Перевод отрывка из произведения Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби»

Перевод отрывка из произведения Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби»

Александр Глазунов,

ГАПОУ РО «РКТМ»,

г. Ростов-на-Дону

Летними ночами из дома моего соседа звучала музыка. В его голубых садах мужчины и девушки приходили и уходили, как мотыльки, среди шёпота, шампанского и звезд. Во время прилива во второй половине дня я наблюдал, как его гости ныряли с башни его плота или загорали на горячем песке его пляжа, в то время как две его моторные лодки рассекали воды пролива, рисуя аквапланы над пенными водопадами. По выходным его «роллс-ройс» превращался в омнибус, развозивший группы в город и обратно с девяти утра и далеко за полночь, а его универсал мчался, как проворный желтый жук, навстречу всем поездам. А по понедельникам восемь слуг, включая дополнительного садовника, весь день трудились со швабрами, щетками, молотками и садовыми ножницами, устраняя разрушения, нанесенные прошлой ночью.

Каждую пятницу от торговца фруктами из Нью-Йорка прибывали три ящика апельсинов и лимонов, а каждый понедельник те же самые апельсины и лимоны покидали его заднюю дверь в виде пирамиды из половинок без мякоти. На кухне стояла машина, которая могла за полчаса выжать сок из двухсот апельсинов, если дворецкий нажал на маленькую кнопку двести раз.

По крайней мере, раз в две недели приезжала группа поставщиков провизии с несколькими сотнями футов холста и достаточным количеством цветных фонарей, чтобы превратить огромный сад Гэтсби в рождественскую елку. На фуршетных столах, украшенных блестящими закусками, запеченная ветчина с пряностями толпилась среди салатов с узорами арлекина, а также кондитерских свиней и индеек, заколдованных темно-золотым цветом. В главном зале был устроен бар с настоящей медной решеткой, наполненный джинами, ликерами и ликерами, о которых так давно забыли, что большинство его гостей-женщин были слишком молоды, чтобы узнавать их имена.

К семи часам прибыл оркестр – не худой ансамбль из пяти человек, а целая куча гобоев, тромбонов, саксофонов, альтов, корнетов, пикколо, низких и высоких барабанов. Последние пловцы уже пришли с пляжа и одеваются наверху; машины из Нью-Йорка припаркованы на подъездной дорожке в пять рядов, и холлы, салоны, веранды и сады уже пестрят основными цветами, волосами, причудливо подстриженными по-новому, и шалями, о которых невозможно мечтать о Кастилии. Бар работает полным ходом, и порции коктейлей пронизывают сад снаружи, пока воздух не наполняется болтовней, смехом, случайными намеками, знакомствами, забытыми на месте, и восторженными встречами между женщинами, которые никогда не знали имен друг друга.

Огни становятся ярче по мере того, как земля отклоняется от солнца, и теперь оркестр играет желтую коктейльную музыку, а опера голосов становится все выше. Смех легче, минута за минутой, разливается с расточительностью, вызванной веселым словом. Группы меняются быстрее, пополняются вновь прибывшими, растворяются и формируются на одном дыхании — уже есть странницы, уверенные в себе девушки, которые плетутся туда-сюда среди более полных и стабильных, становятся на резкий, радостный момент центром группы. а затем, взволнованные триумфом, скользят сквозь море меняющихся лиц, голосов и цветов под постоянно меняющимся светом.

THERE WAS MUSIC from my neighbor’s house through the summer nights. In his blue gardens men and girls came and went like moths among the whisperings and the champagne and the stars. At high tide in the afternoon I watched his guests diving from the tower of his raft, or taking the sun on the hot sand of his beach while his two motor-boats slit the waters of the Sound, drawing aquaplanes over cataracts of foam. On weekends his Rolls-Royce became an omnibus, bearing parties to and from the city between nine in the morning and long past midnight, while his station wagon scampered like a brisk yellow bug to meet all trains. And on Mondays eight servants, including an extra gardener, toiled all day with mops and scrubbing-brushes and hammers and garden-shears, repairing the ravages of the night before.

Every Friday five crates of oranges and lemons arrived from a fruiterer in New York—every Monday these same oranges and lemons left his back door in a pyramid of pulpless halves. There was a machine in the kitchen which could extract the juice of two hundred oranges in half an hour if a little button was pressed two hundred times by a butler’s thumb.

At least once a fortnight a corps of caterers came down with several hundred feet of canvas and enough colored lights to make a Christmas tree of Gatsby’s enormous garden. On buffet tables, garnished with glistening hors d’œuvres, spiced baked hams crowded against salads of harlequin designs and pastry pigs and turkeys bewitched to a dark gold. In the main hall a bar with a real brass rail was set up, and stocked with gins and liquors and with cordials so long forgotten that most of his female guests were too young to know one from another.

By seven o’clock the orchestra has arrived, no thin five-piece affair, but a whole pitful of oboes and trombones and saxophones and viols and cornets and piccolos, and low and high drums. The last swimmers have come in from the beach now and are dressing upstairs; the cars from New York are parked five deep in the drive, and already the halls and salons and verandas are gaudy with primary colors, and hair shorn in strange new ways, and shawls beyond the dreams of Castile. The bar is in full swing, and floating rounds of cocktails permeate the garden outside, until the air is alive with chatter and laughter, and casual innuendo and introductions forgotten on the spot, and enthusiastic meetings between women who never knew each other’s names.

The lights grow brighter as the earth lurches away from the sun, and now the orchestra is playing yellow cocktail music, and the opera of voices pitches a key higher. Laughter is easier minute by minute, spilled with prodigality, tipped out at a cheerful word. The groups change more swiftly, swell with new arrivals, dissolve and form in the same breath; already there are wanderers, confident girls who weave here and there among the stouter and more stable, become for a sharp, joyous moment the center of a group, and then, excited with triumph, glide on through the sea-change of faces and voices and color under the constantly changing light.

​​​​​​​ Используемые изображения:

https://pikabu.ru/story/zelenyiy_svet_5755859