Конкурс "Юный переводчик"

Перевод отрывка (стр. 26-28) из произведения Джеймса А. Миллворда «За перевалом. Экономика, этнический состав и Империя в Цинской Центральной Азии, 1759-1864 г.г.»

Выполнил: Абакумов Глеб Денисович

Текст оригинала

Early in July "1805, Qi Yunshi traveled northwestward through the sere,

sparsely populated landscape of the Gansu corridor on his way to exile in

northern Xinjiang. His appointment to the Baoquan Ju Coinage Office in the capital the year before had not worked out well. When Qi took up his job as overseer, he had been able to check only the books, not the mint's actual copper stocks, because audits of copper supplies were carried out only at fixed intervals. When the scheduled audit took place and a large shortfall left by his predecessor was discovered, the blame fell on Qi, and he was banished to Yili.

Not that this surprised Qi, particularly. In the uneasy years surrounding

the death of the Qianlong emperor and the demise of the corrupt imperial

favorite, Hesen (He-shen), it had been easy to make enemies in the bureaucracy, and Qi had not improved matters by publicly exposing malfeasance among officials administering the grain transport system. Now they were getting even.

Nor was Qi Yunshi completely unprepared for what lay before him. Be

fore the Baoquan Ju appointment, as a Hanlin compiler he had assisted in a major study of the elite genealogies of Mongolia, Xinjiang, and Tibet, the

Waifan Menggu Huibu wanggong biaozhuan, and this task had exposed him to the history and geography of the Qing lands in Inner Asia: The diary he kept of this journey into exile reflects the objective, empirical approach of an eighteenth-century scholar in imperial employ: "Went west thirty li to Scorched Gulch. The earth is red in many places, but there is no gulch." Another day, "Went west forty li to Red Axe Lake. It is not a lake." Despite his background, however, as Qi jounced along the stony post road in his high-wheeled cart, the last city in China seventy li behind him and the late afternoon shadow of the massive Jiayu Guan (Jiayu Pass) fortification drawing nearer over the yellow plain, his heart grew heavy with the significance of the passage he was soon to make.

Qi knew the Pass's official function: although technically it lay well within the jurisdiction of Gansu province, it was the gateway to Xinjiang, the Qing's New Dominion in the far west. Here his party's papers were to be presented and checked-people could not pass through the stone gate at will. But these formalities did not overly concern him. Instead, Qi was recalling literary descriptions of the brooding crags and wind-swept fortresses that defend the Western Regions frontier. He may, for example, have remembered Li Bo's famous lines,

The bright moon rising over the Tianshan glides into a boundless sea of cloud.

A ceaseless wind over myriad miles whistles through Yumen Pass.

Men of Han descend the Baideng Road; Tartars scout the bay of Kokonor.

From this ancient battlefield, no one has ever returned!

With such images fueling his imagination, it is not surprising that Qi found the real Jiayu Guan nothing like he expected. The surrounding mountains were far away, and, he wrote in his journal that evening, did "not seem at all high or imposing." The fort itself was "merely situated on a rise of earth; there is no treacherous defile." Still, he knew the passage from China proper (neidi) to beyond the Jiayu Pass (guanwai) had to be one of great moment, so, once through, he lingered on the western side.

I stood there, alone, not a soul in sight. I was determined to move ahead,

but at the same time strongly reluctant to leave behind all that I love. These feelings warred confusedly within me for a moment while I beheld

the landscape. Then, suddenly, I saw it all in a new light.

Qi does not share with us the exact nature of his epiphany, though he hints at it with the following, apparently matter-of-fact, observation: "What the ancients called Yumen Guan and Yang Guan are still several hundred li to the west, on the border of today's Dunhuang County. So Jiayu Guan is in fact not really remote."

Not really remote-its distance diminishes as Qi decides the Jiayu Guan is not one of those dangerous passes into wilderness and barbarism that the Tang poets sang of so emotively. Those lie further west, he reminds himself, apparently resolving the incongruity between image and reality that had puzzled him. But in fact, by Qi's time, Yumen Guan and Yang Guan were no more than memories, ruins lost under the desert, and in any case, he knew he would not pass through them. He was already over the threshold; there would be no other, more definitive moment than this spasm of ambivalence to mark his entry to the Western Regions.

The idea of the boundary has recently been embraced by scholars in the

humanities and social sciences as a powerful metaphor and hermeneutic device. At boundaries, differences are articulated and negotiated; decisions are made to include or exclude; categories are drawn up. Not only do boundaries distinguish two entities; they define the entities themselves: there can be no civilization without barbarism, no true religion without infidels, no Occident without the Orient, no Self without the Other. Yet boundaries are seldom rigid. Rather, they are porous surfaces where heterogeneous physical or conceptual zones come into contact and interpenetrate. Nor are they static, but change position, character, and meaning over time.

Перевод

В начале июля 1805 года Ци Юньши отправился на северо-запад через пустынную и малонаселённую местность коридора Ганьсу, направляясь в ссылку в северном Синьцзяне. За год до этого его назначение в столичное управление по чеканке монет Баоцюаньцзюй не увенчалось успехом. Когда Ци занял должность надзирателя, он мог проверять только бухгалтерские книги, но не реальные запасы меди на монетном дворе, поскольку ревизии поставок меди проводились только через определённые промежутки времени. Когда плановая ревизия состоялась и обнаружилась большая недостача, оставленная его предшественником, вина была возложена на Ци, и он был изгнан в Или.

Не то чтобы это особенно удивило Ци. В неспокойные годы после смерти императора Цяньлуна и кончины коррумпированного императорского фаворита, Хэшэня, было легко нажить себе врагов среди бюрократии, и Ци не улучшил ситуацию, публично разоблачив злоупотребления среди чиновников, управляющих системой транспортировки зерна. Теперь они поквитались.

Ци Юньши был совершенно не готов к тому, что его ожидало впереди. До назначения в Баоцюаньцзюй он, будучи составителем Ханьлиня, помогал в крупном исследовании генеалогий элиты Монголии, Синьцзяна и Тибета - "Вэйфан мэнгу хуэйбу вангун бяочжуан", и это задание познакомило его с историей и географией цинских земель во Внутренней Азии. Дневник, который он вёл об этом путешествии в изгнании, отражает объективный, эмпирический подход имперского учёного XVIII века: "Прошёл на запад тридцать ли до Выжженного ущелья. Земля во многих местах красная, ущелья теперь нет". В другой день: "Прошёл на запад сорок ли до озера Красного Топора. Здесь больше нет озера". Однако, несмотря на прошлое, когда Ци скакал по каменистой почтовой дороге в своей повозке с высокими колёсами, оставив последний город Китая в семидесяти ли позади и в послеполуденной тени массивного укрепления Цзяюй Гуань (Перевал Цзяюй) приближался к жёлтой равнине, на сердце у него становилось тяжело от осознания важности того перехода, который ему вскоре предстояло совершить.

Ци знал официальное назначение перевала: хотя формально он находился под юрисдикцией провинции Ганьсу, он был воротами в Синьцзян, Цинский Новый Доминион на крайнем западе. Здесь его документы должны были быть предъявлены и проверены - люди не могли пройти через каменные ворота по собственному желанию. Но эти формальности его не слишком волновали. Вместо этого Ци вспоминал литературные описания угрюмых скал и продуваемых всеми ветрами крепостей, защищающих границу Западных областей. Например, он мог вспомнить знаменитые строки Ли Бо:

«Яркая луна, взошедшая над Тяньшанем, скользит в безбрежном море облаков.

Непрекращающийся ветер на протяжении многих миль свистит через перевал Юймэнь.

Люди Хань спускаются по дороге Байдэн, татары стерегут Кукунорскую бухту.

С этого древнего поля битвы ещё никто не возвращался!»

С такими образами, питающими его воображение, неудивительно, что Ци обнаружил, что реальный Цзяюй Гуань совсем не такой, как он ожидал. Окружающие горы были далеко, и, как он записал в дневнике в тот вечер, "не казались ни высокими, ни внушительными". Сам форт был "просто расположен на возвышенности; здесь нет коварного ущелья". Тем не менее он знал, что переход из собственно Китая (Нейди) за перевал Цзяюй (Гуанвай) должен быть очень важным, Поэтому, пройдя его, он задержался на западной стороне.

«Я стоял там один, ни души вокруг. Я был полон решимости двигаться вперёд,

но в то же время очень не хотелось оставлять позади все, что я люблю.

Эти чувства спутались во мне на мгновение, пока я разглядывал пейзаж.

Затем, внезапно, я увидел все в новом свете".

Ци не делится с нами точной природой своего прозрения, хотя намекает на него следующим, казалось бы, не имеющим никакого значения наблюдением: "То, что древние называли Юмэнь-гуань и Ян-гуань, все ещё находится в нескольких сотнях ли к западу, на границе современного уезда Дуньхуан. Так что Цзяюй Гуань на самом деле не очень удалён". Не совсем удалённый - расстояние уменьшается по мере того, как Ци решает, что Цзяюйгуань - не один из тех опасных перевалов в дикую природу и варварство, о которых так эмоционально пели танские поэты. Они лежат дальше на западе, напоминает он себе, видимо, решая проблему несоответствия между образом и реальностью, которая его озадачила. Но на самом деле ко времени Ци Юмэньгуань и Янгуань были не более чем воспоминаниями, руинами, затерянными в пустыне, и в любом случае он знал, что не пройдёт через них. Он уже переступил порог; не будет другого, более определённого момента, чем этот приступ нерешительности, который ознаменовал бы его вступление в Западные регионы.

Идея границы недавно была воспринята учёными в области гуманитарных и социальных наук как мощная метафора и герменевтический приём. На границах формулируются и обсуждаются различия, принимаются решения о включении или исключении, разрабатываются категории. Границы не только разграничивают две сущности, но и определяют сами сущности: не может быть цивилизации без варварства, истинной религии без неверных, Запада без Востока, "Я" без "Другого". Однако границы редко бывают жёсткими. Скорее, они представляют собой пористые поверхности, на которых соприкасаются и взаимопроникают разнородные физические или концептуальные зоны. Они также не являются статичными, а меняют своё положение, характер и значение с течением времени.