Рассказ «Слепой»

Вдовина Василиса,15 лет                     

                                                   Слепой

     Его глаза были открыты, но он не видел.
     Александр ехал на переднем сидении рядом с водителем.
За окнами стояла осень, листья уже опали, все стало кругом серым и безликим, нудным.
Здания мелькали мимо машины один за другим, автомобиль выезжал из Москвы, направляясь в центр подготовки собак поводырей в старой Купавне. Домов становилось все меньше, затянулись прикрытые тонкой прослойкой снега поля охрового оттенка, на горизонте которых темнел драконьим гребнем лес.
    Александр взял в руки телефон, не откликаясь на просьбу оператора, просмотрел новые сообщения. Его глаза проскользнули по нескольким строчкам, он нервно задергал пуговицы на куртке, лежавшей у него на коленях. Тонкими, девичьими руками он достал сигареты из кармана, долго не мог повернуть колесико зажигалки, нервно перебирая пальцами, а потом задымил, открыв окно. Он курил отрывисто, с присущей надобностью в этом.
- Саша, выслушай. Ты должен вывести слепого на эмоции, чтобы публика видела их настоящие переживания. - Александр продолжал дымить, не удостаивая слова оператора ни взглядом, ни звуком. - Да будешь ты меня слушать, наконец?! Нам платят деньги за это, а они мне нужны - дома три спиногрыза и жена сидят, я не знаю... Что у тебя там происходит в семье. Нас это не касается. Снимем это, и дело с концом.
- Я стараюсь, - сухо ответил журналист и посмотрел в боковое зеркало, найдя в заднем окне лицо оператора, сидевшего позади него, - правда.
Водитель молча вел машину. Звукорежиссер, уткнувшись в аппаратуру, ковырялся в проводах, не замечая происходящего вокруг.
Оператор продолжал настаивать на том, чтобы его выслушали и дали понять, что все будет хорошо, словно ребенок. Ему бы сказали, что в мире все здорово, он бы успокоился и замолчал.
     Но Александр не слушал его, мысли журналиста витали где-то далеко отсюда, там, за гребнем дракона, где только его мысли, он, пара людей, больше ничего.
Происходящее не сильно волновало Александра, он курил весь остаток дороги, пока, наконец, навязчиво не защелкал поворотник. Журналист выкинуло в окно окурок, посмотрел на ворота, к которым они подъехали, словно бы смерил их взглядом, и указал подошедшему к машине охраннику ламинированный лист бумаги, где были указаны название и эмблема телепрограммы. Мужчина кивнул и пропустил их.

- Здравствуйте, я - Александр, - журналист по привычке протянул слепому руку для приветствия, но потом вспомнил и без особой охоты сам пожал руку слепому, на что тот ответил благодарно тепло, - я пришел спросить вас о том, что вы чувствуете, как живете, зачем приобрели... - Александр без эмоций махнул в сторону животного, преданно сидящего у ног собеседника, - своего спутника... - слепой хотел вставить то, как его зовут, или то, как зовут его собаку, но журналист будто не заметил этого и приказал оператору выбрать кадр, звукорежиссеру приготовиться к записи. Инвалид любезно улыбнулся невежливости и пренебрежению Александра, но по доброте промолчал.
      Слепой был лет шестидесяти, с короткой бородой, впалыми щеками. Густые, седые брови, пустые, стеклянные голубые глаза, седые волосы, аккуратно постриженные.  У него были рабочие руки, он был опрятно одет в синий свитер и темные брюки со множеством карманов.
       Оператор установил камеру, звукорежиссер расставил микрофоны. Слепой появился в кадре с собакой, сидящей у его ног. Никто не знал имен этих двух. Глаза собаки смотрели душевно, как будто разбираясь в ситуации. Слепой чувствовал это. Оператор заметил в руках слепого маленькую скульптуру и даже не посмел ничего спросить. Он понял, что слепой был художником, который потерял абсолютно все. Только смог произнести: "Пишем".
- Как выглядит море? - Александр, будто забыв, кто перед ним, утоп в своем безразличии и желании поскорее уйти отсюда.
      Слепой смотрел перед собой стеклянным взглядом. Его глаза были открыты, но он не видел. Мертвые зрачки, потухшие и обессвеченные. Но его глаза смотрели вдаль, пробивая стеклянные слои хрустального, как будто заледенелого, глазного яблока.
Яркая вспышка в сознании, слепой пережил немой шок. Он пытался что-то сказать, он открыл рот, но только несвязные звуки слетали с губ, падали и разбивались, отдаваясь в сводах комнаты и просачиваясь сквозь тонкую сеточку микрофонов. Губы скривились в болезненной улыбке, слепой все пытался что-то выдавить из себя.
- Я... Я... - Слепой сжал хрупкую фигурку в руке, как будто кто-то хотел отнять ее. Оператор негодующе красноречиво посмотрел на Александра, сверля в его лбу дыру. Глаза говорили, мол, что ты делаешь. Что ты творишь?.. Жалость и желание нарушить эту ужасно жестокую тишину к чертям поглотили оператора полностью, он лишь шепнул пару слов звукорежиссеру.
     Тот замер после вопроса в наушниках, держа в руках два кабеля. Удивление и ничего больше отразились на его лице. После просьбы оператора он как будто вернулся в рабочий процесс, произнеся вместо напарника простое слово "Пишем".
- Хорошо. Тот вопрос вырежем. Вспомните - прибой моря. Порывы ветра срывают шляпы с девушек, дети бегают по полосе пены. Под волной смешивается... песок... и вода... - Александр задавал вопросы без интереса, он снова был очень далеко от центра помощи слепым.
    Но слепого это так задевало. Он пытался улыбаться в сторону камеры, откуда слышал такие мучительные слова журналиста. Собака рядом чувствовала его боль, безвыходность и готовность выбежать из кабинета. Она уткнулась носом в его свободную руку.

    ...Я бегу по берегу, я бегу вдоль моря. Рядом со мной мальчишки из соседнего дома, мы лепим вместе замки, роем каналы в песке, брызгаем друг друга холодной водой. Солнце стоит высоко, нам хочется кричать от счастья. Все хорошо... Я так счастлив… Ветер перебирает мои кудри, ласково нашептывает мне на ухо шум моря и то, о чем говорят немые рыбы.
    Я тогда еще видел рыб. Да, я помню, у них были синевато-красные плавники, они были большие-большие. Папа ловил их, когда мы ходили в поход, жарил на огне, и ничего не могло быть лучше, чем сидеть у костра, созерцать с гор море, долины, небо...

Вспышка.
- Я... Я помню... Я был пару раз на море...
- Что вы скажете о красоте закатов? Что вы можете вспомнить? - Слова летели в слепого стрелами, вонзались в плоть, превращая его в сито.
- Я писал закаты, - сглотнул инвалид. Его губы дрожали. Только глаза, будто под тонкой пленкой пепла, смешанного с клеем, смотрели пусто, смотрели вперед, смотрели сквозь стекло, которое так мешало ему увидеть своего мучителя:

  -Я был художником...
"Вы не обязаны выкладывать все о себе, откажитесь же от этого интервью, прошу вас!" - Оператор уже был готов пасть в ноги Александру, чтобы тот закончил пытки, но тот лишь имел честь продолжить:
- Замечательно! И помните вы, как писали свои картины? Как... Как выглядит ваша жена, которую вы писали? А ваши дети? Какого цвета их волосы?
- Я... Не видел своих детей... - Оператор увидел, как стекло разбивает взгляд, чистый, как простыня, которую только что выстирали руками.
- Давайте говорить по душам, - Александр привык говорить это в каждом своем интервью, чтобы запуганный человек хоть где-то увидел поддержку. Но слепой не видел ее. Вопросы были убийственны.
- Я никогда их не видел... - Слепой улыбнулся. - Знаю, они, должно быть, прекрасные люди. Я никогда не знал их... Я не видел своих детей. Они не знают, что их отец слеп. Но я у меня есть... У меня есть собака. Я пришел сюда за ней. Думаю, это единственный выход...
- А как выглядела ваша жена? - Эмоции начали проявляться на лице слепого художника, Александр стал ближе к окончанию интервью, а значит, надо слегка добить слепого.
- Она была очень красива, когда я видел ее, - его глаза были открыты, но он не видел.
- Какая осень стала для вас последней?
- Я ослеп в двадцать четыре года, - губы слепого дрожали, стекло в глазах пробила вода. Стремительно падая вниз, слеза скатилась по щеке слепого, - что это?.. сверху протекает вода?
- Нет, вы плачете, - сухо ответил журналист, - мы скоро заканчиваем, не размокайте.
- Саша! - Не выдержал оператор, он оторвался от камеры, испытующе смотря на партнера. - Я убью тебя, когда мы закончим, так нельзя, - шептал он, но так ошибался в слухе слепых. Инвалид лишь усмехнулся, понимая, что его жалеют.
- Я стараюсь, - как всегда ответил Александр и не придал никакого значения словам оператора, - так вот. Последнее. Что вы видели? И скажите, пожалуйста, развернуто, чтобы было над чем поработать! Ну?

   Пользуясь слепотой собеседника, Александр снова вынул телефон из кармана, уставился в сообщения, прочитывая все те же пару строк.
- Мне нечего вам сказать... Вы знаете, что я слепой. Зачем... вы так жестоки со мной? Разве вы не хотели спросить меня о том, зачем мне собака, зачем я здесь, как тут кормят и ухаживают?.. - Его глаза выражали глубокую боль в рваных ранах, немую, но красноречивую мольбу. - Разве не это спрашивают обычно? Я не могу отвечать на такие вопросы. Я не знал своих детей, я не помню жены, я даже не имею понятия, как выглядите вы, но мне и этого не нужно, чтобы понять, насколько вы жестокий человек. Именно поэтому вас бросила жена.

    Из рук Александра выпал телефон, пачка сигарет вывалилась из кармана висевшей на стуле куртки, журналист с ненавистью посмотрел на слепого.
- Вас это не касается, - сухо произнес он, вставая и одеваясь, - вы теперь никто, так не мешайте жить мне.
     Он вылетел из кабинета, оставив слепого и его собаку наедине с воспоминаниями, наедине с тем единственным, что осталось у слепого.
  Оператор и звукорежиссер быстро скрутили аппаратуру, извинились и вышли. Выходя из кабинета, оператор все же смог пересилить себя, пообещал быстро вернуться, и снова вошел к слепому. Тот продолжал сидеть, смотря вперед. Слезы лились по впалым щекам.
Услышав звук прикрытой двери, он обернулся.
- Я только хотел сказать, что вы сможете позвонить мне, когда вам будет одиноко... Я понимаю вас, моя тетя ослепла после аварии. Правда. Звоните. Я оставлю свой номер для вас на вахте, - он хотел что-то еще добавить, но сразу осекся - он понял, что каждое лишнее слово может убить.
   Слепой улыбнулся сквозь слезы и кивнул.
    Оператор просто вышел из центра, сел в машину. До Москвы он ехал молча. Его тошнило от присутствия Александра, от его одеколона, от любой мысли о нем. Поручив звукорежиссеру, которому надо было доделать что-то еще в офисе, положить камеру на место, он распрощался с водителем и вышел.
   Кругом все стояло. Время останавливалось, безликость пожирала тишину. Оператор шел по улице, наступая на пожухлые листья. Он понял, как это прекрасно - видеть.
Человек просто шел и наслаждался тем, что видит.
    Метро. Пролетающие поезда, вагоны. Старые и новые улицы с домами, в которых горит свет. Собаки, кошки, люди.
    Оператор поспешил домой, чтобы поскорее обнять своих детей, внимательно рассмотреть цвет их волос, чтобы поскорее поцеловать жену и запомнить ее такой прекрасной женщиной.
     Александр сидел в офисе у окна. Он набрал номер центра, чтобы узнать имя слепого, у которого он вчера брал интервью. Сквозь жалюзи он видел бросивший его город. Все бросило его. Журналист чувствовал себя скверно.
    Трубку взяла милая вахтерша. Александр спросил имя вчерашнего собеседника. Вахтерша замялась. А потом произнесла всего два слова, после которых поспешно положила трубку.
    Александр держал телефон у уха. Он встал на место слепого. Все покрылось пепельной пленкой. Не верил, но ему было все равно.
Наверное, так плохо ему стало оттого, что его бросила жена.
Но это не так. Мы с вами знаем это.
      Его глаза были открыты, но он не видел... Про слепого ли это было?..