... В половине четвертого утра бомбежка прекращается. Дима высовывает голову на улицу – воздух непроглядно-темный от дыма, видны лишь полыхающие вдалеке дома. Руки в очередной раз легли на винтовку, проводя по поверхности, обводя кончиками пальцев каждый выступ.
Диме тринадцать, и в его руках страшное оружие. Мамы нет, Юлю подстрелили в начале сентября. Прямо под его ногами лужа темной, бордовой крови вперемешку с осколками зеркала. Он смотрит – отражение отвратительно. Отражение спокойно. Его накрывает такое безразличие, как будто ничего не изменилось. Медленно разворачивается, крепче сжимает в своих руках винтовку – он знает, что убьет фашиста. Любой ценой. За маму. За Юлю.
Кровь под ногами не его. Дом тоже. Винтовка и подавно. Дима думает: «Гремит Вторая Мировая – весь мир пылает», и прячет оружие за пазуху. Вокруг него люди. Живые, несчастные и отчаянные. Он надвигает фуражку на затылок и выходит из дома – бомбежку он чудом пережил, а значит, ждать нечего. До Курска километров шесть, а ядовитый дым почти растворился в предрассветном небе.
Дима будет воевать.
За маму.
За Юлю.
***
К обеду дым окончательно рассеялся, но в воздухе все так же смердело гарью и серой. Дышать было трудно. Дима привык – это был запах войны.
Дима прикрыл глаза. Временами становилось чуть-чуть страшновато, особенно когда где-то вдалеке ухали снаряды. Было неспокойно, думать ни о чем не хотелось. Он вздохнул и пошел дальше – впереди виднелся лес. Чем ближе он подходил, тем четче виднелись непонятные очертания предметов вблизи леса. Диме стало тревожно. Он уже подошел к лесу и разглядывал трупы животных, а затем наклонился и поднял кнут, очевидно, брошенный владельцем.
Он стоял здесь, на открытой местности, среди хаоса, принесенного войной, и наступал на горло своему страху, стремясь перебояться и спокойно пойти дальше. Но страх, дикий животный страх, проникал мелкими сетями в тонкие линии его вен и, казалось, только усилялся. Неожиданно, заставив его вздрогнуть, сзади прозвучало:
- Страшно?
Прозвучало негромко, мужским голосом с ужасным немецким акцентом. Прозвучало как-то жестоко и злорадно. В голове Димы это «Страшно?» звучало с частотой биения сердца, громко, ежесекундно, неся за собой бешеную панику. Хотелось просто исчезнуть из этого проклятого места и забыть про все, как про страшный сон.
В напряженной тишине раздался щелчок. Дима почувствовал резкую, невыносимую боль в плече. Сделал шаг, споткнулся и упал, подтянув ноги к груди и заскулив. Почувствовал под пальцами рыхлую землю и несколько секунд боролся с желанием просто лечь в нее лицом и уснуть. Вспомнилось, как когда-то старуха Агата сказала ему:
- Умирать не больно и не страшно. Только обидно.
И Дима наконец понял, каково это - умирать по-настоящему. Он думал, что знает, когда умирал тогда, стоя в госпитале рядом с мамой, думал, что знает, когда ему сказали про Юлю. Но сейчас все было иначе. На землю проливается его кровь, а в груди наливается свинец.
Да ведь он правда умирает! Сейчас, через пару минут, он встретится лицом к лицу с тем, чего люди боятся больше всего всю свою сознательную жизнь. Не должен он умереть вот таким: рыдающим и трясущимся.
Дима с трудом втягивает воздух и смаргивает слезы. «Ну, вот и все» - думает он, складывает на груди немеющие руки, и закрывает глаза.
Все правильно.
Все так и должно быть.
Самойлова Наталья Владимировна