Чтобы светило солнце

Чтобы светило солнце

Моей прабабушке Ольге Максимовне Андреевой посвящается…

Последний звонок

Просыпаюсь от яркого солнца и чириканья за окном. Быстро вспоминаю, что я у бабушки, что пора бежать в школу… Эх, поваляться бы еще… Бегу по улице красивый, в белой рубашке и с цветами, а мимо проплывают белые и сиреневые облака цветов. В каждом дворе цветущие кусты, дурманящий запах сирени напоминают о весне, о скором лете и, конечно же, о Последнем звонке. На школьном дворе уже полно народа. Наш класс успешный и дружный – только пять ребят собираются профессионально определиться после девятого. Несмотря на праздничное настроение, окончание уроков, мы говорим про свои первые экзамены. Тревожно: всё ли получится. Я переживаю за математику: задачки такие заковыристые есть, что можно и ошибиться. Экзамены, которые выбрал, другое дело – уверен, сдам без сучка и задоринки.

Июнь 1941 год. Херсон

- Ой, девочки, я наверно в Москву учиться поеду! Даром что ли у меня золотая медаль! – весело сообщила классу Татьяна, моя подруга и одноклассница. Все наперебой стали загадывать желания. А теплая ночь принимала нас в свои объятья, звёзды радостно подмигивали наудачу. Я так замечталась, что еле услышала вопрос Катерины Львовны:

- Ольга, а ты чем займешься после школы?

Слегка смутилась, но решила-то давно:

- Я детей люблю, наверное, пойду в педучилище, хочу стать учителем начальных классов.

Катерина Львовна одобрила мой выбор и сказала, что это здорово. Колька Сидоров, наш двоечник, прокричал:

- А я пойду учиться на водителя.

Всем было весело, мы смеялись, вспоминали нелепые истории… Мы даже и не догадывались, что утренний рассвет унесёт наши планы навсегда…

Солнце поднималось всё выше и выше, свежий прохладный ветер, трава покрыта росой. Мы с девочками сняли босоножки и шли по газону, собирая росинки. Как хорошо!

Город потихоньку просыпался, кто-то спешил на работу, кто-то прогуливался с собакой.

А потом всё, как в тумане и как будто не со мной… не со мной всё происходит: тревожный голос мамы: «Война!». Проводы отца и Кольки, Яши, Степана – старших братьев на войну. Мама плакала так, что я закрывала уши руками и прижималась к тёплому сильному плечу Степана. Мальчишки-одноклассники тут же на перроне говорили о том, что аттестаты не забрали, да и зачем они теперь, в окопе-то? После войны доучатся. Никто не говорил о смерти – только то здесь, то там слышался женский плач. Дома мы с младшим братом Сергеем и сёстрами сиротливо сидели на кровати и не могли ни о чём думать.

Выходные

Наконец пятница, впереди два выходных. Томительное ожидание результатов экзаменов. Решили с родителями поехать в кинотеатр, посмотреть новый фильм, еще в планах зайти в музыкальный магазин купить мне новые струны на гитару, в кафе - поесть какой-нибудь вредной еды - шаурмы. Бабушка Зоя попросила купить в цветочном магазине новые горшки, чтобы пересадить свои герани, которых у нее бесчисленное множество. Бабушка очень любит цветы: палисадник весь в цветах с ранней весны и до поздней осени. Здесь сначала пионы, тюльпаны, потом астры, махровые майоры и гладиолусы выстраиваются в ряд, канна, как красное пламя, среди них. В центре - пышные кусты гортензии. Любовь к цветам передалась бабушке Зое от её матери.

Перед отъездом надо выгулять кота, а то обидится. Это рыжее огромное в девять килограммов животное обожают все в нашей семье.

Мы едем на машине. Я открыл окно, солнце светит в глаза, ветер приятно обдувает. Вокруг мелькают дома, деревья. По голубому небу летит самолет, оставляя за собой белый след. Прекрасная погода. В машине звучит приятная музыка. Красота!

Август-сентябрь 1941год. Херсон

Немцы вошли в город, когда сады стояли в золотом уборе. И долго ещё звенели деревья, падали листья и дрожали цветы – немцы вешали, стреляли, бряцали ружьями, лязгали языками, кричали, устанавливали свои порядки. Ночью страшно было находиться в доме – в любой момент могли ворваться немцы, избить, изнасиловать, убить. Дома горели, удушливый запах был повсюду.

Серёжка пропал, я с сёстрами пряталась в погребе по ночам, мама работала на оккупантов за паёк. Еды почти не осталось, голодали. Я собирала в лесу с девчонками слизняков, их было много в ту пору, варили из них и лебеды похлёбку и с удовольствием ели. Серёжки не было двое суток. Он украл из сарая, в который немцы сгоняли скот для отправки в Германию, бычка и убил его в лесу. Теперь мы были спасены от голодной смерти…

В воскресенье на улице громко кричало радио. Не успели опомниться, как фашисты всю молодежь согнали на площадь. Ни я, ни Серёжка спрятаться не успели, вырываться бесполезно – смерть. Нам объявили, что мы отправляемся в Германию на курорт! На вокзале вдоль вагонов стояли немецкие солдаты с собаками, и нас, как скот, загоняли в деревянные вагоны с двумя маленькими окошками, на которых были решетки. Кто-то плакал, кто-то просто молча стоял, находились наивные, которые говорили, что нас везут на работу, мы заработаем денег и вернемся домой. Я вцепилась глазами в маленький клочок неба, по которому летел самолёт, оставляя за собой чёрный густой след…оставляя последние надежды на спасение. Мы приближались к аду.

Победа

Солнце слепит глаза, прыгает по плечам, а внутри прыгает сердце – вот он - мой красный аттестат! Моя победа! Навожу телефон, делаю селфи и бегу со всех ног, не разбирая дороги, домой. Там ждут. Семья.

Ноябрь 1941 года. Гамбург

Человек, попадая в концлагерь, переставал быть человеком, он становился предметом, подлежащим уничтожению после использования. Стариков и больных сразу отправляли в крематорий – ведь они не могли принести никакой пользы рейху, так зачем же их кормить? Тех, кто выглядел более-менее здоровым, оформляли в лагерь. Я оказалась в их числе. Моё серенькое платье в мелкий цветочек сброшено на землю, сверху, изгибаясь, летит коса, клочья русых волос. И вот я в грубом мешковатом балахоне, с порядковым номером-остом на груди, единственным отличием, с которым заключённые проходили свой крестный путь от карантина до крематория.

Сначала работала, куда пошлют, а потом на фабрике при лагере изготавливала затворы для винтовок. Как все голодала, ела похлёбку из гнилой капусты с червями, хлеб с металлической стружкой, но всё-таки ела. Старалась всё выполнять, что приказывали надзиратели, иначе затравили бы собаками или - в печь. Ещё для устрашения посередине цеха фабрики стоял котёл с ледяной водой, в который помещали провинившегося, а утром вылавливали труп. Чаще это были военнопленные.

Лагерь поделён на три зоны: военнопленных, рабочих и детей. Детская зона заполнена неумолкаемым плачем, от которого можно было сойти с ума. Говорили, что фашисты проводят опыты над детьми, мы же видели, как каждый день на тележке бездыханные тельца катили в крематорий. Сжимаясь от ужаса, жили вопреки всему. Ночью, прижавшись друг к другу, тихонько шёпотом пели:

Играй, играй, моя гитара,

Играй последняя струна.

Сама я бедна на чужбине,

И все забыли про меня.

Колодки ноги нам потёрли,

Осты на грудь нам полегли,

Замки, решётки, полицаи

Свободу, счастье отняли.

На четвёртую весну нас освободили английские солдаты. Однажды утром никто не будил и не выгонял на работу. Стояла подозрительная тишина. Потом рёв машин, стук в дверь и речь на ломаном русском: «Вы свободны!» Как загнанные зверьки, мы стояли и ждали, что будет дальше, потом толпа ожила, ринулась из барака, но не к своим освободителям, а к бочкам с пищевыми отходами… Ещё три месяца мы - дистрофики - не отходили от полевой кухни, всё не верили, что можно вот так просто есть.

***

Дома только мама, обняла, чмокнула меня в затылок, стала рассматривать аттестат, потом сказала, что вся семья соберётся к вечеру отметить знаменательное событие, у нас так принято: все успехи и неудачи переживать вместе. Перебираю струны гитары: «А над городом жёлтый дым, городу две тысячи лет, прожитых под светом звезды по имени Солнце…» Открываю подаренный альбом, листаю портреты одноклассников, пожелания, фотки с уроков…девять лет – как один день! Ещё одна страница нашей семьи.

А вот здесь, на этажерке, хранятся семейные реликвии: старинный альбом моих прадедов, газета «Районный вестник» с историей Ольги Максимовны Андреевой. Долгими вечерами за круглым столом семья вспоминает далёкие страшные годы. Воспоминания собираются по крупицам. Историю невероятного воскрешения прадеда Соломона рассказывал по скайпу из Израиля его сын Яков. Соломон Микельбанк к началу войны был женат, имелись дети. Немцы согнали евреев ко рву и расстреляли всех. Пуля, попавшая в Соломона, оказалась не смертельной, среди ночи он смог выбраться из-под трупов и добраться до партизан.

Прабабушка Оля и прадедушка Соломон, освободившись из концлагеря, поженились в 1948 году и приехали на Дальний Восток, и началась их мирная жизнь. В семейном архиве много фотографий, где с трогательной любовью запечатлена старейшина рода в семейном кругу на празднике, в поле за уборкой урожая, с дипломом за лучший двор села, среди своих любимых цветов. Но бабушка Зоя вспоминала, что её мама не смотрела фильмы о войне – не могла слышать немецкую речь и детский плач. Страшные картины концлагеря нет-нет да всплывали в памяти, да и как забыть…

Трое братьев прабабушки погибли на фронте, брата Сергея сожгли в печи, остались в живых только родители и младшие дети. Мне было три года, когда прабабушки не стало, но её история во мне.