Творческая работа «Творческий путь Ильи Дмитриевича Сургучева»

Название работы: Творческий путь Ильи Дмитриевича Сургучева (анализ повести «Губернатор»)

Вид работы: Творческая работа

Сведения об авторе: Данченко Анна Геннадьевна, ученица 9 «А» класса МБОУ № 1 с.Арзгир Ставропольского края

Сведения о консультанте: Малько Надежда Николаевна, учитель русского языка и литературы высшей категории МБОУ СОШ №1 8(988)7018322

 Творческий путь Ильи Дмитриевича Сургучева. 

(анализ повести «Губернатор»)

Илья Дмитриевич Сургучев родился в Ставрополе 15(27) февраля 1881 года в семье крестьянина, который сумел своим трудом добыть достаточно денег, чтобы переехать в город Ставрополь и купить хороший двухэтажный дом. В этом доме прошли детские годы писателя. Из ворот этого дома рано утром Илья Дмитриевич уходил в духовную семинарию. Но священником так и не стал. Его манил широкий таинственный мир, и он
поступил в Петербургский университет на факультет
восточных языков. Учился отлично, но как только закончил учебу, забросил китайский язык. Он твёрдо понял, что будет писателем.

В 1907 году И.Д.Сургучев окончил университет, но в Петербурге не остался. Его манил Кавказ, малые тенистые улицы родного города, старый дом, в котором он знал каждый уголок, и он вернулся в Ставрополь, но не один, а с молодой женой.

В петербургских литературных кругах он оставил о себе хорошую память, и за его творчеством внимательно следил А.М.Горький, Леонид Андреев, И.А.Бунин.

Свою литературную деятельность Сургучев начал с изображения знакомой ему с детства провинциальной жизни. На страницах многих рассказов и пьес Ильи Сургучева мелькает название ставропольских улиц, описаны подлинные события, быт и нравы ставропольцев конца 19 – начала 20 века. Эта сфера жизни так и осталась главной темой его творчества.

Еще в студенческие годы Илья Дмитриевич напечатал первые рассказы. Они появлялись в петербургском «Журнале для всех» и в ставропольской газете «Северный Кавказ». И сразу обратили на себя внимание критиков. Рассказы Сургучева сравнивали с рассказами Чехова, потому что Сургучева тоже интересовала жизнь простых людей, внешне незаметная, но в глубине которой происходят события, наполненные большим смыслом.
          Реализм Сургучева окреп и достиг своего совершенства под непосредственным воздействием Горького. Можно сказать, что сближение с А.М.Горьким – лучшая пора в творческой биографии Сургучева. Для Ильи Дмитриевича Горький был большим авторитетом в современной литературе, и он внимательно прислушивался к его советам и замечаниям.
          Но пришла революция. Все её ужасы писатель увидел, не покидая родного города. В 1918 – 1920 годах Ставрополь несколько раз переходил от белых к красным и наоборот. Все мучения, которые выпали на простых граждан, он изложил в книге «Большевики в Ставрополе».
         Когда в 1920 году белые окончательно покидали Ставрополь, И.Д.Сургучев ушел с ними. Он эмигрировал в Париж в состоянии растерянности, усомнившись в полезности Великой Октябрьской социалистической революции. Эмиграция стала трагическим рубежом писателя и определила в известной степени скудость высказываний нашей критики о нем. За границей Сургучев сильно тосковал по России. Оторвавшись от «ветки родимой», Илья Дмитриевич возвращался к ней на страницах новых своих рассказов и повестей. В 1927 году он выпустил «Эмигрантские рассказы». В 1928 году появилась замечательная повесть «Ротонда», ещё он написал прекрасную повесть о детстве Николая Второго.
         Он мечтал снова приехать в Ставрополь, но знал, что «Советы» никогда не простят ему книгу «Большевики в Ставрополе». Он так и не смог вернуться в родные края. Илья Дмитриевич Сургучев умер в Париже 1956 году и похоронен на русском кладбище под Парижем Сент - Женевьев - дэ Буа.

Илья Сургучев посвятил много страниц родному Ставрополю. В его произведениях перед читателем проходит главная Николаевская улица с булыжной мостовой, магазинами, окружным судом, «дремлющим густым зеленым бульваром»; описаны Ташлянское предместье, Кафедральная гора с собором и электрической станцией, здание полиции с пожарной каланчой, дом полицмейстера, «в котором когда-то проездом на Кавказе жил три дня Пушкин»; губернаторский дом, «Воронцовский сад». Сургучев старается не упустить ни одной детали из внешней, бытовой и экономической жизни Ставрополя. И это особенно видно в его повести «Губернатор».
              В повести «Губернатор» отражена жизнь губернского города Ставрополя в эпоху революции 1905 года. «Город был красивым и интересным. В тихий, ясный день, утром небо было огромное, как под синим льдом застывший океан. Вечером, часа в четыре небо было еще синее; бульвар был еще зеленый, но уже веял откуда-то  прохладный ветерок; вечера бывали уже холодные, и чувствовалось в этом, как аромат в дорогом вине, приближение осени, - осени в этих местах чудесный, нежной, похожей на загрустившую прекрасную женщину. Всегда в августе, после того, как наступит четыре часа, облака похожи на белые, важные таинственные корабли. Плывут они куда-то друг за дружкой, как птицы осенью в чужие края, - плывут медленно, глядя на широкую землю, плывут бесшумно, как время, и немного, кажутся задумчивыми… Часов около девяти, когда начала всходить луна и по городу – по крышам, церквям и тротуарам – поползли странные, осторожные, что-то замышляющие тени. Город закрывал свои магазины, тушил огни, уходил в театры, кинематографы, а на бульвар сходились осторожные парочки, садились на низеньких скамьях, стараясь спрятаться от лунных пятен, шептались о любви и крепко, беззвучно целовались. Свернув с бульвара на тротуарчик, и пройдя прямо, можно увидеть электростанцию. Станция была ярко и ровно освещена синеватым цветом; блестели части машин, вертелись ремни, ухал расходившийся, и казалось, почему-то на черного медведя похожий мотор. Направо от тротуарчика был парк; в нем по весне бывает много соловьев. Налево, через широкую дорогу помещалась полиция. Полиция была двухэтажная; в верхнем этаже канцелярия с обычным разделением комнат; внизу – казармы для городовых и камеры для арестов. Камер этих было несколько. Одна большая, просторная с нарами; сюда свозили пьяных. Кроме большой комнаты было еще три отдельных камеры: успокоительная, нравоучительная и вразумительная. На каланче всегда ходит дежурный солдат и посматривает на город. Затем начиналась широкая площадь, и в конце её стоял белый, от луны издали кажущийся горбатым, собор. Если хорошо приглядеться к городу, то можно различить архиерейскую церковь, духовное училище, водокачку, дом купца Егорылина с чугунным медведем на крыше, темную ленту бульвара, спускающегося с верху до Семеновской площади».
                В этой повести И.Сургучев затронул писателей-реалистов: добро и зло в сферах общественного бытия в губернских городах России. В «Губернаторе» Илья Дмитриевич по – чеховски мягко, проникновенно – лирично рассказывает о своих любимых героях и по – горьковски беспощадно изображает ненавистные ему «окуровские нравы».

В центре повествования – образ губернатора в прошлом – стража решительного; не знающего сомнений, «уверенного в своей правоте и, силе и непоколебимости» властелина губернии, теперь же – обреченного на смерть человека.

С детства губернатор был приучен к строгости, носил только форму. Его петли всегда застегивались блестящими пуговицами, шея была обтянута цветным воротничком, слева, на бедре, всегда висело оружие. Но, став губернатором, его генеральская жизнь была наполнена ссорами, упреками и анонимными письмами. И как – то раз, взглянув на себя в зеркало, он увидел, что из глубины толстого, четкого серебра посмотрели на него большие, тревожные, что – то и чего – то боящиеся глаза; далеко над ними выступала кость большого, выпуклого над бровями лба, сухого, желтого; были видны синие бескровные жилки немного впавших висков. Мундир был блестящий, темно-зеленый, пуговицы с орлами, на эполетах выделялись золотые выпуклые зигзаги, и на ордене из темно-красной эмали была видна трехзначная римская цифра.

Мы знакомимся с губернатором в тот момент, когда он смертельно-больной, возвращается в город, с курорта, чтобы здесь в одиночестве прожить остаток своих дней. И в эти наиболее мучительно-сложные моменты жизни, губернатор заново переосмысливает прожитые годы, пытается оценить их и найти, наконец, «правду жизни». Он вспоминает свои молодые годы: ему почему-то видится узенькая лестница корпуса, по которой на свидание к хорошенькой гувернантке часто шнырял какой-то далекий, никогда, кажется не существовавший юнкер. Она, эта гувернантка, так сильно и искренне говорила: «Мой милый. Люблю милаго», - говорила так, что чувствовались все буквы каждого слова, и целовала, охвативши его голову руками.

Вспоминая годы походной жизни, то время, когда обедали при переходе через Дунай, в Румынии. Ели тогда какую-то дрянь, какие-то желтоватые стручки, ели прямо на земле, на белой полсти. Кругом вертелась куча ребятишек, чумазых, похожих на чертенят. Из тяжелых темно-зеленых бутылок, прямо из горлышка, пили настоящее французское вино, которое закипало, как сельтерская вода, вызывало на глазах острые слезы, и это сглаживало все недостатки суровой, утомительной, походной жизни.

«Губернатор становился более внимательным к себе. Ему в душу вошла тревога, которая все время говорила – не храбрись; в голове были не дающие покоя и сна мысли, что пройдет год или от силы полтора – от губернаторского дома потянется процессия во главе с архиереем Германом, и понесут его, губернатора, по этой дрянной дороге, понесут осторожно, плавно. На юге умеют хоронить хорошо, весело. Губернатор любил бередить душу такими думами и воображать картину своей смерти со всеми подробностями. Его не покидали мысли о том, что нужно перед смертью поговорить с министром, поговорить не о губернии, не о подавлении революции, не о насаждении лесов, а о жизни и о боге. Губернатору казалось, что все зло, которое есть на Земле, сосредоточилось под его крышей. И стало ясно, что не было в его жизни, горячего солнца, яркого света».

Неизбежность надвигающегося конца заставила его по-новому увидеть мир и себя в нем: «Стало ясно, что перед смертью нужно исправить все зло, которое он сделал на земле. Эта мысль охватила его душу, его мозг и твердым, горячим шаром прокатилась внутри по всему существу. Надо было сейчас же бросаться в жизнь, как в текущую воду, и что-то делать, что-то исправлять, что-то спасать…Если бы протянуть еще год, или полтора! – думал губернатор. – Господи!... Дай мне почувствовать себя иным, ни скверным, ни грязным, ни жестоким!.

В голове губернатора чередой проходят воспоминания его неправильно прожитой жизни. Несчастья, которые он причинил близким, которые произошли по его вине в городе и губернии, не дают ему покоя ни днем, ни ночью. От прежних его понятий, от мнимой его славы и могущества не осталось ничего, кроме внутренней тревоги, жгучего стыда и позора от своих поступков, порождавших произвол, насилие, уничтожение человеческой личности. Вот один из этих поступков:

Когда в селе Далеком взбунтовались мужики, пришлось ехать на усмирение». Приехав в село, губернатор был взбешен, что даже, когда его встречали хлебом-солью, выбил коленом поднос из рук старосты, так и не попробовав хлеба. Губернатор грозился мужикам расстрелять их. Но вдруг, из толпы, вышел оборванец, как потом выяснилось, его звали Волчок. «Резко, вплотную подошел к губернатору и начал ругать его теми же словами, какими он только что ругал сход.» «Губернатор стоял, боясь пошевелиться. В голову начали приходить мысли, что вот она явилась -  смерть, что у оборванца под полой спрятан револьвер, сейчас он вынет его, нажмет собачку, и тогда – конец. И неоткуда ждать помощи, никто не спасет его. Все будут рады и довольны, если его убьют, как собаку, как последнюю тварь.

- Эх ты! Дума – человек! Как назвать тебя! – исступленно кричал Волчок. Тебя встречают с лаской, трепетом; тебе хлеб-соль несут, а ты ногой, - ногой отбрасываешь его от себя! Кто тебя родил? Собака или человек? Ведь, небось, и в бога-та веруешь, и в церковь ходишь, и крест на шее носишь!

Если крикнуть, то придет скорее конец, скорее грянет выстрел -  и тогда пропало все: и жизнь и небо, и крыши, и лица. А меж тем чужое, жадное лицо приближалось все ближе, проклятия и ругательства все слышнее отдавали противным, пьяным перегаром. Тогда пришла в голову мысль – хитренькая, маленькая, обещающая.

Губернатор перестал дышать и закусив губы, впившись в Волчка глазами, осторожненько незаметно подался назад и, когда между ними образовалось расстояние в полшага, он неожиданно с тройной силой и быстротой, ударил его ногою в живот, и, как треск топора по мясу, отдалось кругом:

-Хрясь!

          Волчок смолк на полуслове, смешно встряхнул головой, зевнул раза два ртом, словно ему не хватало воздуха, хотел, видимо, устоять на ногах, но не удержался и как-то странно, неразжавшимися кулаками вперед, упал, захрипел и долго двигался левым, не коснувшимся земли, плечом. Губернатор медленно, словно ожидая нападения, повернулся назад, и расступился перед ним молчаливый сход».

Чувствуя скорую смерть, губернатор перебирает в памяти всю свою жизнь и ужасается сам тому злу, которое он приносил людям: убийство крестьянина Волчка, порка крестьян, приказ расстрелять толпу, поощрение жестокости полиции, особенно действия садиста-городового Попова! А как он безразлично относился к близким, даже когда-то к  любимой жене.

Во время болезни к нему приходила мысль о том, как хорошо было бы теперь, приехавши домой, найти там жену, дочерей, которые уже одиннадцать лет назад уехали от него в Москву и стали чужими. Сделалось ясно, что нужно бы как-нибудь загладить это далекое прошлое, когда за службой, как за высокой стеной, не было видно жизни, когда совсем не думалось о смерти, когда важным и значительным обстоятельством считалось печатное предписание из министерства, когда огромным мучением казалась измена жены. Двумя звездочками горели глаза чужой, не его девочки, - жестоким нестерпимым огнем жгли простые слова: «папочка, мой папочка». Особенно бесило и волновало, что эта чужая девочка Соня, рожденная его женой от любовника Броцкого, очень любила его, как отца и горько, вздрагивая плечиками, плакала, когда он не пускал ее к себе в кабинет.

Как только Соня научилась писать, она присылала губернатору письма из Москвы. Их было тяжело читать. Начинались они так: «Дорогой мой и милый губернатор, папочка!» Перед самым отъездом в Наугейм (на курорт), дней за пять, он получил в заказном конверте кабинетный портрет. На фоне деревьев и какого-то смутно видного, очень высокого замка была снята девушка в длинном платье. Было странно, что голубоглазая чужая Соня выросла.

Старшая же дочь, Катя, его родная, похожая на мать, запомнила, вероятно, скандалы и ссоры, ненавидела отца, который на весь дом кричал и топал ногами. Письма от нее были холодные, редки и почти всегда только поздравляла с высокоторжественными праздниками.

Губернатору не хватало тех августовских сумерек, когда стоял вечно веселый шум, и этот самый, теперь немой, рояль играл под нежными пальцами волнующий, задумчивые вещи.

Теперь перед смертью он почувствовал правду жизни; Вот она где-то близко от него, но где она, - своим стариковским испорченным умом понять он не мог. «Я живу, как птица, у которой выкололи глаза» -  мысленно рассказывал свои душевные терзания губернатор, беседуя с неродной дочерью Соней.

Образ губернатора, концу жизни осознавшего неминуемость кары за преступления против справедливости, человечности, добра, наполнен большим трагическим смыслом. Его разбуженная совесть обостренно видит, что он не защищал устои, где «втихаря драли натурой с купцов», оказываются хапуги, «растратчики казенных сумм», взяточники, лихоимцы.

Покинутый всеми, он в конце теряет и горячо любимую, хотя и не родную дочь – она погибает от тайных родов. Не выдержав всех ударов, губернатор умирает.

Все в повести достоверно и точно. В ней легко укладываются некоторые известные в истории края лица: губернатор – ставропольский губернатор Никифораки, ротмистр Клёйн – ротмистр Фридрихов, архиерей Герман – архиерей Агафадор.

Творчество И.Д.Сургучева отражало индивидуалистические настроения интеллигенции, пассивной, замкнувшейся в узкий мирок своих личных переживаний, во враждебной революционной борьбе.

Его герои – это большей частью люди, неудовлетворенные жизнью, мечущиеся в поисках личного счастья, лишенные общественных интересов.

Пессимистическую окрашенность творчеству Ильи Дмитриевича придавали идеи о неизбежности смерти, о необходимости «поверить в смерть» для того, чтобы найти ключ к полноценной жизни, к ее переустройству.

Для Ильи Сургучева характерен крайний психологизм и своеобразная импрессионистическая манера письма.