем и все такое. Он сказал, что он все время разговаривает с Иисусом, даже когда ведет машину. Это меня убило.

Я просто вижу этого большого фальшивого типа, переключающего передачу, который просит Иисуса прислать ему еще несколько трупов. Единственная хорошая часть его речи была посередине. Он рассказывал нам о том, каким он замечательным парнем он был, какой крутой и все такое, а потом вдруг парень, сидящий в ряду передо мной, Эдгар Марсалла, выпустил громкий пердеж. Было очень грубо делать это в церкви, но это было довольно забавно.

Старый Марсалла. Он почти сорвал крышу. Почти никто не засмеялся вслух, и старый Оссенбургер делал вид, что даже не слышал этого, но старый Термер, директор, сидел рядом с ним на трибуне, и по выражению его лица можно было сказать, что он то это услышал. Боже, как он был раздражен. Он ничего не сказал, но на следующую ночь он заставил нас прийти на обязательное занятие в академическом здании, и тогда он произнес речь. Он сказал, что мальчик, который создал беспорядок в церкви, не достоин учиться в Пенси. Мы пытались убедить старого Марсалла выпустить еще один пердеж, прямо во время речи старого Термера, но он не был в настроении. В любом случае, это было тогда, когда, я жил в Пенси. Крыло памяти Оссенбургера, в новых общежитиях. Было очень приятно вернуться в свою комнату после того, как я покинул старый Спенсер, потому что все были на игре, и в нашей комнате было тепло, для разнообразия. Она казалась уютной. Я снял пиджак и развязал галстук, расстегнул воротник рубашки; а затем надел эту шляпу, которую я купил в Нью-Йорке утром. Это была красная охотничья шляпа с очень длинным козырьком. Я увидел ее в витрине этого спортивного магазина, когда мы вышли из метро, сразу после того, как я заметил, что потерял все чертовы шпаги. Она стоила всего один бакс. Я носил ее так, что старый козырек был повернут назад - очень банально, я признаю, но мне так нравилось. Я выглядел в ней хорошо. Затем я взял эту книгу, которую читал, и сел в свое кресло. В каждой комнате было два кресла. У меня было одно, а у моего соседа по комнате, Уорда Страдлейтера, было другое. Подлокотники были в печальном состоянии, потому что все всегда сидели на них, но это были довольно удобные кресла.

_____________________________________________________________________________

I’m the most terrific liar you ever saw in your life. It’s awful. If I’m on my way to the store to buy a magazine, even, and somebody asks me where I’m going, I’m liable to say I’m going to the opera. It’s terrible. So when I told old Spencer I had to go to the gym and get my equipment and stuff, that was a sheer lie. I don’t even keep my goddam equipment in the gym.

Where I lived at Pencey, I lived in the Ossenburger Memorial Wing of the new dorms. It was only for uniors and seniors. I was a junior. My roommate was a senior. It was named after this guy Ossenburger that went to Pencey. He made a pot of dough in the undertaking business after he got out of Pencey. What he did, he started these undertaking parlors all over the country that you could get

members of your family buried for about five bucks apiece. You should see old Ossenburger. He probably just shoves them in a sack and dumps them in the river. Anyway, he gave Pencey a pile of dough, and they named our wing after him. The first football game of the year, he came up to school in his big goddam Cadillac, and we all had to stand up in the grandstand and give him a locomotive — that’s a cheer. Then, the next morning, in chapel, be made a speech that lasted about ten hours. He started off with about fifty corny jokes, just to show us what a regular guy he was. Very big deal. Then he started telling us how he was never ashamed, when he was in some kind of trouble or something, to get right down his knees and pray to God. He told us we should always pray to God — talk to Him and all — wherever we were. He told us we ought to think of Jesus as our buddy and all. He said he talked to Jesus all the time. Even when he was driving his car. That killed me. I just see the big phony bastard shifting into first gear and asking Jesus to send him a few more stiffs. The only good part of his speech was right in the middle of it. He was telling us all about what a swell guy he was, what a hot-shot and all, then all of a sudden this guy sitting in the row in front of me, Edgar Marsalla, laid this terrific fart.

It was a very crude thing to do, in chapel and all, but it was also quite amusing. Old Marsalla. He damn near blew the roof off. Hardly anybody laughed out loud, and old Ossenburger made out like he didn’t even hear it, but old Thurmer, the headmaster, was sitting right next to him on the rostrum and all, and you could tell he heard it. Boy, was he sore. He didn’t say anything then, but the next night he made us have compulsory study hall in the academic building and he came up and made a speech. He said that the boy that had created the disturbance in chapel wasn’t fit to go to Pencey. We tried to get old Marsalla to rip off another one, right while old Thurmer was making his speech, but be wasn’t in the right mood. Anyway, that’s where I lived at Pencey. Old Ossenburger Memorial Wing, in the new dorms.

It was pretty nice to get back to my room, after I left old Spencer, because everybody was down at the game, and the heat was on in our room, for a change. It felt sort of cosy. I took off my coat and my tie and unbuttoned my shirt collar; and then I put on this hat that I’d bought in New York that morning. It was this red hunting hat, with one of those very, very long peaks. I saw it in the window of this sports store when we got out of the subway, just after I noticed I’d lost all the goddam foils. It only cost me a buck. The way I wore it, I swung the old peak way around to the back — very corny, I’ll admit, but I liked it that way. I looked good in it that way. Then I got this book I was reading and sat down in my chair. There were two chairs in every room. I had one and my roommate, Ward Stradlater, had one.

The arms were in sad shape, because everybody was always sitting on them, but they were pretty comfortable chairs.

Используемые изображения:

https://dzen.ru/a/ZDvihEs-GT9zJRM4