Театральная постановка для учащихся старших классов «Именины Булгакова»

Театральная постановка для учащихся старших классов «Именины Булгакова»

Цели:

- вызвать интерес к личности М.А. Булгакова,

- расширить знания о творчестве писателя.

Задачи:

- вызвать интерес к изучению личности и творчества М.А. Булгакова;

- развивать интерес к театру и перевоплощению;

- развивать выразительную речь учащихся.

Маргарита и Бегемот.

Маргарита. Сегодня волшебный вечер. Вечер, когда к нам приходят те, кого мы любим и очень хотим видеть. Вечер, когда невозможное становиться явью. Такой вечер бывает лишь раз в году.

Слышите, уважаемый кот, они уже идут. Не будем им мешать. Сегодня они все собираются в доме у мастера. Великого и замечательного Михаила Булгакова. Адрес всё тот же: Киев, Госпитальная улица, дом № 4. Музыка.

Кот (представляет гостей) Афанасий Иванович Булгаков – отец, Варвара Михайловна – мать, Михаил Афанасьевич, Татьяна Николаевна Кисельгоф (Лаппа) – жена, Константин Григорьевич Паустовский.

(Рассаживаются за столом.)

Отец. Афанасий Иванович. Никогда не забуду этот весенний день 1891 года, когда у нас родился первенец. Мальчика мы крестили по православному обряду и дали ему имя в честь хранителя города Киева архангела Михаила.

Мать. Варвара Михайловна. Очень скоро у Мишеньки появились братья и сёстры: Вера, Надежда, Варвара, Николай, Иван и Елена. (Показывает семейный альбом). Семья была у нас дружная. Я хотела дать всем детям настоящее образование, тот единственный капитал, который будет у них всегда.

Отец. Афанасий Иванович. В нашем доме царили довольно строгие нравы, но ни тихоней, ни святошей в результате такого воспитания Миша не стал.

Варвара Михайловна была жизнерадостная и веселая женщина, хохотунья. Она прививала детям трудолюбие и стремление к знаниям.

Мать. Варвара Михайловна. Миша был страстным читателем с младенческих лет. Знали бы вы, как много он читал, притом очень хорошо запоминал прочитанное.

Мать. Варвара Михайловна. Но не только Миша отличался любовью к искусству, все в нашей семье увлекались музыкой, литературой и поэзией, ставили домашние спектакли.

Звучит романс «Белой акации гроздья душистые». Музыка. Танцуют 2 пары. Исполняет Татьяна Николаевна.

Целую ночь соловей нам
насвистывал,
Город молчал и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними
ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда.

Константин Паустовский. Я учился с Михаилом в Первой Киевской гимназии. В шалостях, ему не было равных. Однажды самого нашего директора гимназии обозвал маслобоем. Инспектор Бодянский, отчитывая Вас, говорил: «Ядовитый имеете глаз и вредный язык». А у самого при этом глаза смеялись.

Булгаков. В 1916 году я сдал выпускные экзамены на звание врача в университете св. Владимира в Киеве. И был направлен земским врачом в Никольскую больницу Смоленской губернии.

Татьяна Николаевна Кисельгоф (Лаппа). В начале 1918 года мы поехали в Киев. Власть в городе постоянно менялась. Мы видели бегство гетманского правительства. Наблюдали панику и вступление Петлюры. Петлюру Миша ненавидел. Но ещё больше пугали красные. Постоянные аресты, погромы, грабежи и убийства. Мы пережили 10 переворотов.

Булгаков. Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи поезде, я написал первый маленький рассказ, отнес его в редакцию газеты. Там его напечатали. Так началась моя журналистская, драматургическая и писательская деятельность.

Константин Паустовский. В Москве Миша часто заходил к нам в редакцию газеты Он мог за короткое время написать такой фельетон, что сотрудники падали на стол от хохота. Получив тут же на месте за него свои 5 рублей, Булгаков уходил полный заманчивых планов насчёт того, как здорово он истратит эти деньги.

Булгаков. В это время я написал «Записки на манжетах». Позднее появились «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце».

Уходят все, появляется кот.

Кот. В квартире доктора Преображенского появились двое. Он стоял у письменного стола и смотрел на них, как полководец на врагов.

Выходит Преображенский, Швондер, Вяземская.

Швондер. Мы к вам, профессор, вот по какому делу.

Преображенский. Вы, господа, напрасно, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.

Вяземская. Во-первых, мы не господа.

Преображенский. Во-первых, вы мужчина или женщина?

Вяземская. Я – женщина. А какая разница, товарищ?

Преображенский. В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, попрошу снять свой головной убор.

Швондер. Я вам не милостивый государь. Мы пришли к вам….

Преображенский. Прежде всего, кто это мы?

Швондер. Мы – новое домоуправление нашего дома. Я – Швондер, она – Вяземская.

Преображенский. Это вас вселили в квартиру Саблина?

Швондер. Нас.

Преображенский. Боже, пропал дом.

Швондер. Что вы, профессор, смеётесь?

Преображенский. Какое там смеюсь! Я в полном отчаянии! Что ж теперь будет с паровым отоплением!

Швондер. Вы издеваетесь, профессор.

Преображенский. По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.

Швондер. Мы – управление дома пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.

Преображенский. Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

Вяземская. Вопрос стоял об уплотнении.

Швондер. Общее собрание пришло к заключению, что вы занимаете чрезмерную площадь. Вы один живёте в семи комнатах!

Преображенский. Я один живу и работаю в семи комнатах. И желал бы иметь восьмую. Она мне нужна под библиотеку.

Вяземская. Восьмую. Это неописуемо. Даже у Айседоры Дункан нет таких хором!.

Швондер. Вам придётся отказаться от смотровой и столовой.

Преображенский. А где же я должен принимать пищу?

Вяземская. В спальне.

Преображенский. В спальне принимать пищу, в смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Но я не Айседора Дункан! Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию. И покорнейше прошу предоставить мне возможность принять пищу там, где её принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней и не в детской.

Швондер. Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, мы подадим жалобу в высшие инстанции.

Преображенский. Ага, так? Минуточку. (Звонит.) Пожалуйста, Петра Александровича позовите. Профессор Преображенский. Пётр Александрович? Ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно как и все остальные. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России. Сейчас ко мне вошли двое, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и терроризировали меня в квартире с целью отнять её.

Швондер. Позвольте, профессор.

Преображенский. Я могу остаться только при условии: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка! Фактическая! Чтобы я для них умер. Хорошо. Сейчас передаю трубку.

Швондер. Я слушаю… да. Председатель домкома. Мы же действовали по правилам. Мы знаем о его работе... Ну, хорошо. Раз так, хорошо.

Преображенский. Зина. Подавай обед. Всего хорошего, господа.

Швондер и Вяземская уходят.

Кот Бегемот. Честь имею представить профессора Ф.Ф. Преображенского. Гениальный учёный. Из собаки подзаборной хомо сапиенса сделал. А вот и его творение. Так сказать человек прекрасного социалистического сегодня. О чём они говорят?

Выходит Шариков

Преображенский. Вы посмотрите на себя в зеркало – на что вы похожи. Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать. Чтобы я больше не слышал ни одного ругательного слова в квартире! Зина жалуется, что вы её в темноте подкарауливаете. Что вы, вы, в самом деле, в кабаке, что ли?

Шариков. Что-то вы меня, папаша, больно утесняете.

Преображенский. Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярность? Чтобы я больше не слышал этого слова! Называть меня по имени отчеству.

Шариков. Да что вы всё… То не плевать. То не кури. Тут не ходи. Чисто как в трамвае. Что уж это на самом деле? И насчёт «папаши» – это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? Хорошенькое дело! Ухватил животную, исполосовал ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего согласия на операцию не давал.

Преображенский. Вы изволит быть недовольным, что вас превратили в человека? Вы, может быть, предпочитаете бегать по помойкам? Мёрзнуть в подворотнях?

Шариков. Да что вы всё попрекаете – помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А если б я у вас помер под ножом? Вы что на это возразите, товарищ?

Преображенский. Я вам не товарищ!

Шариков. Уж конечно, как же. Какие мы вам товарищи! Где уж. Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет право. Я вот у вас сколько живу, а имени даже не имею.

Преображенский. Как же вам угодно именоваться?

Шариков. Полиграф Полиграфович.

Преображенский. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?

Шариков. Домком посоветовал.

Преображенский. А фамилию позвольте узнать?

Шариков. Фамилию я согласен наследственную принять.

Преображенский. Как? Наследственную? Именно?

Шариков. Шариков.

Швондер и Шариков уходят. Выходят М.А. Булгаков и жена, Елена Сергеевна

Кот. К счастью, эксперимент Преображенского закончился благополучно. Полиграф Полиграфович превратился опять в симпатичного дворового пса. Но в действительности всё складывалось совсем не идеально.

Булгаков. Мой литературный успех вызвал бешеную зависть и ненависть литературных критиков. Произведя анализ моих альбомных вырезок, я обнаружил в прессе СССР за 10 лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них похвальных было 3, враждебно-ругательных – 298. Старались все: пролетарские писатели, комсомольские поэты, рапповцы. Меня называли (перебирает газетные вырезки) «одержимым собачьей страстью». Один писал так: «…Мишка Булгаков, кум мой, тоже, извините за выражение, писатель, в залежалом мусоре шарит…» А ещё, что «я был и останусь новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы». Меня перестали печатать газеты и журналы.

Жена Елена Сергеевна. Органы НКВД установили за Михаилом негласную слежку, наводнили его окружение доносчиками и информаторами. В доме был обыск, вызывали на допросы в ОГПУ. Ему советовали написать коммунистическую пьесу, отказаться от прежних взглядов. А он не нашёл лучшего, как в этой ситуации писать роман о дьяволе.

Булгаков. А ещё роман о добре и зле, о предательстве и трусости, о вечной любви и милосердии. Я знал, что его не напечатают.

Жена Елена Сергеевна. Что же делать?

Булгаков. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат мои убитые пьесы, и иногда будешь вспоминать о нём. Впрочем, мы не знаем нашего будущего. Главное – дописать раньше, чем умереть.

Жена Елена Сергеевна. В последние дни он всё твердил, чтобы я издала «Мастера и Маргариту». А 10 марта 1940 года его не стало.

Выходит Маргарита ​​​​​​​

Жена Елена Сергеевна. Как – не так? Все люди смертны, даже гениальные писатели.

Маргарита. А я говорю, нет. Слушайте, как всё было на самом деле.

Маргарита идёт за Булгаковым, берёт за руку, выводит на середину сцены.

Музыка.

Маргарита. Слушай беззвучие. Слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который дали тебе в награду. Я уже вижу окно и вьющийся виноград. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. (Выходят все герои спектакля, становятся сзади. В руках горящие свечи). Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какай свет в комнате, когда горят свечи.

Коровьев. Ну что ж, светлая королева. Вы правы, всё именно так, как вы предсказали. Но кончается и эта праздничная полночь. Нам пора. Прощайтесь с нашими зрителями.

Маргарита. Прощайте, друзья. Но помните: каждый год, лишь только наступает праздничное полнолуние, вы снова можете увидеть всех нас. Сядьте в кресло, зажгите лампу под абажуром, откройте заветную книгу. И мы вновь придём к вам, чтобы до конца праздничной ночи тревожить ваше воображение фантастическими картинами, которые придумал Мастер.