Рассказ «Армель»

Армель

I

Янтарь, мед, охра, топаз, мак, ржавчина, перец, роза, пламя.

Всеми оттенками красного, рыжего пылает закатное небо. Сочные огненные волны растекаются по небосводу, грубо перятся черные массивы облаков, рассекают небо золотые полосы заходящего солнца.

Над небольшим французским городком, разросшимся в тихой зеленой долине, вздымаются клубы дыма. Едкое угольное облако растет с каждой минутой, становится все более густым и непроглядным.

Жилые дома и лавки стоят битком, залезают один на другой, неуклюже теснясь, словно новорожденные птенчики, жмущиеся друг к другу, чтобы согреться. Между рядами таких домов вьются узкие, мощенные камнем улочки, змеями сползающиеся в центр города. На главной площади перед старой часовней горит погребальный костер.

Охваченное огнем сено и ветки быстро обугливаются, зловеще трещат веревки, языки пламени ласково лижут высокий ритуальный столб. Посреди пламенного букета извивается женщина.

Привязанная к столбу девушка мечется, дергается, очень сильно дрожит, пытаясь освободиться из плена веревок, но те беспощадно врезаются в ее кожу, оставляя глубокие отметины. Огонь разрастается, все напористее жжет несчастную. Обрезанные волосы сгорают, покрытая волдырями кожа темнеет и пузырится, взвиваются вверх почерневшие клочки рубашки и острые искры.

Девушка пронзительно кричит, не выдерживая адской боли. Крупными градинами текут по ее искривленному лицу пот, горячие слезы и сочащаяся из оголенного мяса кровь, которую еще не успело прижечь пламя.

А потом она срывает голос. Тихие похрипывания да шорох веток поглощает всеядная огненная стихия, погребя прах осужденной ведьмы в ядовитом черном дыме.

Марина, наблюдавшего за этим, пошатывает. Юноше безумно жарко, дым режет его глаза, из-за чего те слезятся, и их приходится постоянно промакивать рукавом. Что до воплей горящей девушки, даже после того, как те затихают, визг еще долго звенит в ушах.

II

— Ты чего? — поинтересовался Климент у брата, когда казнь завершилась, и толпа начала расходиться. Вид Марина показался ему потерянным.

— Ничего, —  невозмутимо ответил тот, — я выгляжу плохо?

— Ты весь бледный. Что с тобой? Сожгли же ведьму. Радоваться должен.

— Я… я не знаю. Это была…

— Дочь пекаря? Часто видел ее. Подумать только!.. — воскликнул Климент в сердцах, прижав руки к груди. Достал из кармана жилета платок и вытер им пот со лба.

— Действительно, подумать только…

Дальше братья возвращались домой молча. Марин много думал.

Они оба знали казненную. Дочь пекаря, Соландж. Марин часто видел ее на улице и когда заходил в пекарню, чтобы купить немного хлеба. Соландж не отличалась необычным поведением и далекими от этого общества нравами. Странно и несправедливо, что ту внезапно посчитали колдуньей.

Накануне в дом Соландж заявились люди судьи, арестовали девушку, а после жестоких пыток предали бренную плоть еретички священному костру.

Страшно подумать, в каком состоянии сейчас ее отец.

Нельзя сказать, что дети были близко знакомы, что дружили или даже испытывали друг к другу чувства. Марин воспитывался в религиозной семье, жившей в страхе перед всем темным и неизведанным. Узнав о том, что Соландж связалась с дьяволом, мог лишь покривить лицо и, отойдя, перекреститься, надеясь спастись от порчи. Но, несмотря на свой страх перед ворожбой, скрытый за праведным гневом, Марин был опустошен. Он даже грустил.

Подумать только, человек, которого еще вчера ты считал порядочным, сегодня показал свою темную сторону. Человек, который еще вчера вежливо здоровался и улыбался тебе, сегодня заживо сожжен на костре. А от шелковистых волос, чистых глаз и мягкой улыбки – лишь горячий пепел, рассыпанный по каменной площади.

Ощущение, будто от сердца оторвали кусок. Маленький, абсолютно ничтожный, но потеря все же была ощутима. Глубоко в душе Марину было безумно жаль Соландж. Он чувствовал ее боль и сам никогда бы не хотел такое перенести.

Ему было грустно, невзирая на то, что в мире стало на одну ведунью меньше. Тогда впервые юноша задался вопросом: как это – умирать? Как это – умирать не столько в огне, сколько в ненависти и презрении всего белого света?

За ужином было тихо. Климент слишком увлекся трапезой, отец был в прескверном настроении и желал как можно скорее поесть и уйти спать, а Марин вспоминал Соландж. Перед глазами все еще стояла пылающая фигура, а на языке неприятно кислился вкус черного дыма.

На следующее утро население известили о новой прилюдной казни. Еще трех девушек обвинили в ведовстве и сегодня на закате должны были предать костру.

В последнее время очень часто сжигали случайных людей. Некоторые думали, что настоящие колдуны распоясались и начали подставлять невиновных шутки ради. Большинство же верило, что церковь абсолютно правильно и справедливо сжигает приверженцев дьявола, которые жили честно, букашки в жизни не обидели, а тут – боже мой! – внезапно свернули с пути истинного несколько не в ту сторону. Марин был среди вторых и ничего не мог с этим поделать. Навязанные обществом строгие правила и стереотипы решительно мутили его сознание, заставляя отречься от здравого смысла и слепо следовать своей вере, которая, возможно, не очищала людей от грехов, а просто приносила жестокому местному Богу новые жертвы.

Что, Всевышний, нравится купаться в крови своих собственных детей? Надеюсь, нравится, иначе к чему мы так стараемся? К чему священники, утром говорящие о любви и нежности, вечером поливают руганью и обвинениями самых обычных людей? К чему те вопят от боли, проходя все круги ада в букете огня? К чему не без слез зрители зачарованно следят за экзекуцией от начала и до самого ее конца?

III

Марин, тяжело дыша, с трудом пробирался через лес.

Запах гнилой листвы, смолы и недавнего дождя заполнял легкие, кожу покалывал шершавый озноб. Кружево листвы пело, пронося сквозь дымку леса монотонный шум. Кривые кустарники зловеще шуршали, едва колыхался мох на старых камнях. В низинах и оврагах клубился туман. Километры подпиравших небосклон деревьев заволакивала полупрозрачная иссиня-зеленая дымка.

Ноги юноши уже болели, спина покрылась потом, мышцы всего тела ныли от долгой дороги по склону. Иногда голова внезапно начинала кружиться, что грозило Марину потерять равновесие, скатиться в какую-нибудь яму и сгнить там, в смрадной стоячей воде.

С каждым новым шагом приближалось странное грохотание, отдающееся эхом в каменном массиве скал. Похоже на реку. Тут есть река? Марин не знал, но надеялся на это. Там он наконец сможет отдохнуть, спрятавшись от всего мира.

Холодный свет неба заливал все вокруг, окутывая пейзаж мрачной туманной тайной. Стая ворон вспорхнула неподалеку, прорезав воздух надтреснутым карканьем, больше похожим на крик отчаяния. Лишь бы не завыли потерянные души. Пугающе и по-своему очаровательно.

У Марина не было четкой цели, которой ты следуешь даже тогда, когда силы на исходе, а мотивация испаряется подобно эфиру. Не было у него и никаких особых желаний.

Решение сбежать он принял спонтанно, толком даже не обдумал, а осознание содеянного настигло его уже в горах, когда ног коснулся первый туман. Бурлящие внутри эмоции просто не позволяли ему остаться в этом порочном городе сегодня.

Они очень долго подогревались на огне общественного мнения, на огне свершений власти, а вчерашний день стал последней каплей. Сегодня они закипели и вырвались наружу. Хозяин этих эмоций не мог остаться и ошпарить ими всех вокруг, в том числе и себя.

Бросать в ведьм гнилые помидоры да кричать проклятия смогут и другие, а у Марина слезы появлялись на глазах уже не только из-за дыма. Правила правилами, а элементарные принципы морали, сочувствие и совесть не давали Марину покоя. Не отпускали, не позволяли ему погрузиться в пучину. Даже спустя многие годы крепко держали над холодной зияющей бездной.

Не очень приятно будет вновь увидеть обугленные кровоточащие останки твоей хорошей подруги, ее сестры или матери, крепко привязанные к столбу.

Жаль, Климента сейчас не было рядом. Марин очень любил брата и, казалось, сможет свернуть горы, если будет чувствовать его поддержку. Но Климент был дома и, скорее всего, еще не заметил пропажи.

Марину бы очень хотелось знать, что Климент идет за ним. Что поймает его, если тот споткнется, протянет руку, если упадет, подбодрит разговором и крепкими братскими объятиями, когда круг сомкнется за спиной беглеца в точке невозврата, а одиночество выжжет проклятую спираль на сердце. Но Климента здесь не было. Ни Климента, ни отца, ни дочери пекаря, накануне развеянной над морем.

Мысли о Соландж, так внезапно посетившие сознание, нагнетали. Они не успокаивали, они будто усиливали одиночество, отравляя. Перед глазами все поплыло.

Ни на деревьях, ни в кустах, ни в низинах, ни в черных тенях не было ни единого движения. Не слышно птиц. Не чувствовалось тепло животного мира. Жизнь словно ушла отсюда. Улетела с той стайкой ворон, затихла с приходом человека, была унесена на ту сторону Леты нежными руками сожженной ведьмы.

Так одиноко и грустно. Холод разлился по телу.

Марин побледнел, поняв, что не помнит лица Соландж. Помнит цвет ее волос, помнит одежду и голос. А лицо – нет. А помнит ли еще кто-то ее лицо?

Мир вокруг помутнел и заглох. Свет поглотила невыносимая тоска.

Открывшийся просвет между деревьями вернул Марина к реальности. Он вынырнул из омута своих мрачных мыслей. Изображение стало резким и четким, вернулся усиливающийся озноб и густые запахи. В барабанные перепонки ударил грохот реки.

Ослепленный и ошеломленный, Марин не заметил, как достиг открытого места. И правда, река.

Вода рваными движениями бежала по валунам, просачивалась сквозь камни, шевелила видимый на дне ил и перекатывала мелкую гальку, которая не могла противиться приказу ледяного потока. Белые брызги взметались в воздух. Наверняка, в солнечную погоду здесь очень красиво, а радуга игриво пляшет в колотом хрустале капель.

Чуть пониже места, где вышел Марин, русло образовывало небольшое озерцо глубиной где-то по шею. Вода там была спокойной.

Марин спустился туда, чтобы избежать сырой одежды, и присел на большой плоский булыжник, что лежал у подлеска. Все тело болело, мысли путались, да и в целом состояние юноши оставляло желать лучшего. Однако он был вполне доволен тем, чего достиг. Пусть лес пугал своим мрачным безмолвием, это место было таким спокойным и умиротворяющим, что оставаться здесь хотелось как можно дольше. Плеск воды успокаивал, особенно после давящей тишины чащи. Именно тут концентрировалась энергия природы, именно здесь бурлила жизнь, в этой холодной горной реке.

На той стороне появилось какое-то движение.

Даже сквозь шум слышалась чья-то легкая поступь. Хрустнула сломавшаяся ветка. Марин вздрогнул.

А что, если там медведь? Да, точно, медведь пришел к реке, чтобы напиться. Голодный и злой медведь.

Рефлексы сработали быстрее, юноша спрятался за камень, на котором сидел, и пристальным взглядом уперся в заросли на том берегу. Кусты зашуршали особенно сильно. Из-под крон деревьев выбралась девушка.

Тонкие босые ноги вынесли ту на берег. Ступала по камням она с завидной ловкостью и даже тенью какой-то кошачьей грации. Бледные руки держали подол платья, приподнимая его, чтобы не мешал идти. Распущенные волосы колыхались, лаская плечи, и взвивались в воздух при сильных порывах ветра.

Скинув платье, девушка повесила его на какой-то сук, из-за чего оно стало похоже на привидение лесов. Сама же вошла в озерцо, подплыла к середине и скрылась под толщей воды.

Все это время Марин наблюдал за незнакомкой, выпучив глаза. Руки его тряслись, капли пота с новой силой выступили на лбу, тело била мелкая дрожь.

Кто она? Призрак утонувшей крестьянки? Мифическая горная фея, что веками сторожит туманные чертоги? Или хранительница леса, защищающая здешнюю природу от врагов и напастей? Хранительница леса… Да это же ведьма!

Внутри у Марина все похолодело и сжалось от страха. Злая ведьма точно заметит его и сразу же прикончит! Или куда хуже – поймает, свяжет и отнесет в свою ветхую хижину, где распихает по колбам с зельями. Врагу не пожелаешь такую страшную погибель. Зачем он вообще сунулся в этот чертов лес?! Сгинет, и не вспомнит никто!

Марин хотел убежать. Очень сильно хотел убежать, но не мог. Развернуться и дать стрекача что-то мешало. Какой-то барьер, какая-то сила удерживала его на месте и мешала пошевелиться. Возможно, это сковавший тело ужас. А может что-то посильнее, могущественнее.

Обливаясь холодным потом, Марин сглотнул вставший в горле комок. Девушка наконец вынырнула, набрала воды в сложенные лодочкой руки и неожиданно разбрызгала ее вокруг. Разлетающиеся капельки поблескивали, но яркого света не было. Казалось, будто сама нимфа светилась изнутри.

Наблюдавший за этим Марин так и ахнул. Неожиданно мило и по-детски девушка игралась и резвилась в воде, искренне наслаждаясь встречей с водной стихией.

Мечтавший о море Марин не мог не согласиться с тем, что вода чудесна. Сам того не замечая, он даже проникся какой-то солидарностью.

Внезапно источник холодящего душу страха показался Марину привлекательным. Стало понятно, какая сила не дает ему сдвинуться с места. Было в незнакомке что-то такое… Что-то легкое, невидимое, прекрасное. Сердце подскакивало, когда Марин смотрел на покрасневшую от холода кожу, на лоснящийся шоколад мокрых волос, на невесомость и изящество ее движений. Девушка очаровывала и притягивала. Оторвать взгляд от нее в этот момент казалось чем-то далеким и невозможным.

Наконец, наигравшись вдоволь, девушка пошла к берегу. По воде за ней тянулся след из волн. Марин потерянно смотрел на круги на воде, когда в его голове что-то щелкнуло.

Она же сейчас уйдет! Упорхнет беззаботной птицей и поминай как звали.

Кого ты обманываешь, Марин, ты даже не знаешь, как ее зовут.

Это и пугало больше всего. Неожиданно образ лесного чуда так сильно въелся Марину в мозг, что теперь все мысли заполняла только она, ловко вытесняя на второй план даже думы первостепенной важности. Марин успел подумать и о том, что всего лишь находится под чарами ведьмы. Попался на эту старую уловку, угодил в ловушку, из которой не выбраться.

Но и от этих мыслей он отмахнулся, словно от назойливой мухи, кружившей вокруг.

Марин стиснул зубы, встал, еле разогнув колени, и на негнущихся ногах пошел вперед. Он не мог упустить свой мимолетный шанс.

— Постойте! — охрипшее надтреснутое слово упало подобно камню, брошенному в пропасть. Девушка содрогнулась, резко обернулась и уставилась на чужака, тут же прикрывшись руками.

— Кто ты такой? — решительно, но не без страха спросила она. Марин подходил все ближе к воде, девушка невольно пятилась назад.

— Не убегайте, прошу, подождите! — поспешил проговорить парень. Язык заплетался, голос вдруг сел. Будем надеяться, девушка слышит его за ревом реки.

Она молчала, презрительно прищурившись. Видимо, ей не очень нравились люди, которые не отвечали на поставленные вопросы. Если ей вообще нравились люди.

— Я… я М-Марин, живу в деревне у подножия.

Уже прогресс.

— Что ты здесь делаешь? — недоверчиво проговорила девушка, будто сама не верила в свои слова. — Люди так далеко не забредают. Ты пришел за мной, да?!

Низкий голос незнакомки внезапно поднялся на несколько тонов, лицо ее исказила звериная ярость. Даже отсюда Марин видел, что оскал подрагивает, а в глазах плещется ужас. Видимо, ей уже доводилось сталкиваться с людьми, и хорошим это не закончилось.

— Пожалуйста, не кричите. Я обещаю, что не причиню вам вреда, — Марин присел на землю, чтобы не смотреть на собеседницу сверху вниз. Та тоже почувствовала какое-то облегчение – теперь человек выглядел не таким большим и опасным; кажется, у него и оружия никакого не было.

— Я просто решил погулять, зашел в лес и увлекся. Здесь очень красивая река. Разве вы, будь на моем месте, не пришли бы сюда, когда вам плохо?

Девушка округлила глаза и приподняла брови. Любопытсво? Эмоции этой барышни меняются подобно картинкам в калейдоскопе.

— А тебе плохо? — она подобралась поближе, чтобы разговаривать было легче. Теперь героев разделяли каких-то жалких полтора метра. Издалека это даже напомнило Марину некую сценку разговора с русалкой. Но у нее не было рыбьего хвоста, поэтому этой мистерии стоило дать другое название.

— Вы так и не назвали своего имени.

Девушка нахмурилась. Хитрый черт.

Ладно, Марин не казался ей кровожадным охотником на нечисть, который без разбора будет причинять боль всем, кого видит.

— Армель.

Она могла сказать что угодно. Арлет, Ариан, Арабель, Аполлин... Но незнакомец выглядел добрым. У него была светлая аура. Армель уже чувствовала, что бояться его не стоит.

— Армель… — медленно повторил Марин, смакуя новую странность. — Не встречал раньше девушек с таким именем. Оно очень красивое. Что оно значит?

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — лукаво улыбнулась Армель. Легкий румянец на ее щеках поразил бы в самое сердце любого.

Марин вздохнул:

— Да, плохо, — попытался улыбнуться, но мигом помрачнел, — в городе слишком часто сжигают ведьм.

— Я видела клубы дыма. Они правда зачастили. Не то что лет… Несколько лет назад.

Оставалось лишь гадать, какой временной промежуток кроется в слове «несколько». Выглядела Армель лет на восемнадцать…

— Пожалуй. Они мне… не нравятся. Мне неприятно присутствовать на казнях.

Армель задумчиво посмотрела на свое отражение в воде. Лоб прорезала морщина. Ей тоже было неприятно такое глупое жертвоприношение вникуда, но она, увы, ничего не могла поделать. Она просто обитатель лесов без роду и имени. Да и почему людишки должны ее волновать?

— Почему бы тебе просто не ходить?

Марин безрадостно ухмыльнулся, выпустив бесцветный смешок.

— Ходи, не ходи, какая разница? Я все равно буду знать, что на площади сейчас кого-то…

— Убивают.

— …очищают от грехов при помощи священного огня.

Армель фыркнула и покосилась в сторону, где, предположительно, лежал город.

— Люди такие лицемеры.

— Возможно… — истина… но истина пока слишком сложная. — Я запутался. Очень сильно. И очень давно.

— Я чувствую. У тебя еще что-то на душе.

— Ну… — Марин замялся. — Всевышний все видит. Он должен охранять нас и защищать, но люди продолжают гибнуть. И никто до сих пор не вмешался в этот геноцид. Я не понимаю эти мотивы, они ведь…

С удивлением Марин заметил, что Армель хихикает. Только одна встреча взглядов, та и вовсе засмеялась, низко и хрипло.

— Не в обязанностях Всевышнего спасать безликих единиц от праведного гнева его более влиятельных рабов.

— Р-рабов? Священников?

— Именно. Хотя, если на то пошло, я в Него не верю.

Марину практически поплохело от сиего кощунства.

— Не верите?? Так вы все-таки ведьма!

— Погоди, — Армель сделала жест рукой, чтобы Марин замолчал, после чего подняла взгляд к небу. Марин сделал то же самое.

Голова вдруг закружилась. Небеса казались такими громадными, бескрайними и величественными, что от одного их вида становилось дурно. Какие же люди маленькие и ничтожные по сравнению с ними.

Армель посмотрела на Марина. В ее взгляде читалось нечто очевидное, она будто намекала на какую-то мысль. Марин видел это, но не мог понять. Спрашивать напрямую он, естественно, боялся.

Ладно, он просто человек, просто молодой парень, не понимающий многих вещей. Наверное, зря Армель начала про это, думать о таких вещах ему пока рано, да и бесполезно. Сказывается промывка мозгов загнившим народом порочного города.

Девушка вздохнула и потерла переносицу. Находиться в холодной воде становилось неприятно, губы синели, зубы стучали.

— Вам холодно? — не успел Марин поволноваться, как Армель развернулась и поплыла к противоположному берегу. Там она выжала волосы, позволила излишкам влаги стечь с нее на землю, после чего надела свое платье. Терпеливо ждать Марин не хотел, поэтому он побежал к порогам и попытался пройти по торчащим из воды камням на другой берег. Наблюдать за его потугами было весело. Он так забавно махал руками, когда пытался не поскользнуться на сырых булыжниках.

— Прости, мне пора уходить, — сухо произнесла Армель, когда юноша все-таки дошел до нее. Она подвязала пояс и расправила юбку, невесомо взлетавшую на ветру.

— Уже?.. — разочарованно, почти печально выдохнул Марин.

Наткнуться на утвердительный взгляд было обидно.

Он поник. Потом просветлел.

— Как я могу вас найти?

— А… ты хочешь снова со мной встретиться?.. — она удивилась.

— Да. Очень хочу!

— …почему?

Марин неловко промямлил что-то о том, что с ней в этом лесу не так одиноко.

Один Бог знает, чем она его зацепила. Лицом? Голосом? Улыбкой? Наверное, всем. Но даже подумать об этом было страшно.

На такое Армель не рассчитывала. Горожанин пусть и явил себя милым, но его общество было ей в тягость. Чего уж там, Армель была одиночкой, поэтому общество любого разумного существа доставляло ей дискомфорт. Еще и чуйка подсказывала, что он может пристать, помешать заниматься своими делами, серьезно повредить русло, по которому неспешно течет ее жизнь.

В этот же миг, вопреки зову рассудка, что-то толкнуло девушку согласиться на это внезапное дело. Кто не рискует, тот не пьет марсалу.

— Ну, ты можешь прийти сюда же завтра, — Армель обвела рукой расстилавшееся вокруг пространство, — если, конечно, сможешь вновь проделать путь через лес.

— А вы разве не можете спуститься в город?

Армель напряглась и посмотрела на Марина как на дурачка. Взгляд Горгоны не стоял рядом с тем, каким она прожгла его насквозь, заставив чувствовать себя самым глупым и нелепым человеком во вселенной. Очевидно же, где лесная ведьма и где цивилизация.

— Я обязательно приду, — поспешил Марин поправиться. Армель одобрительно хмыкнула, одарив парня снисходительным взглядом.

— Тогда до завтра.

Она улыбнулась и напоследок помахала рукой, прежде чем уйти, но ее тут же остановил оклик.

— Вы так и не сказали, что значит ваше имя.

Она замешкалась.

— Каменная… Каменная принцесса.

И скрылась меж деревьев.

IV

Марин шел домой в абсолютно странном для себя настроении. Он одновременно чувствовал все и ничего, был опустошен и рассеян, но в то же время переполнен эмоциями, чуть ли не воспаряя на крыльях эйфории. Жаль, эти крылья явили себя образными, а вскоре и эфемерными. Было бы неплохо, если бы они донесли своего хозяина до города.

 

Идти с горы было легче, чем в гору. Осознал происходящее Марин только тогда, когда споткнулся о какой-то торчащий корень и, покатившись кубарем, влепился в тонкое хлипкое деревце, из-за чего то сломалось и с треском рухнуло.

Потирая ушибленные места, юноша кое-как поднялся и продолжил свой путь.
Если рядом с Армель разум затуманивался под действием неведомых чар, вдалеке от нее колдовство испарялось.

Лесная ведьма с красивым именем. Приворожила бедного парня еще раньше, чем его заметила. Марин чуть ли не выл от отчаяния, понимая, в какую ловушку он умудрился угодить. Страх перед неизведанным пытал, неистово истязал. Руки все еще тряслись, ноги обращались ватой, сердце трепыхалось аки пойманная бабочка, которой сейчас оторвут крылья. 

А действительно ли ему это надо? Действительно ли он хочет завтра вернуться к этой чертовой реке и встретиться с коварной ворожеей? 

Волосы вставали дыбом. Хочет.

Деревья редели, становилось все светлее и светлее, пока Марин не вышел в поле. Дорога назад сильно сократилась из-за тумана в голове. Он даже не помнил, как добрался.

Достигнув города, он дошел до своего дома, не обращая внимания на глазевших на него горожан. Правильно - он весь в земле, налипших листьях и хвое. В волосах запутались кусочки коры.

Страшно было представить, что ждало Марина дома. Ушел, ничего не сказав, шатался неизвестно где, не выполнил ни одну из своих домашних обязанностей, из-за этого свалившихся на плечи Климента.
 

Марин не был маленьким беззащитным ребенком, в страхе плачущим перед лицом разъяренного родителя, но высекли его знатно. Спустя полчаса он лежал на животе в холодной траве и бесслезно поскуливал от боли. Маленькие бусинки крови одна за другой выступали из красных полос на спине и ногах. Сердобольный Климент принес брату воды, чтобы тот напился и ополоснул горящие раны.

— Марин, — серьезно начал тот, несколько минут наблюдая за попытками бедняги попить, — я не держу на тебя зла и не буду ругаться, если ты честно скажешь, где был. Я ведь волновался.

Марин едва не выпрыгнул из кожи. Дыхание замерло.

Климент являлся самым близким его человеком и имел полное право знать правду – про лес, про реку, про ведьму, но... Снова эта сила. Она сковала Марина, высушила горло и с корнем вырвала голосовые связки. Паршивое ощущение.
 

Рассказывать Клименту про Армель было нельзя. Само нутро природы вопило об этом, желая защитить свою хранительницу от лишних глаз.

— Я был... в поле. Просто ходил вокруг. Пешая прогулка в полном одиночестве помогает расслабиться и собраться с мыслями. Завтра я сделаю за тебя всю работу, которую ты делал за меня, обещаю.

«Испытывать такую боль ради поля? Поля?! Пустыря с травой?!»

 

Еще несколько секунд Климент хмурился, но потом его взгляд все же потеплел.

— Ладно, живи, любитель природы.

Марин изо всех сил пытался сохранить внешнее спокойствие, разбавленное болью от побоев, но внутри у него все пело и ликовало. Можно считать, что на второе свидание он уже отпросился.

 

Они еще немного поговорили. Климент рассказал, что происходило днем, что готовилось в городе. Обмолвился, что недавно даже приходила какая-то девушка – спрашивала про Марина. Пока Климент загадочно улыбался, Марин был далеко отсюда.
 

Девушка могла бы стать ему интересна, приди она вчера. Сегодня у него появился объект увлечения поважнее.
 

В отместку Марин рассказывал, как прошел его день. Столько черной лжи он не вплетал еще ни в один монолог за всю свою жизнь. Бедный Климент даже не догадывался, насколько вероломно братец ему лгал.

 

Путь по лесу предстоял долгий, особенно со свежими, достаточно сильно болевшими ранами. Он вряд ли успеет поработать.

Оставшееся время Марин придумывал новый способ отвертеться от последствий его неблагоразумного поведения. Идти на вечернюю казнь даже в мыслях не было. У него же теперь все болит, что с него взять?

Невзирая на это, издалека Марин видел черный дым, поднимающийся над площадью, а до его ушей доносился гул толпы и пронзительные женские крики. В груди очень сильно щемило. В последнее время сия огненная феерия являла себя совсем в другом свете. Интересно, Армель смотрит?

V

 

На следующее утро Марин встал раньше всех, тихонько прошмыгнул мимо спящих родственников и вновь пошел в лес. Раны неприятно ныли, временами так сильно покалывали, что Марин выпускал тихие стоны боли. Да уж, заживать будет долго. Неплохо было бы обработать их какой-нибудь мазью, но для семьи лекарства, без которых можно обойтись, были слишком большой роскошью. Не сахарный, не растает, зато жизненный урок усвоит сполна.

Утро снова было холодным и бесцветным. Белые тучи будто бы высосали из природы всю краску и спрятали ее в себе, чтобы потом пролиться дождем и сделать радугу. Марин не знал, как появляется радуга, но эта догадка, пусть и неверная, ему нравилась. Была она по-своему романтична.

Лес, еще вчера безжизненный, сегодня стал чуть шумнее. Колыхались листья, потрескивали ветки, где-то запела вольная птица. Над самим Марином назойливо вилась тучка мошкары, истрепавшая своим писком и болезненными укусами все нервы. Когда насекомые довели до белого каления, он сорвал какой-то раскидистый лопух и принялся весьма агрессивно отмахиваться им от напасти.

В один момент голову неожиданно посетила мысль, что он мог заблудиться, что все это время шел вообще не в ту сторону. Марин почти запаниковал, но его тут же успокоил нарастающий рев реки, пролившийся бальзамом на душу. 

У реки он сразу перешел по знакомой каменной дорожке на другую сторону, чтобы поджидать девушку там.

В отличие от чащи на открытой местности было довольно ветрено, еще и от реки несло холодом. Как Армель вообще умудряется так долго сидеть в воде? Она же ледяная! В поиске железных аргументов Марин нагнулся над самой кромкой и дотронулся до нее рукой. Его передернуло.

В хрустальной глади хорошо отражалось небо. Внезапно Марин как зачарованный разглядывал свое отражение. Растрепанные волосы да синюшные мешки под глазами прямым текстом говорили о недосыпе и не очень хорошем состоянии парня в целом. 

Кстати, что ему снилось? Марин уперся озадаченным взглядом в горбинку на своем носу. Он помнил теплый ветер, терпкий запах йода и бескрайнюю бушующую синеву. Именно так о море рассказывали те, кто там был. Кажется, на горизонте прорезался одинокий парусник, чьи белые паруса потом превратились в белое платье.

Счет времени сейчас казался не таким важным делом. Собственно, какая кому разница, сколько раз пробила минутная стрелка? Это место действительно пышало энергией, которая копилась не одно столетие, а Марин, как первый (второй) человек, что здесь побывал, активно ею насыщался. Проблемы переставали казаться проблемами: спина уже не болела, мошкара не мешала, прохлада стала приятной. Словом, красота.

Края уха легонько коснулся шорох гальки, а над отражением юноши в воде нависла расплывчатая тень. Он резко обернулся и наткнулся на взгляд знакомых серо-зеленых глаз.

 

— Здравствуй, — выдавил из себя Марин на выдохе. 

— Ты и правда пришел, — несколько отстраненно произнесла Армель. Она приподняла юбку, села рядом с Марином и аккуратно откинула ее в сторону, — как давно ты тут сидишь?

— Ээ... Я не знаю.

— Ясно.

Армель плавно подняла голову и вперилась в небо затуманенным взором. Несколько минут прошло. Внезапно дымка рассеялась, она словно очнулась ото сна.

— Сегодня ты выглядишь по-другому, — Армель провела кончиком пальца по руке Марина, тот вздрогнул, — какой-то более усталый. Изможденный даже.

— Ну... Дорога вымотала куда сильнее, чем вчера. Болит все...

Армель почуяла неладное, услышав в голосе остатки дрожи. У нее был чересчур внимательный взгляд, холодок бежал по спине юноши, когда та слишком долго на него смотрела.

Тонкие пальцы скользнули по лопаткам Марина, а тот зашипел от боли. Армель резким движением задрала рубашку, ее взору тут же открылась испещренная красными полосами спина.

— Я уверена, что вчера этого не было, — Армель более аккуратно дотронулась до ран, Марин этого не почувствовал, — откуда они?

— Мм... Отец. Он высек меня, когда я вернулся.

— За то... за то, что ты ходил сюда?

— Он не знает, куда я ходил на самом деле. Мой брат тоже. Отец строгий, постоянно наказывает... — напряжение в воздухе кольнуло глаза, обстановка несколько омрачилась, поэтому Марин попытался улыбнуться. — Но все в порядке, правда! Я привык и не волнуюсь из-за этого.

— То есть... — девушка поникла, взгляд ее был устремлен вниз, к своим коленям. — Тебя наказали за то, что ты ушел... И сегодня ты ушел вновь? Все равно вернулся сюда, зная, какие это влечет последствия?

Марин почувствовал страшный укол совести. Ее голос стал еще более хриплым, чем до этого. Неужели ему не стоило так опрометчиво все бросать и бежать к безумной мечте? 

Конечно не стоило. Но что может сделать слабый человек перед лицом могущественной черной магии? 

Боже, даже если существовали эти абстрактные злые чары, захватившие разум парня, предположительная заклинательница не выглядела злой, коварной и мстительной, какой Марин представлял ее поначалу. Она была нежной. И такой светлой. А еще от нее веяло теплом, пусть ее руки и были холодными.

Молчание вновь затянулось.

— Подожди меня тут, я скоро вернусь.

Армель встала, развернулась и рысью побежала в лес. Запах трав и коры деревьев шлейфом тянулся за ней, оставив горьковатый привкус на губах.

Марин не успел даже сообразить, поэтому рассеянно проводил Армель взглядом. Безрадостный какой-то день.

Минут пятнадцать Марин апатично смотрел на воду, пытаясь разглядеть какие-то фигуры и силуэты в лежащих на дне камнях. Ладно, кого он обманывает. Армель бросила его и ушла по своим делам, которые куда важнее, чем какой-то израненный неудачливый юноша из города, где сжигают ведьм.
 

Зачем он навязался? Зачем что-то потребовал? Зачем вообще пошел в этот лес?

Юноша было тяжело вздохнул, встал, дабы вернуться к людям, но за спиной зашуршали листья.

— Тебе разве пора? — спросила Армель, подоспевшая очень вовремя. В руках у нее была какая-то склянка, заполненная однородным веществом грязно-зеленого цвета.

— Да нет, — поспешно оправдался Марин, — тело просто затекло. Где вы были?

— Ходила домой, — Армель села на землю, подобрав ноги под себя, склянку поставила рядом, — вернись.

Марин послушно сел рядом с ней, вздрогнул, когда его рубашку вновь задрали и заставили держать. Армель сняла крышку с принесенного сосуда, окунула туда пальцы и принялась размазывать смесь по спине Марина. Он шипел и жмурился, но вещество не доставляло неудобств. Наоборот, оно приятно холодило кожу, и та болела меньше.

— Это какая-то мазь?

— Да. Здесь календула, подорожник, зверобой... — она перечислила еще несколько ингредиентов, названия которых Марин слышал впервые. — Я сама ее приготовила. Она быстро заживит твои раны и, в случае чего, ты, м, можешь взять ее с собой, когда пойдешь домой.
 

Пока Армель старательно наносила целебный эликсир, Марин рассказывал ей про строгого и справедливого отца, про доброго и верного брата, еще про нескольких людей, с которыми был знаком и часто общался. Это было необычно очаровательно. Ей даже нравилось так сидеть и разговаривать с разумным существом.
 

Армель задавала много вопросов по поводу и без повода, с интересом слушала, но о себе ничего не рассказывала. Обмолвилась лишь между словом, что ее любимый цвет – синий, и больше никакой новой информации Марин не получил.

Он не отказался от предложения взять мазь с собой, поэтому та преданно покоилась в его кармане.

Армель снова залезла в реку, плавала там, один раз даже игриво поманила юношу пальцем, а когда тот подошел достаточно близко, забрызгала его как следует. Она, казалось, совсем не стеснялась Марина и его общества. Она была свободной, волевой и независимой, мудрой не по годам, знавшей себе цену. Несмотря на это, было в ней какое-то ласковое ребячество, с которым та отчаянно пыталась не расставаться. Она была забавной, что очень нравилось Марину. Ее раскрепощенность привлекала, с каждой секундой все любопытнее становилось узнать, какая же она внутри. Там, глубоко, за семью замками. Какая у ведьмы душа?

Расстались герои нескоро, было уже за полдень. Армель пожала Марину руку и пожелала удачи, затем исчезла в старом добром направлении. Должно быть, там у нее дом.

Возвращался к цивилизации Марин в приподнятом настроении, которое совсем недавно было никаким, но после встречи с Армель значительно улучшилось. Вдалеке от нее, правда, его опять охватила странная апатия, но она была гораздо слабее, чем вчера. Хорошие впечатления не без труда пробивались на первый план, храбро отвоевывая свое место под солнцем.

 

Погода прояснилась, выглянуло светило, так редко посещавшее эти края в последние дни. Прежде чем появиться дома, Марин посетил своего друга Филиппа и подговорил того сказать отцу страдальца, что он по просьбе Филиппа весь день помогал ему и его матери. Отговорка оказалась на редкость удачной, новой порки не было. Лишь Климент тоскливо глядел на брата, временами с оттенком непонятной эмоции. Негативной.

На улице пахло травой. Прямо как в лесу. В свободное время Марин наслаждался лежанием в траве (уже на спине!), а после и отдыхом в своей кровати, когда на город опустилась ночь. Юноше снились брызги воды и холодные руки.

 

Еще несколько раз они встречались. Марин каждый день исправно ходил к реке аки пастырь, который хочет не хочет, но все равно спозаранку идет в церковь на утреннюю литургию. Дни теплели и прояснялись, отговорки для отца не иссякали, а лесная дева с каждым разом становилась все дивнее и ярче.

 

VI

 

Одним прекрасным утром раны не начали болеть, как обычно. Марин просто не чувствовал их, хоть следы и оставались.
 

Он сидел на кровати, вертел в руках склянку с мазью, озадаченно ее рассматривал. Что там говорила Армель? Календула, подорожник, зверобой... Неплохо было бы научиться готовить ее самостоятельно у себя дома, чтоб ей смогли пользоваться отец и брат.

Вопреки своим мыслям, когда спящий Климент зашевелился, Марин поспешил спрятать свое сокровище подальше от посторонних глаз.

— Вставать... пора... — лениво потягивался тот, все еще пребывая в полудреме, пока любимый братец одевался и спешил выйти из дома вон.
 

Суровый путь сквозь темный лес показался прогулкой по солнечному пляжу.

— Тебе лучше? — спросила Армель сразу после того, как они встретились. Марин действительно выглядел более выспавшимся, более довольным, более счастливым, а такие вещи Армель чуяла даже с закрытыми глазами. Он словно светился изнутри, исторгая некий позитив.

— Конечно. Твоя мазь просто чудесна, она очень помогает.

— Я рада.

Армель улыбнулась. Она сидела в воде у самого берега. День был ясный, теплые солнечные лучи сверкали на ее бледной коже, волосы в этом свечении виделись слегка рыжеватыми. Только сейчас Марин заметил крохотные веснушки у нее на плечах и возле глаз. Они словно превносили толику озорства в образ Армель, из-за чего та казалась моложе. 

 

Сейчас она была подобна дикому цветку. Белому, легкому, касание бархатных лепестков и аромат которого наполняли душу Марина трогательной нежностью. Само нахождение рядом с этим чудом природы заставляло сердце трепетать от радости. В моменты особо искреннего счастья забывались садовые цветы порочного города, почерневшие и завявшие от ядовитого дыма.
 

Юноша всю жизнь провел в четырех стенах слащавой бутафорской оранжереи и до этих пор думал, что родился там, где надо, там же и обрел свое счастье. Но он просто не видел мира снаружи, не знавал натуральной красоты и чарующей дикости первобытной природы. Встреча с Армель ослепила томной мукой, но мука эта была в радость. Больше не хотелось знавать никаких других цветов, кроме этого.
 

Марин безумно желал присвоить прекрасный цветок себе. Сорвать его, унести из дикого леса и поставить дома на окно, чтобы можно было любоваться сией хрупкой красотой день и ночь. Чтобы он цвел и благоухал не для кого-нибудь, а только для него одного.
 

Мысли о том, что сегодня вода теплее, не давали Марину покоя. Если вслушаться в шум реки, можно было услышать, как плеск превращался в ласковый шепот. Она зазывала Марина попробовать ее, залезть, отдать сердце и душу водной стихии. Соблазн был велик, и как только желания Марина достигли своего пика, Армель заговорщически проговорила:

— Не хочешь со мной? 

Тонкие губы были растянуты в ухмылке, за которой не грех последовать и на край света.

Марин сложил свою одежду на берегу и вошел в воду. Она была безумно холодной на первых порах, неприятно кололась, отторгая чужака. Невзирая ни на что Марин медленно попятился дальше, постепенно привыкая к температуре.

— Очень холодно?

— Как ты вообще в ней сидишь? — недоумевал Марин, прижав руки к груди. Он дрожал и стучал зубами как маленький котенок, попавший под дождь, чем вызывал у Армель лютое сочувствие. Но она продолжала ехидно смеяться, потому что ситуация была, как-никак, комичной. 

— Я давно сюда хожу, я привыкла. Холод прекрасен тем, что когда ты вылезаешь на берег, все вокруг начинает казаться более ярким. Вода обостряет твои чувства. Начинаешь ощущать, как сливаешься с природой, с пением птиц и теплым ветром. Так приятно жить в гармонии с миром и чувствовать себя его полноценной частью.

Марину потребовалось время, чтобы переварить эти слова и правильно их истолковать. Ведьма действительно была очень загадочной особой, говорила множество странных вещей, но вложенный в них смысл всегда поражал. Насколько же велики ее знания об устройстве этого света?
 

Когда Марин понял, что имела в виду Армель, у него в голове щелкнуло. 

Мир начал медленно переворачиваться. Внезапно, негаданно, пугающе. Но легко.

 

Юноша впервые смог посмотреть на него с другой стороны. Сначала он удивился. А потом улыбнулся, взял Армель за руку и, забыв обо всех заботах, потянул за собой.

Они плавали вместе очень долго. Вода была чистой и прозрачной, возможность впечататься в подводный камень сводилась к минимуму.
 

Армель учила Марина нырять, плавать под водой, открывать глаза. Она чувствовала себя как рыба в воде и именно в этот момент сильнее всего пробуждала в Марине ту ассоциацию с русалкой, появившуюся во время их первой встречи.

 

Лучи солнца пробивали стеклянный купол воды. Заполненный мягким сиянием подводный мир, казалось, был истыкан столбами света. Марин залюбовался видом, совершенно забыл удерживать воздух в себе и, ведомый живым восторгом, опорожнил легкие. 

Он хлебнул воды сполна, прежде чем Армель приметила пузырьки на поверхности и немедленно вытянула горе-пловца на берег.

— Кто так делает? — с укором спрашивала она, выжимая волосы. Марин подрагивал, глаз его дергался, он очень сильно кашлял. Изо рта все еще вытекала вода, а нынешнее состояние носоглотки заставляло юношу чувствовать себя карасем, не знающим местных правил.

— Я раньше почти не плавал... — виновато просипел Марин, наблюдая, как Армель расчесывает волосы пальцами.

— Следи за тем, что происходит вокруг. Опасности повсюду. В следующий раз некому будет тебя спасать.

 

Марин уткнулся носом в колени, временами посматривая на воду как на отпетого предателя. Ладно, нельзя забывать обо всех заботах и самозабвенно предаваться наслаждениям. Важно следить, чтобы в процессе ты не отправился на тот свет из-за какой-нибудь ерунды.
 

Пусть вода явила собой новую опасность, Марин все еще был готов отдать ей сердце и душу.

 

Он с чего-то подумал о море. Марин никогда не был у моря, но обожал слушать рассказы тех, кто был. С первых строчек, с первого описания соленой воды, простирающейся до самого горизонта, Марин влюбился. Он болел морем, как не болел никто другой. Отец мог бы гордиться, что имя младшего сына полностью себя оправдывает.

 

— Я бы хотел поплавать в море.

 

— М? Море? Ты был у моря?

 

— Никогда. Но… Я очень давно мечтаю об этом. Я безумно хочу его увидеть.
 

Армель усмехнулась. Поднялся сильный ветер, ее волосы взвились в воздух. Они достаточно быстро сохли.
 

— Я была у моря. Там красиво.
 

Марин встрепенулся.

 

Армель рассказала о том единственном разе, когда вживую видела большую воду. Марин сидел рядом с ней, буквально смотрел ей в рот, при этом ничего не мог промолвить из-за охватившего его восторга. Армель делала это по-другому. Не так, как обычные люди.

 

Ее рассказ тек плавно, речь, казалось, сплетена из стихов ветра и песен океана. Обороты вздымались подобно грозным волнам, обрывки фраз завывали цветастым бризом, хриплые буквы шуршали золотым песком у самых ног. Вот-вот где-то над головой завопит дикая чайка, а прибой принесет прямо в руки частичку затерянного сокровища, похороненного глубоко-глубоко во мгле таинственной пучины.

Под впечатлением от рассказа Марин рухнул спиной на прибрежную гальку, заворожено гуляя взглядом по светлому небосводу. Армель тоже смотрела в небо. И все-таки, не вода ее истинная подруга. Небо, ветер и пьянящая сладострастная свобода. Вот какая она. Вот ее стихия. Вот ее дом.

 

Спустя какое-то время живот юноши очень невовремя заурчал, подпортив безмолвную идиллию. Марин смутился и отвел взгляд куда-то в сторону.

 

— Ох, да, что-то мы засиделись, — спохватилась Армель.
 

Марин сразу поник. Ну вот, в шею опять вцепился конец их свидания. Он всегда приходил быстро и внезапно, отравляя день приторной горечью. Марину не хотелось уходить, но что поделать. Сейчас она скажет, что ей пора, убежит к себе домой, а он, голодный и брошенный, поплетется обратно в город.
 

Марин резко осознал, что порочному городу предпочитает волшебный лес. Волшебный лес, его волшебную горную реку и волшебную девушку, что приходит сюда каждый день.
 

— Ты хочешь есть, — глухо озвучила Армель сей факт будто для себя. Думала она недолго, — пойдем, я тебя накормлю.
 

Она встала и подала Марину руку.

 

К юноше пришло еще одно странное, но очевидное осознание. Оно долго ждало своего часа. А сегодня наконец прорвалось и, черт возьми, оно и пугало, и радовало.

 

Ясное, как белый день, но четко сформировавшееся как мысль только сейчас.

 

Марин понял, что отныне был готов отдать душу и сердце не только морю.