Перевод отрывка из рассказа Рэя Брэдбери «Все лето в один день»

- Ребята, вы готовы? — она взглянула на часы.

- Дааа! – ответили дети хором.

- Все на месте?

- Дааа!

Дождь слегка ослабел.

Все собрались толпой у громадной двери.

Вскоре дождь остановился.

Казалось, будто в самый разгар фильма, повествующем о лавине, урагане, извержении вулкана, что-то сперва случилось со звуковой аппаратурой - звук стал глуше, а потом и вовсе исчез; словно после всего этого рокота, взрывов, отголосков и раскатов громовых туч, кто-то вырвал пленку фильма из проектора и вставил туда слайд с чудесной тропической картинкой, которая не двигалась, не дрожала. Мир застыл. Тишина была так удивительно необъятна, что возникало ощущение, будто уши заложило или ты оглох. Дети прикрыли уши руками. Они стояли без движения. Дверь скользнула в сторону, и до них донёсся запах безмолвного, ожидающего мира.

Показалось солнце.

Оно было огромным и светило красками вспыхнувшей бронзы. А небо вокруг пылало ярко-голубым огнем. Заросли озарились солнечным светом, и дети, точно освободившись от заклятия, с криком бросились навстречу весне.

-Не отходите слишком далеко! — крикнула учительница им вслед. — Помните, у вас всего два часа. Вы ведь не хотите промокнуть!

Но они уже бежали, поднимая лица к небу, ощущая солнечный свет на щеках, который был подобен теплому железу. Они снимали куртки, позволяя свету обжечь руки.

- Это намного лучше солнечных ламп, правда?

- Это намного, намного лучше!

Ребята перестали бежать и остановились в джунглях, что непрерывно росли по всей Венере; росли даже в те моменты, когда ты пристально рассматривал их. Заросли были подобны гнезду осьминогов, с тянущимися вверх щупальцами, которые как водоросли, колыхались и цвели этой короткой весной. Они были цвета резины и пепла, эти джунгли, долго живущие без солнца. Цвета камней, светлого сыра, и, конечно, луны.

Ребята лежали и смеялись на матрасе из зарослей, слыша, как он вздыхает и скрипит под ними, упругий и живой. Они бегали среди деревьев, поскальзывались и падали, толкали друг друга, играли в прятки и догонялки. Но чаще всего они прищуривались на солнце, пока из глаз не начинали течь слезы. Они протягивали руки ввысь, в чудесную желтизну и голубизну, дышали свежестью, чистейшим воздухом, слушали тишину, застывшую над ними в блаженном море из безмолвия и отсутствия движений. Они смотрели на все вокруг с наслаждением. А после, с дикостью, словно звери, освободившиеся из пещер, крича, носились кругами. Они бегали целый час без остановки.

Но вскоре...

Одна из девочек резко вскрикнула.

Все остановились.

Девочка, стоя на месте, вытянула руку.

"Ой, смотрите, смотрите", — промолвила она дрожа.

Дети медленно подошли ближе.

Посередине ладошки лежала одна единственная дождевая капля, круглая и большая.

Девочка разрыдалась, глядя на неё. Все молча уставились на солнце.

- Ооооо…

All summer in a day

"Ready, children?" She glanced at her watch.

"Yes!" said everyone.

"Are we all here?"

"Yes!"

The rain slacked still more.

They crowded to the huge door.

The rain stopped.

It was as if, in the midst of a film concerning an avalanche, a tornado, a hurricane, a volcanic eruption, something had, first, gone wrong with the sound apparatus, thus muffling and finally cutting off all noise, all of the blasts and repercussions and thunders, and then, second, ripped the film from the projector and inserted in its place a beautiful tropical slide which did not move or tremor. The world ground to a standstill. The silence was so immense and unbelievable that you felt your ears had been stuffed or you had lost your hearing altogether. The children put their hands to their ears. They stood apart. The door slid back and the smell of the silent, waiting world came in to them.

The sun came out.

It was the color of flaming bronze and it was very large. And the sky around it was a blazing blue tile color. And the jungle burned with sunlight as the children, released from their spell, rushed out, yelling into the springtime.

"Now, don’t go too far," called the teacher after them. "You’ve only two hours, you know. You wouldn’t want to get caught out!"

But they were running and turning their faces up to the sky and feeling the sun on their cheeks like a warm iron; they were taking off their jackets and letting the sun burn their arms.

"Oh, it’s better than the sun lamps, isn’t it?"

"Much, much better !"

They stopped running and stood in the great jungle that covered Venus, that grew and never stopped growing, tumultuously, even as you watched it. It was a nest of octopi, clustering up great arms of fleshlike weed, wavering, flowering in this brief spring. It was the color of rubber and ash, this jungle, from the many years without sun. It was the color of stones and white cheeses and ink, and it was the color of the moon.

The children lay out, laughing, on the jungle mattress, and heard it sigh and squeak under them resilient and alive. They ran among the trees, they slipped and fell, they pushed each other, they played hide-and-seek and tag, but most of all they squinted at the sun until the tears ran down their faces; they put their hands up to that yellowness and that amazing blueness and they breathed of the fresh, fresh air and listened and listened to the silence which suspended them in a blessed sea of no sound and no motion. They looked at everything and savored everything. Then, wildly, like animals escaped from their caves, they ran and ran in shouting circles. They ran for an hour and did not stop running.

And then -

In the midst of their running one of the girls wailed.

Everyone stopped.

The girl, standing in the open, held out her hand.

"Oh, look, look," she said, trembling.

They came slowly to look at her opened palm.

In the center of it, cupped and huge, was a single raindrop. She began to cry, looking at it. They glanced quietly at the sun.

"Oh. Oh."