Интертекстуальный анализ сказки Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца»

Интертекстуальный анализ сказки Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца»

(Руководитель Юдина И.П.)

Аннотация. В работе рассматривается интертекстуальность сказочной пьесы Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» и проводится анализ выявленных межтекстовых связей – как с русской литературой, так и зарубежной. Особое место уделяется русскому фольклору как основе для авторского переосмысления. Выявляются явные и неявные интертекстуальные связи пьесы с русским фольклором, русской классической литературой, зарубежной классической литературой. По результатам исследования делается вывод о том, что интертекстуальность произведения Л.А. Филатова осуществляется на нескольких уровнях: образном, сюжетном, идейном, концептуальном.

Ключевые слова: интертекстуальность, Филатов, фольклор, сказка, аллюзия, межтекстуальные связи, цитата.

Интертекстуальный анализ художественного произведения предполагает выявление в нём межтекстуальных связей с другими произведениями или литературными традициями. В случае со стихотворной пьесой-сказкой Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» очевидно наличие такой связи с русским фольклором. В частности, автор переосмыслил и оригинально переработал русскую народную сказку «Поди туда, не знаю куда», в которой герой также выполняет прихоти царя, изначально являющиеся абсурдными. Однако помимо этой очевидной связи, лежащей на поверхности, в пьесе Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» существуют и другие интертекстуальные отсылки, что показывает аналитическое прочтение произведения.

Проблема интертекстуальности в пьесе-сказке Л.А. Филатова не относится к числу активно изучаемых тем в современном литературоведении. Исключением является статья М.А. Сиривли «Интертекстуальные элементы в сказке Л. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца». В ней автор выявляет особенности интертекстуальных связей в этом произведении, придя к выводу о том, что наиболее часто встречаемыми являются такие интертекстуальные элементы, как реминисценции и аллюзии [1]. В какой-то мере затронула тему интертекстуальности в своём исследовании «Трансформация сказочных мотивов в пьесе Л. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» К.В. Изместьева [2]. Она отмечает несомненную тесную связь между этим произведением и русской народной сказкой, но выделяет тот факт, что сказочный сюжет в пьесе приобретает значительную трансформацию, развиваясь в русле социальной проблематики [2].

Таким образом, актуальность исследования обусловлена необходимостью данной темы, с одной стороны, обладающей большим потенциалом, с другой – практически не изученной. Кроме того, работа отвечает требованиям современной науки, активно изучающей интертекстуальные связи в литературе.

Цель исследования: выявление интертекстуальных связей в сказочной пьесе Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» и определить их сущность и назначение.

Задачи исследования:

изучить понятие интертекстуальности;

выявить интертекстуальные связи пьесы с русской словесностью и обозначить их особенности;

определить интертекстуальные связи пьесы с зарубежной литературой и обозначить их особенности.

Объект исследования: сказочная пьеса Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца».

Предмет исследования: интертекстуальность сказочной пьесы Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца».

Гипотеза исследования: предположим, что в произведении Л.А. Филатова существуют явные и неявные отсылки к русской и зарубежной литературе, проявляющиеся на различных уровнях.

Методы исследования:

метод изучения;

метод анализа;

метод синтеза.

Новизна данного исследования состоит в том, что в нём будут рассмотрены явные и неявные интертекстуальные переклички, а также выявлены уровни, на которых они реализовываются.

Теоретическая значимость исследования заключается в расширении понятий о поэтике пьесы Л.А. Филатова «Про Федота стрельца, удалого молодца», в углублении знаний об интертекстуальных аспектах данного произведения, их упорядочении.

Практическая значимость исследования объясняется возможностью использования его результатов на занятиях и семинарах по современной литературе, при написании письменных работ на данную тему.

Понятие интертекстуальности

Впервые термин «интертекст» применился французской исследовательницей Ю. Кистевой во время её выступления на семинаре Ролана Барта. Свою теорию она в дальнейшем развила в статье «Бахтин, слово, диалог и роман», которая была размещена в журнале «Critique» в 1967 году [3, С. 97–124]. Она утверждала, что любой текст представляет собой «мозаику цитаций» и что, по сути, он является «продуктом впитывания и трансформации какого-нибудь другого текста» [3, С. 97–124]. Истоками теории Ю. Кристевой следует считать учение о полифонии М.М. Бахтина, от которого она отталкивалась [4, С. 5-467]. Этот вопрос нашёл широкий отклик в научных трудах. Учёными были предложены различные толкования термина. Так, по мнению И.В. Арнольда, интертекстуальность – это «включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий» [5, С. 351]. Н.А. Фатеева полагает, что интертекстуальность – это способ создания собственного текста на фундаменте других текстов посредством различных контактов с ними, благодаря чему происходит вхождение авторского текста в общий «историко-литературный контекст» [6, С. 15]. Исследовательница утверждает, что подобные межтекстовые связи способствуют созданию так называемого «вертикального контекст произведения», порождающего «неодномерность смысла» [6, С.15].

По словам А.В. Ждановой, именно цитаты в большинстве случаев становятся «интертекстуальными включениями в текст», созданным автором [7, С. 74]. Ею выделяются несколько родов цитат: атрибутированные; неатрибутированные; точные; неточные [7, С. 74-75]. Обращение в виде цитаты оформляется графически (то есть берётся в кавычки). В этом случае цитирование является очевидным. Но оно может быть и неявным, и тогда его следует воспринимать как реминисценцию [5, С. 275].

Итак, существует несколько способов введения интертекста. К ним, помимо вышеперечисленных, относятся цитата, палимпсест, пастиш и реминисценция, аппликация, парафраз. Цитата отличается от других приёмов интертекстуальности своей прямой направленностью: она дословно воспроизводит фрагмент используемого текста. Аллюзия – это неявная, завуалированная отсылка к другому тексту. Палимпсест – термин, пришедший из древности и означающий найденную рукопись на пергаменте, в данном случае понимается не в этом значении. Согласно теории интертекстуальности, он понимается как текст, который можно «узнать» в читаемом произведении.

Пастиш – термин постмодернизма, суть которого заключается в пародировании текста, написанного ранее, и порой, не самого текста, а стиля. Реминисценция – это напоминание о каком-либо тексте – чужом или своём, не являющееся прямой. Авторы используют реминисценцию для того, чтобы сделать свой текст семантически богаче за счёт других источников. Под парафразом обычно понимается пересказ известного текста Аппликацией принято считать включение в текст выражений, которые известны широкой аудитории. Это так называемые прецедентные тексты: поговорки, пословицы, фразеологизмы. Кроме того, в понятие аппликации входит терминология, газетные штампы и т.д. Внедрение в текст этих элементов позволяет создать эффект прямого общения, делает написанное остроумным, обогащает его [8, С. 122-126]. Таким образом, интертекстуальность как способ создания художественного произведения и способ авторского выражения имеет для своего воплощения достаточно много средств.

Интертекстуальные связи пьесы Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» с русской и зарубежной литературой

Обратимся в данном контексте к выбранному для анализа произведения. В тексте поэмы обращает на себя внимание авторское указание: по мотивам русского фольклора [9]. Это обстоятельство уже даёт возможность говорить о присутствии интертекстуальных связей, созданных автором сознательно. Далее в пьесе даётся характеристика главного героя (его представляет скоморох): «Верьте аль не верьте, а жил на белом свете Федот-стрелец, удалой молодец. Был Федот ни красавец, ни урод, ни румян, ни бледен, ни богат, ни беден, ни в парше, ни в парче, а так, вообче» [9]. Перед читателем предстаёт образ типичного героя русских народных сказок, который на первый взгляд не выглядит героем и не способен на какие-то особенные поступки. Иными словами – Иван-дурак, который до определённого момента терпит несправедливое отношение к себе со стороны барина, царя или другого персонажа, стоящего выше него на иерархической лестнице, но в итоге, проявив недюжинную смекалку, одерживает победу над теми, кто не угнетал его.

В сказке «Поди туда, не знаю куда» действует такой же тип героя, хотя ему не даётся столь яркая характеристика (собственно, в русских народных сказках практически отсутствуют подобные художественные приёмы). Оставив общую сюжетную канву (служба героя у царя; обретение чудесным образом жены, превратившейся в женщину из птицы; чудесная помощь жены мужу; желание царя заполучить супругу своего стрельца; попытки избавиться от него путём заведомо невыполнимых заданий; полная победа героя над самодурством царя), Л.А. Филатов значительно обогатил народную сказку, усложнив характеры персонажей с ярко индивидуальными речевыми характеристиками и создав социально-политический фон, перекликающийся с современностью. Нельзя не отметить великолепный языка произведения, юмор и блестящее остроумие. Тем не менее отрицать интертекстуальных связей пьесы Л.А. Филатова нельзя с этой сказкой нельзя. Она реализовывается на сюжетном и образном уровнях.

Необходимо отметить и обращение автора к различным жанрам русского фольклора. Например,

Колдуй, баба, колдуй, дед,

Трое сбоку – ваших нет,

Туз бубновый, гроб сосновый,

Про стрельца мне дай ответ! [9].

В данном случае Л.А. Филатов использует один из самых своеобразных фольклорных жанров – заговору, который подчёркивает инфернальную сущность. Бабы-Яги, её причастность к потустороннему миру, возможность совершать такие действия, на которые не способен человек.

Примечательно, что в произведении Л.А. Филатова охватывается широкий круг сюжетов, образов, атрибутов, относящихся к национальному сказочному фольклору, которые переплетаются между собой и создают сложную аллюзийную систему. В качестве её элементов можно назвать: чудеса Маруси (ковёр, пир и т.д.), которые заставляют вспомнить сказку «Царевна-лягушка», где героиня совершала аналогичные действия с аналогичными атрибутами; и скатерть-самобранку, которая часто фигурирует в русских сказках; и образ оленя с золотыми рогами:

Так!.. Эге!.. Угу!.. Ага!..

Вот что вызнала Яга:

Пусть он сыщет вам оленя,

Чтоб из золота рога! [9].

Другой жанр, который встречается в стихотворном тексте Л.А. Филатова, это малые фольклорные жанры – пословицы и поговорки: «Царь бурлит от затей, а Федька потей! В обчем, жисть у Федьки – хуже горькой редьки!..» [9]. Они часто фигурируют в речи персонажей, благодаря чему их речевые характеристики становятся более образными и яркими, а в сказке подчёркивается и звучит русское национальное начало. Как указывалось выше, этот приём называется аппликацией. Особенно активно расцвечивается прецедентными текстами речь главного героя:

Ну даёшь, ядрена вошь!

И олень тебе не гож?

А вчерась мытарил душу:

Вынь оленя да положь!.. [9].

Включение пословиц и поговорок в речь Федота даёт автору возможность обозначить остроумие своего героя, его изворотливость, а главное – дерзость, с которой он противостоит царю; транслировать мысль о грядущей победе народа над теми, кто его угнетает. Федот не боится царя, и это обстоятельство передаётся, в том числе, при помощи пословиц и поговорок.

Если же обратиться к действующим лицам филатовской пьесы-сказки, то здесь возникает ещё одна нить, связывающая это произведение с русским фольклором и не только с ним. Итак, благодаря присутствию в системе образов таких сказочных персонажей, как Баба-Яга, Тит Кузьмич и Фрол Фомич, произведение Л.А. Филатова перекликается со всем русским сказочным фольклором, той его стороной, которая связана с ирреальными, порой недобрыми силами.

Своеобразное переосмысление получает у Л.А. Филатова получает имплицитный образ сказки «Поди туда, не знаю куда». В «Федоте-стрельце» это образ То-Чаво-Не-может-Быть?

Где искать и как добыть

То-Чаво-Не-Может-Быть?

Ведь его ж на свете нету,

Сколько землю не копыть!.. [9].

Возвращаясь к системе образов героев, упомянем и Скоромороха-потешника, присутствие которого в пьесе означает перекличку с русскими народными театральными традициями. Этот персонаж выполняет в сказке Л.А. Филатова роль повествователя, который знакомит читателя (зрителя) с другими героями и вводит в курс дела. Кроме того, он вносит дух ярмарочного веселья, создаёт атмосферу старинной русской жизни, вносит в произведение карнавальное начало, о котором писал М.М. Бахтин: «Карнавал – это вторая жизнь народа, организованная на начале смеха. Это праздничная жизнь» [9]. Скоморохи и шуты являются неотъемлемой частью этой карнавальной стихии и выразителями саркастического, насмешливого отношения низов к верхам. Можно предположить, что образ Скоромороха-потешника был необходим автору для того, чтобы обозначить карнавально-стихийное начало пьесы и тем самым провести линию, связывающую её со всей мировой словесностью, так как эта тенденция присуща литературам всех стран и эпох.

А вот Генерал позволяет провести параллели с творчеством М.Е. Салтыкова-Щедрина, которое отличалось острой сатирой – основным оружием писателя в борьбе с социальной несправедливостью. В произведениях русского писателя генералы представлены в остро сатирическом ракурсе. Показывая их полную несостоятельность и тупоумие, автор подчёркивает жизненную зависимость генерала от русского мужика.

Как и в «Сказке о том, как один мужик двух генералов прокормил», Федот является кормильцем всей знати: «Служба у Федота – рыбалка да охота. Царю – дичь да рыба, Федоту – спасибо» [9]. В сказке В.Е. Салтыкова-Щедрина мужик не получает и благодарности, хотя в пьесе Л.А. Филатова она тоже, скорее, условная. С её помощью передаётся сарказм автора. В произведениях обнаруживается идейное созвучие по отношению к этой острой социальной проблеме – масштабного разрыва между верхами и низами, в то время как первые живут за счёт вторых.

Поэтому М.Е. Салтыкова-Щедрина и возмущает тот факт, что высшие чины, чьё существование невозможно без народа, относятся к нему крайне пренебрежительно, без уважения и любви. Это пренебрежение очень тонко и саркастически звучит и в пьесе Л.А. Филатова: «Там собрался у ворот Энтот... как его... народ! В обчем, дело принимает Социяльный оборот!» [9]. С помощью всего лишь одного указательного местоимения «этот» и многоточия, выполняющего здесь функции эвфемизма, автор передаёт весь масштаб пренебрежения власти к народу, которое оказывается одинаково оскорбительным как во времена М.Е. Салтыкова-Щедрина, так и двадцатом столетии, и не перестаёт волновать прогрессивно мыслящую интеллигенцию.

Приведённый пример – не единственный случай, содержащий аллюзию с русской классикой. Перекличка с повестью Н.С. Лескова «Левша» отмечается в следующем фрагменте: «Я тебе что хошь достану, / Хоть подкованную вошь» [9]. На связь с этим лесковским произведением указывает и присутствие в действии иностранных послов, в том числе, и «аглицких», представленных и в том, и в другом случае в крайне неприглядном виде. Таким образом, интертекстуальная связь с русской литература возникает также на идейном и концепутальном уровнях.

Нельзя не упомянуть и о присутствии в пьесе Л.А. Филатова отсылок к А.С. Пушкину. Так, Царь в споре с Нянькой о том, способен ли стать в его возрасте супругом, заявляет ей:

Эка важность – больше ста!

Лишь бы кровь была густа!

Говорят, любви покорны

Все буквально возраста [9].

Л.А. Филатов не воспроизводит точную цитату из «Евгения Онегина», а несколько трансформирует её, но она всё равно остаётся узнаваемой, поскольку давно стала хрестоматийной. Упомянем также посещение Федотом острова, на котором живёт То-Чаво-Не-Может-Быть. Остров, на котором живёт существо, создаёт аллюзии со сказкой А.С. Пушкина о царе Салтане, а образ героя – с чудовищем из сказки С.Т. Аксакова «Аленький цветочек». Итак, связи сказки «Про Федота-стрелка» широки и разнообразны. Теперь обратимся к связям пьесы «Про Федота-стрельца» с зарубежной литературой, которые не являются эксплицитными и не лежат на поверхности.

Одним из указаний на них служит Нянька. М.А. Сиривля полагает, что образ этого персонажа, точнее, его речевое воплощение в некоторых фрагментах коррелирует со сказкой Г.Х. Андерсена «Голый король». [С]. Это происходит в тех случаях, когда Нянька критикует послов, в том числе, африканского, и замечает, что на нём нет ничего из одежды, кроме бус. Возникающий аллюзивный подтекст «А король-то голый» высвечивает авторские намёки на бессмысленность и тщетность ситуации с послами. Далее отметим появление атмосферы восточных сказок, которые возникают в тесте образу оленя, который расценивается Царём как большая редкость, его можно найти только лишь в Багдаде («в самом Багдаде / Их от силы штуки три!») [9]. Интертекстуальная география пьесы значительно расширяется по сравнению с первоисточником:

Коли ты и так богат, —

Я верну его в Багдад.

Кто там нонича у власти? —

То-то парень будет рад!.. [9].

Этот пример демонстрирует не только широкий кругозор автора, но и позволяет проследить общность всех сказок мира, в которых герой, простой человек, оказывается в сложной и трудно преодолимой ситуации, но всё же побеждает их, поскольку проявляет смекалку, настойчивость и пользуется помощью волшебных сил. Упоминание о Багдаде также позволяет провести аллюзии со сказками В. Гауфа.

Интересное замечание по поводу образа Царя делает М.А. Сиривля, которая полагает, что те фрагменты, в которых этот герой угрожает отрубить голову Федоту или Генералу, являются аллюзивными отсылками к сказке Л. Кэрролла. Действительно, в этом произведении Чёрная Королева постоянно отдаёт приказы рубить головы всем своим подданным. В произведении Л.А. Филатова таких моментов достаточно много (как и в сказке Л. Кэрролла). Приведём соответствующий пример из пьесы «Про Федота-стрельца»:

Ты мне, Федька, это брось.

Иль с башкою будешь врозь!

Я твои намёки вижу

Исключительно наскрозь! [9].

Оба писателя стремились передать в своих произведениях абсурдность власти и законов и делали это в сатирической и гротесковой форме. Таким образом, можно сделать следующие выводы: несмотря на оригинальность замысла, изложения и трактовки, пьеса А.Л. Филатова активно насыщена интертекстуальными включениями, что позволяет автору чётче обозначить свою социальную идею об изначально неверно выстроенных отношениях между властями и народом; создать необходимую атмосферу, провести параллели с другими странами и эпохами.

В данной работе был проведён интертекстуальный анализ пьесы-сказки Л.А. Филатова «Про Федота-стрельца». В ходе исследования удалось прийти к ряду выводов. Под термином «интертекстуальность» принято понимать те фрагменты чужих текстов, которые автор сознательно внёс свой в текст в качестве прямого цитирования, в виде реминисценций или аллюзий, или прибегнув к приёму пастиша, парафраза или аппликации. Анализ произведения Л.А. Филатова показал, что в данном тексте присутствуют активные межтекстовые связи с русским фольклором (сказкой, заговором, пословицами, поговорками), русской классической литературы, представленной именами М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.С. Лескова, А.С. Пушкина, С.Т. Аксакова. Эти обращения к русской словесности реализовываются через цитаты (неточные), аллюзии, возникающие на уровне различных образов, идей, концепций. Менее очевидны связи с зарубежной литературой, но и они существуют. Создавая аллюзии с зарубежной литературной сказкой, автор сигнализировал об общности процессов во всём мире; об аналогичных проблемах, происходящих во взаимоотношениях власти и народа, о жестоком и несправедливом отношении верхов к низам, и необычайную находчивость и высокие моральные качества низов, умеющих с честью выходить из самых сложных ситуаций.

Итак, выдвинутая нами гипотеза – в произведении Л.А. Филатова существуют явные и неявные отсылки к русской и зарубежной литературе, проявляющиеся на различных уровнях – подтвердилась. Таковыми являются идейный, сюжетный, концептуальный и образный уровни. Средствами интертекстуальной связи выступают неточные цитаты, аллюзии, аппликация.

Сиривля, М.А. «Интертекстуальные элементы в сказке Л. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» / М.А. Сиривля // Проблемы современной науки и образования. – 2018. – 8 (128). – С. 58-64.

Изместьева, К.В. Трансформация сказочных мотивов в пьесе Л. Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца / К.В. Изместьева // Вестник Томского педагогического государственного университета. – 2014. – 7 (148). – С. 204-210.

Кристева, Ю. Бахтин, слово, диалог, роман / Ю. Кристева // Вестник/МГУ. – 1995. – № 1. – С. 97–124.

Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 т. – М.: Языки славянских культур, 2008. – Т. 6. – С . 5-467.

Арнольд, И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность / И.В. Арнольд. – М.: ЛИБРОКОМ, 2010. – С. 351.

Фатеева, Н.А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности / Н.А. Фатеева. – М.: ЛИБРОКОМ, 2012. – 280 с.

Жданова, А.В. Особенности проявления интертекстуальности в публицистическом тексте / А.В. Жданова // Учёные записки Казанского университета. – 2015. – Т. 157. – С. 74.

Поэтика: слов, актуальных терминов и понятий. – М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. – 358 с.

Филатов, Л.А. Сказ про Федота-стрельца (Электронный ресурс). – Режим доступа: culture.ru/poems/3395.

Бахтин, М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. – М.: Эксмо, 2015. – 640 с.