Научно-исследовательская работа на тему «И.А. Гончаров. Жизнь и творчество»

Федеральное казенное профессиональное образовательное учреждение

«Новокузнецкий государственный гуманитарно-технический колледж-интернат»

Министерства труда и социальной защиты Российской Федерации

 

 

 

 

 

Методическая разработка

«И.А. Гончаров. Жизнь и творчество»

 

Разработала: Кузнецова И. Ю.

 

Новокузнецк, 2018 г.

 

Введение

Иван Александрович Гончаров — один из крупнейших мастеров русской реалистической прозы прошлого века. В русскую литературу писатель вошёл как создатель трёх романов: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв».

Белинский называл его талант «сильным, замечательным», указывал на «необыкновенное мастерство» Гончарова в обрисовке характеров, на его «чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся» язык. Добролюбов видел в романах Гончарова отражение русской жизни, отчеканенное «с беспощадной строгостью и правильностью... новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины».

Романы писателя необычайно привлекательны в эстетическом отношении, они поэтизируют чувства дружбы, любви, в них есть яркие картины русской природы, патриархального быта. Гончаров выступает в них как художник-философ, развертывающий перед читателем глубочайшие размышления о жизни. В «Обломове» писатель создал чрезвычайно редкий для литературы любого народа и времени мировой тип, подобный Гамлету, Макбету, Отелло, Дон-Кихоту. С этим романом в русскую литературу и жизнь вошло понятие «обломовщина», характеризующее её уклад и порядок, связанное с представлениями о русском национальном характере.

Писатель, снискавший себе столь положительные оценки величайших русских критиков, до сего времени крайне недостаточно изучен. Скромный и до болезненности мнительный, Гончаров на последнем этапе жизни настойчиво просил своих друзей исполнить «последнюю волю писателя» — не предавать гласности его писем и не печатать ничего из того, что он сам не напечатал при жизни. «Пусть письма мои остаются собственностью тех, кому они написаны, и не переходят в другие руки, а потом предаются уничтожению...»Так писал Гончаров в январе 1889 г., за два с половиной года до смерти, в своей статье «Нарушение воли».

Просьба, высказанная Гончаровым, возымела, к сожалению, действие. Письма романиста уничтожили некоторые его родственники, в том числе одна из сестер, А.А. Музалевская. Сам писатель незадолго до своей кончины учинил такую же расправу над своим архивом.

Иван Александрович Гончаров прожил долгую жизнь. Родился он в году, знаменательном для России, 1812-м, — наполеоновского нашествия, Отечественной войны.

Гончаров был ровесником Герцена, на два года старше Лермонтова, всего лишь на год моложе Белинского. Он был старшим современником Тургенева, Некрасова, Достоевского — и пережил их всех: умер в 1891 году, на восьмидесятом году жизни, когда уже в полную силу звучал голос Чехова, который был моложе его почти на полвека.

Более пятидесяти лет русской жизни прошли перед взором Гончарова художника-романиста. Многие годы и десятилетия созидал он огромное здание своих романов в надежде найти понимание и сочувствие. «...Я ждал, — писал Гончаров на склоне лет, — что кто-нибудь и кроме меня прочтет между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целое».Что же это за целое? Или, если воспользоваться известными словами Белинского: в чем пафос творчества Гончарова? Когда в старости Гончаров оглядывался назад, в свое писательское прошлое, он всегда говорил о трех своих романах — «Обыкновенной истории», «Обломове», «Обрыве» — как о едином романном целом: «...вижу не три романа, а один. Все они связаны одною общею нитью, одною последовательною идеею — перехода от одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой — и отражением их явлений в моих изображениях, портретах, сценах, мелких явлениях и т.д.» («Лучше поздно, чем никогда», 1879).

 

Методическая записка

Данную методическую разработку можно использовать преподавателям гуманитарных дисциплин и студентам, при изучении темы: «Жизнь и творчество И.А. Гончарова». В ней рассматривается биография писателя, произведения писателя, художественное своеобразие романов «Обломов», «Обрыв», «Обыкновенная история».

 

Биография И.А. Гончарова

Иван Александрович Гончаров. Родился 6 (18) июня 1812 года в Симбирске - умер 15 (27) сентября 1891 года в Санкт-Петербурге. Русский писатель, член-корреспондент Петербургской академии наук по разряду русского языка и словесности (1860), действительный статский советник.

Детство

Отец и мать Гончарова, Александр Иванович (1754—1819) и Авдотья Матвеевна (в девичестве Шахторина; 1785—1851), принадлежали к купеческому сословию. В большом каменном доме Гончаровых, расположенном в самом центре города, с обширным двором, садом, многочисленными постройками, проходило детство будущего писателя. Вспоминая в преклонные годы своё детство и отчий дом, И.А.Гончаров описал в автобиографическом очерке «На родине»: «Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня». Многое из того, что И.А.Гончаров узнал и увидел в этой «деревне», явилось как бы изначальным импульсом в познании поместного, барского быта дореформенной России, так ярко и правдиво отразившегося в его «Обыкновенной истории», «Обломове» и «Обрыве».

Когда Ивану Гончарову было всего семь лет, умер его отец. В последующей судьбе мальчика, в его духовном развитии важную роль сыграл его крёстный отец Николай Николаевич Трегубов. Это был отставной моряк. Он отличался широтой взглядов и критически относился к некоторым явлениям современной жизни. «Добрый моряк» — так благодарно называл И.А.Гончаров своего воспитателя, фактически заменившего ему родного отца.

Образование

Первоначальное образование И.А.Гончаров получил дома, под началом Н.Н.Трегубова, затем в частном пансионе. В десять лет был отправлен в Москву для обучения в коммерческом училище. Выбор учебного заведения был сделан по настоянию матери.

Восемь лет провёл И.А.Гончаров в училище. Эти годы были для него трудны и малоинтересны. Духовное и нравственное развитие И.А.Гончарова шло, однако, своим чередом. Он много читал. Его истинным наставником явилась отечественная литература. И.А.Гончаров вспоминал: «Первым прямым учителем в развитии гуманитета, вообще в нравственной сфере был Карамзин, а в деле поэзии мне и моим сверстникам, 15-16-летним юношам, приходилось питаться Державиным, Дмитриевым, Озеровым, даже Херасковым, которого в школе выдавали за поэта».

Великим откровением для И.А.Гончарова и его товарищей явился А.С.Пушкин с его «Евгением Онегиным», выходившим в свет отдельными главами. Он рассказывает: «Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылись вдруг, и какие правды, и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, — хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках!». Это почти молитвенное благоговение перед именем А.С.Пушкина Иван Гончаров сохранил на всю жизнь.

Тем временем заниматься в училище стало совсем невмоготу. И.А.Гончарову удалось убедить в этом мать, и та написала прошение об исключении его из списка пансионеров. И.А.Гончарову уже минуло восемнадцать. Наступила пора задуматься о своём будущем. Ещё в детстве возникшая страсть к сочинительству, интерес к гуманитарным наукам, особенно к художественной словесности, — всё это укрепило в нём мысль завершить своё образование на словесном факультете Московского университета. Через год, в августе 1831 года, после успешной сдачи экзаменов он был туда зачислен.

Три года, проведённые в Московском университете, явились важной вехой в биографии И.А.Гончарова. Это была пора напряжённых раздумий — о жизни, о людях, о себе. Одновременно с И.А.Гончаровым в университете обучались Барышев, Белинский, Герцен, Огарёв, Станкевич, Лермонтов, Тургенев, Аксаков и многие другие талантливые молодые люди, впоследствии оставившие след в истории русской литературы.

Жизнь после университета

Закончив летом 1834 года университет, И.А.Гончаров почувствовал себя, по собственному признанию, «свободным гражданином», перед которым открыты все пути в жизни. Первым делом решил он навестить свои родные края, где его дожидались мать, сестры, Н.Н. Трегубов. Симбирск, в котором всё было с детства так знакомо, поразил повзрослевшего и возмужавшего Ивана Гончарова прежде всего тем, что ничего не изменилось. Всё напоминало здесь громадную сонную деревню. Именно таким знавал И.А.Гончаров свой родной город в детстве, а затем и в юношеские годы.

Ещё до окончания университета Иван Александрович решил не возвращаться на постоянное житьё в Симбирск. Его влекла к себе перспектива напряжённой духовной жизни в столицах (Москва, Санкт-Петербург), общение там с интересными людьми. Но была ещё одна, тайная мечта, связанная с его давним увлечением -сочинительством. Он решил обязательно уехать из дремотного, скучного Симбирска. И не уехал. Симбирский губернатор настойчиво просил И.А.Гончарова занять должность его секретаря. После раздумий и колебаний, Иван Гончаров принимает это предложение, а дело оказалось скучным и неблагодарным. Однако эти живые впечатления от механизма бюрократической системы впоследствии сгодились Гончарову-писателю. После одиннадцати месяцев пребывания в Симбирске он уезжает в Петербург. И.А.Гончаров решил собственными руками, без чьей-либо помощи строить своё будущее. По приезде в столицу он подался в департамент внешней торговли министерства финансов, где ему предложили должность переводчика иностранной переписки. Служба оказалась не очень обременительной. Она в какой-то мере материально обеспечивала И.А.Гончарова и оставляла время для самостоятельных литературных занятий и чтения.

В Петербурге он сблизился с семьёй Майковых. В эту семью Иван Гончаров был введён в качестве учителя двух старших сыновей главы семьи Николая Аполлоновича Майкова — Аполлона и Валериана, которым преподавал латинский язык и русскую словесность. Этот дом был интересным культурным очагом Петербурга. Почти ежедневно здесь собирались известные писатели, музыканты, живописцы.

Начало творчества

Постепенно начинается серьёзное творчество писателя. Оно формировалось под влиянием тех настроений, которые побуждали молодого автора всё более иронически относиться к царившему в доме Майковых романтическому культу искусства. 40-е годы — начало расцвета творчества И.А.Гончарова. Это была важная пора как в развитии русской литературы, так и в жизни русского общества в целом. Иван Александрович знакомится с В.Г.Белинским, часто бывает у него на Невском проспекте, в доме Литераторов. Здесь в 1846 году И.А.Гончаров читает критику к своему роману "Обыкновенная история". Общение с великим критиком имело важное значение для духовного становления молодого писателя. И.А.Гончаров и сам засвидетельствовал в одном из писем, какую роль для него сыграл В.Г.Белинский: «Только когда В.Г.Белинский регулировал весь вчерашний хаос вкусов, эстетических и других понятий и проч., тогда и взгляд на этих героев пера (М.Ю.Лермонтова и Н.В.Гоголя) стал определённее и строже. Явилась сознательная критика…».

В своих «Заметках о личности Белинского» И.А.Гончаров с симпатией и благодарностью рассказал о своих встречах с критиком и о его роли как «публициста, эстетического критика и трибуна, провозвестника новых грядущих начал общественной жизни». Весной 1847 года на страницах «Современника» публикуется «Обыкновенная история». В романе конфликт между «реализмом» и «романтизмом» предстаёт как существенная коллизия русской жизни. И.А.Гончаров назвал свой роман «Обыкновенная история», тем самым он подчеркнул типичность процессов, которые отразились в этом произведении.

Путешествие на фрегате "Паллада"

В середине XIX века начинается соперничество за влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе Российской империи и Соединённых Штатов Америки (которые в ту пору принято было называть в России Северо-Американскими Соединёнными Штатами, сокращённо — САСШ). Главным объектом русско-американского соперничества стала Япония, которая с 1639 года была закрыта для иностранцев. Прибытие иностранца на японскую землю каралось смертной казнью, и лишь для китайских и голландских кораблей с 1641 года было сделано небольшое исключение — им разрешалось заходить для торговли в порт Нагасаки. И России, и Америке очень хотелось заполучить Японию в качестве рынка сбыта для своих товаров, и они почти одновременно направили в Японию свои военно-морские эскадры, чтобы заставить японцев открыть страну для захода соответственно российских и американских торговых кораблей. Русской эскадрой командовал вице-адмирал Евфимий Васильевич Путятин, американской — коммодор Мэтью Перри. Русская экспедиция была снаряжена не только для установления политических и торговых отношений с Японией, но и для инспекции русских владений в Северной Америке — на Аляске.

Обе экспедиции увенчались успехом — японцы подписали и с Соединёнными Штатами (1854 год), и с Россией (1855 год) торговые договоры, но достигнуто это было разными средствами. Коммодор Перри, прибывший в Японию в 1853 году со своей эскадрой для демонстрации военной мощи Америки, просто-напросто запугал японцев, угрожая расстрелять из пушек их столицу — город Эдо (сейчас называется Токио). Адмирал Е.В.Путятин 10 августа 1853 года прибыл в порт Нагасаки для проведения мирных переговоров, никаких прямых угроз не высказывал и добился положительных результатов для России, а в 1855 году, через 2 года, закрепил налаженные отношения в договоре.

В октябре 1852 года Иван Гончаров, служивший переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов, был назначен секретарём адмирала Е.В.Путятина. С первых же дней путешествия Гончаров начал вести подробный путевой журнал (материалы которого легли в основу будущей книги «Фрегат „Паллада“»). Экспедиция продолжалась почти два с половиной года. И.А.Гончаров побывал в Англии, Южной Африке, Индонезии, Японии, Китае, на Филиппинах и на множестве небольших островов и архипелагов Атлантического, Индийского и Тихого океанов. Высадившись на берегу Охотского моря, в Аяне, И.А. Гончаров проехал сухим путём через всю Россию и вернулся в Петербург 13 февраля 1855 года.

Уже в апрельской книжке «Отечественных записок» за 1855 год появился первый очерк о путешествии. Последующие фрагменты публиковались в «Морском сборнике» и различных журналах на протяжении трёх лет, а в 1858 году всё сочинение вышло отдельным изданием. Цикл путевых очерков «Фрегат Паллада» (1855—1857) — своеобразный «дневник писателя». Книга сразу же стала крупным литературным событием, поразив читателей богатством и разнообразием фактического материала и своими литературными достоинствами. Книга была воспринята как выход писателя в большой и плохо знакомый русскому читателю мир, увиденный пытливым наблюдателем и описанный острым, талантливым пером. Для России XIX века такая книга была почти беспрецедентной.

Служба в качестве цензора

После путешествия И.А.Гончаров вернулся в департамент министерства финансов, но оставался здесь недолго. Вскоре ему удалось получить место цензора. Должность эта была хлопотливая и трудная, но преимущество её перед прежней службой состояло в том, что она, по крайней мере, была непосредственно связана с литературой. Представление о цензоре как о тупом и жестоком гонителе вольной мысли присутствовало в очень недалёких слоях общества, но прогрессивные люди прекрасно понимали положительное действие цензуры того времени.

Вскоре Иван Александрович в 1867 году вышел в отставку, ибо трудная и хлопотливая служба мешала собственным литературным занятиям писателя. И.А.Гончаров уже опубликовал роман «Обломов» в 1859 году.

Расцвет творчества

В 1859 году в России впервые прозвучало слово «обломовщина». Через судьбу главного героя своего нового романа И.А.Гончаров показал социальное явление. Однако многие увидели в образе Обломова ещё и философское осмысление русского национального характера, а также указание на возможность особого нравственного пути, противостоящего суете всепоглощающего «прогресса». И.А.Гончаров совершил художественное открытие. Он создал произведение огромной обобщающей силы.

Выход в свет «Обломова» и громадный успех его у читателей принесли И.А.Гончарову славу одного из самых выдающихся русских писателей. Он начал работу над новым произведением — романом «Обрыв». Однако надо было ещё и как-то зарабатывать деньги: покинув пост цензора, И.А.Гончаров жил «на вольных хлебах». В середине 1862 года его пригласили на должность редактора недавно учреждённой газеты «Северная почта», являвшейся органом министерства внутренних дел. И.А.Гончаров работал здесь около года, а затем был назначен на должность члена совета по делам печати. Снова началась его цензорская деятельность, причём в новых политических условиях она приобрела явно консервативный характер. И.А.Гончаров причинил много неприятностей «Современнику» Некрасова и писаревскому «Русскому слову», он вёл открытую войну против «нигилизма», писал о «жалких и несамостоятельных доктринах материализма, социализма и коммунизма», то есть активно защищал правительственные устои. Так продолжалось до конца 1867 года, когда он по собственному прошению вышел в отставку, на пенсию.

Теперь можно было снова энергично взяться за «Обрыв». К тому времени И.А.Гончаров исписал уже много бумаги, а конца романа всё ещё не видел. Надвигавшаяся старость всё более пугала писателя и отвращала его от работы. Гончаров однажды сказал об «Обрыве»: «это дитя моего сердца». Автор трудился над ним целых двадцать лет. Временами, особенно к концу работы, он впадал в апатию, и ему казалось, что не хватит сил завершить это монументальное произведение. В 1868 году И.А.Гончаров писал И.С.Тургеневу: «Вы спрашиваете, пишу ли я: да нет; может быть, попробовал бы, если б не задался давно известной Вам, неудобоисполнимой задачей, которая, как жернов, висит у меня на шее и мешает поворотиться. Да и какое писанье теперь в мои лета».

В другом месте И.А.Гончаров заметил, что, закончив третью часть «Обрыва», «хотел оставить вовсе роман, не дописывая». Однако же дописал. И.А.Гончаров отдавал себе отчёт в том, произведение какого масштаба и художественного значения он создаёт. Ценой огромных усилий, превозмогая физические и нравственные недуги, он довёл роман до конца. «Обрыв» завершил, таким образом, трилогию. Каждый из романов И.А.Гончарова отразил определённый этап исторического развития России. Для первого из них типичен Александр Адуев, для второго — Обломов, для третьего — Райский. И все эти образы явились составными элементами одной общей целостной картины угасающей эпохи крепостничества.

Последние годы жизни И. А. Гончарова

«Обрыв» стал последним крупным художественным произведением Ивана Александровича. Но после окончания работы над произведением жизнь его сложилась очень трудно. Больной, одинокий, И.А.Гончаров часто поддавался душевной депрессии. Одно время мечталось ему даже взяться за новый роман, «если старость не помешает», как писал он П. В. Анненкову. Но не приступил к нему. Он всегда писал медленно, натужно. Не раз жаловался, что не может быстро откликаться на события современной жизни: они должны основательно отстояться во времени, и в его сознании. Все три романа И.А.Гончарова были посвящены изображению дореформенной России, которую он хорошо знал и понимал. Те процессы, которые происходили в последующие годы, по собственным признаниям писателя, он понимал хуже, и не хватало у него ни физических, ни нравственных сил погрузиться в их изучение.

И.А.Гончаров продолжал жить в атмосфере литературных интересов, интенсивно переписываясь с одними писателями, лично общаясь с другими, не оставляя и творческой деятельности. Он пишет несколько очерков: «Литературный вечер», «Слуги старого века», «Поездка по Волге», «По восточной Сибири», «Май месяц в Петербурге». Некоторые из них были опубликованы посмертно. Следует отметить ещё ряд замечательных выступлений Гончарова в области критики. Такие, например, его этюды, как «Мильон терзаний», «Заметки о личности Белинского», «Лучше поздно, чем никогда», давно и прочно вошли в историю русской критики в качестве классических образцов литературно-эстетической мысли.

Гончаров оставался в полном одиночестве и 12 (24) сентября 1891 года он простудился. Болезнь развивалась стремительно, и в ночь на 15 сентября он умер от воспаления легких на восьмидесятом году жизни.

Иван Александрович был похоронен на Новом Никольском кладбище Александро-Невской лавры (в 1956 году перезахоронен, прах писателя перенесли на Волково кладбище). В некрологе, опубликованном на страницах «Вестника Европы», отмечалось: «Подобно Тургеневу, Герцену, Островскому, Салтыкову, Гончаров всегда будет занимать одно из самых видных мест в нашей литературе».

 

2. Хронологическая таблица жизни и творчества

1812, 6 (18) июня. В семье симбирского купца Александра Ивановича Гончарова и его жены Авдотьи Матвеевны родился сын Иван.

1819. Смерть отца, воспитанием семилетнего Вани занялся его крестный Николай Николаевич Трегубов, дворянин, бывший морской офицер.

1820-1822. Обучение в частном пансионе священника Федора Степановича Троицкого.

1822, август. Поступает в Московское коммерческое училище.

1830. Завершает обучение в коммерческом училище, без окончания курса по прошению матери.

1830, август. Указ симбирского городского магистрата об увольнении Ивана Гончарова из купеческого звания, дающий право поступления в университет.

1831-1834. Обучение на словесном отделении Московского университета.

1832. Публикация в журнале "Телескоп" перевода двух глав из романа Э. Сю "Атар-Гюль" (первый литературный опыт Гончарова).

1834-1835. Служба в канцелярии симбирского губернатора А. М. Загряжского.

1835. Приезд в Петербург; служба переводчиком в Департаменте внешней торговли Министерства финансов; знакомство с семьей художника Николая Аполлоновича Майкова.

1838. Повесть "Лихая болесть" появляется в рукописном журнале "Подснежник" литературно-художественного кружка Майковых, членом которого был Гончаров.

1839. Повесть "Счастливая ошибка", которую Майков помещает в рукописный альманах "Лунные ночи".

1842. Написан очерк "Иван Савич Поджабрин", опубликованный в 1848 году в первом номере журнала "Современник".

1844. Задуман роман "Обыкновенная история".

1847, март. Первая часть "Обыкновенной истории", опубликованная в мартовском номере журнала "Современник", вызвала восторженные отклики критиков и литераторов.

1847, апрель. Завершение публикации "Обыкновенной истории" в журнале "Современник".

1849, март. "Сон Обломова" опубликован в "Литературном сборнике с иллюстрациями".

1849, июнь-октябрь. Поездка в Симбирск, задуман "Обломов" ("Художник").

1852-1854. Кругосветное путешествие на фрегате "Паллада" в качестве секретаря адмирала Е. В. Путятина.

1855. Принят на должность цензора Петербургского цензурного комитета.

1856, июль-август. Работа над романом "Обломов" в Мариенбаде.

1858, май. Опубликован "Фрегат "Паллада".

1859. Роман "Обломов" публикуется в четырех номерах "Отечественных записок".

1862, осень. Вступает на должность редактора официальной правительственной газеты "Северная почта".

1863. Пожалован в действительные статские советники, назначен членом Совета по делам книгопечатания.

1867. Выходит в отставку.

1869. Роман "Обрыв" печатается с января по май в журнале "Вестник Европы".

1872. "Мильон терзаний", критический этюд о комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума".

1884. Первое Собрание сочинений в восьми томах выходит в Петербурге.

1891, 15 (27) сентября. Умер Иван Александрович Гончаров (похоронен на Новом Никольском кладбище Александро-Невской лавры).

 

3. «Обыкновенная история»: проблематика и художественное своеобразие. Система образов

 

Первый роман. «Обыкновенная история» (1847)

Настоящей цены себе писатель Гончаров не знает до апреля 1846 года. Именно тогда В. Г. Белинский знакомится с его романом «Обыкновенная история». «Белинский, – вспоминает И. И. Панаев, – был в восторге от нового таланта, выступавшего так блистательно».

Общение с Белинским имело важное значение для Гончарова, который писал в воспоминаниях: «Он всегда горел и сгорел бы: прежде всего в борьбе с ложью и грубостью около, вблизи, и потом в погоне за далекими, уходящими из всякого реального достижения идеалами». Писатель разделял прогрессивные общественные взгляды Белинского, хотя и был чужд его революционности, симпатизировал приверженности критика реалистическим принципам искусства. В «Заметках о личности Белинского» он с благодарностью рассказывал о своих встречах с критиком.

1847 год стал годом всероссийского триумфа тридцатипятилетнего прозаика. Вышел в свет его первый роман «Обыкновенная история».

Главные герои романа – племянник и дядя Адуевы. Молодой провинциальный дворянин Александр Адуев – «белокурый молодой человек, в цвете лет, здоровья и сил». Писатель скажет о нем, что это «обыкновенный юноша, каких везде – легион». Герой полон романтических надежд, живет сердцем, а не умом, с жизнью не сталкивался, делать ничего не научился. Он мечтает о славе. По характеристике Белинского, Александр «трижды романтик – по натуре, по воспитанию и по обстоятельствам жизни». Ему наскучило в деревне, и он покидает родовое поместье – деревню Грачи, земной рай – ради Петербурга, который представляется ему землей обетованной. Мечтательность Александра Адуева – это здоровый, естественный, юношеский идеализм.

Оказавшись в Петербурге, герой испытывает первые разочарования: «Он подошел к окну и увидел одни трубы, да крыши, да черные, грязные, кирпичные бока домов... и сравнил с тем, что видел, назад тому две недели, из окна своего деревенского дома. Ему стало грустно». «Он посмотрел на дома – и ему стало еще скучнее: на него наводили тоску эти однообразные каменные громады, которые, как колоссальные гробницы, сплошною массою тянулись одна за другою».

Под стать каменной громаде города оказывается и дядя юного Александра – Петр Адуев. Уже его имя – Петр – означает «камень». Автор говорит о нем: «Он был не стар, а что называется, “мужчина в самой поре” – между тридцатью пятью и сорока годами <...> с ровной красивой походкой, с сдержанными, но приятными манерами». Он умел владеть собой и «не давать лицу быть зеркалом души». Дядя – представитель деловых кругов, трезвый, знающий жизнь и свое дело.

Именно Петру предстоит в романе нанести удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму Александра. Дядя буквально выбрасывает племянника в круговорот жестокой петербургской жизни. Она заставляет Александра отказаться от романтических представлений о любви, дружбе, родственных отношениях, разочароваться в собственном писательском таланте.

Все это происходит необычайно болезненно для героя. Самим героем, да и автором утрата жизни сердцем в Александре воспринимается и оценивается как утрата человеческого в человеке, превращения живого и трепетного сердца героя в камень. В романе есть персонаж, который пытается защитить героя от катастрофы. Это Лизавета Александровна, жена Петра Адуева. Сам Александр настойчиво сопротивляется переменам в самом себе, чувствуя, что высшая правда на его стороне. Но в итоге герой становится человеком дела, лишенным романтических иллюзий. Подобную духовную эволюцию, хотя и значительно легче, чем Александр, когда-то пережил и Петр Адуев – об этом тоже идет речь в романе. Гончаров называет роман «Обыкновенная история», тем самым подчеркивая типичность, широкую распространенность происходящего в жизни России 1830–40-х годов XIX века. Именно в это время, по его словам, «в самом бойком центре – в Петербурге – начал разыгрываться мотив необходимоститруда,настоящего, не рутинного, аживого делав борьбе с всероссийским застоем». Жизнь поставила перед обществом и перед писателем вопрос, и на этот вопрос он отвечает однозначно: если русское дворянство хочет выжить, оно должно пойти по указанному жизнью пути.

Рисуя своих героев, автор оттеняет и в дяде положительное начало: он образован, не чужд поэзии, способен поверить, что можно увлекаться Шекспиром, «знает наизусть не одного Пушкина», считает, что Ньютон и Ватт были одарены высшей силой, как и поэты. Но его отрезвляющее влияние на племянника оказывается слишком сильно действующим. Александр в конце романа – это человек не просто научившийся делать дело, но и навсегда отказавшийся от романтического взгляда на мир, от душевного, человеческого начала в самом себе. Он во всем: в дружбе, в женитьбе, в родственных отношениях – руководствуется только расчетом. Теперь и выглядит он непривлекательно: «Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее!». Его уже начинают преследовать, как и дядюшку, боли в пояснице. Мечты Александра теперь только об одном – продвижение по службе и выгодная женитьба. И дядя, казалось бы, вправе гордиться племянником: «Ты моя кровь, ты – Адуев! – гордо, торжественно восклицает дядя». Но конец романа свидетельствует о том, что дядя уже не тот, что был в начале. Он вдруг уходит в отставку в тот момент, когда его должны представить к тайному советнику. Став единоличным владельцем стеклянного и фарфорового заводов, он хочет продать эти выгодные предприятия. Не оправдал себя и его «разумный» брак с Лизаветой Александровной. Он узнает, что она тяжело больна. Болезнь эта происходит оттого, что в ее жизни на протяжении многих лет нет любви, поэзии, а есть лишь дело. В отношениях с мужем оно всегда было на первом плане: она исполняла при нем роль секретаря. Но Петр Адуев вдруг понимает, что любит жену и готов жертвовать для любимого человека всем, что имеет. Однако это понимание приходит слишком поздно.

Лизавета Александровна сожалеет о прежнем Александре: «Там вы были прекрасны, благородны, умны... Зачем не остались такими?.. Это прекрасное мелькнуло, как солнце из-за туч – на одну минуту...».

Признавая объективные жизненные законы, относясь благосклонно к ним, писатель видит и понимает, что на историческом пути человечества наступает эпоха, которая принесет значительные нравственные издержки отдельному человеку и всему человечеству. Всевидящая судьба накажет людей за них. Она вдруг, неожиданно ограничит возможности человека. Не случайно Петр Адуев говорит о себе: «Судьба не велит идти дальше...». Как Александру пришлось немалыми страданиями платить за излишнюю инфантильность, так и Петру приходит срок расплачиваться страданием за собственный практицизм и рационализм. Таков жизненный закон, открытый Гончаровым. Он хотел бы видеть в человеке равновесие разума и чувства, идеального и практического начал, сочетание романтического и рационалистического взгляда на мир.

В первом же опубликованном произведении — романе «Обыкновенная история» — Гончаров явился истинным романистом: стал одним из творцов классического русского романа с его эпической широтой, обнимающей все разнообразие, пестроту и движение русской жизни, с драматизмом человеческих судеб, с ясно выраженным авторским идейным и нравственным пафосом.

Гончаров родился и вырос в провинциальном захолустье — в широко, почти по-деревенски раскинувшемся на высоком берегу Волги губернском городе Симбирске, в патриархальной купеческо-дворянской семье.

«Дом у нас был, — вспоминал писатель через много десятилетий, — что называется, полная чаша, как, впрочем, было почти у всех семейных людей в провинции, не имевших поблизости деревни. Большой двор, даже два двора, со многими постройками: людскими, конюшнями, хлевами, сараями, птичником и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки — все это населяло оба двора. Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня» («На родине», 1888).

Итак, целое имение, деревня — в городе. Это и есть русская провинция, источник, которым прежде всего и питалось романное творчество Гончарова, провинциальное захолустье, чей образ так полно и наглядно им запечатлен.

Сначала было полудеревенское, полугородское детство, когда мальчик еще не может отделить себя от мира, в котором существует, хотя инстинктивно, по зову своей человеческой природы, и рвется за его пределы. Были беспредельные дали за Волгой, открывавшиеся с откоса, «обрыва» волжского берега, дали, в которых возбужденному воображению мальчика почудилось однажды море.

Детские впечатления Гончарова вряд ли тождественны, при всем их очевидном подобии, впечатлениям Илюши Обломова, скорее, они сходны с впечатлениями его друга Андрея Штольца: подобно тому как деловой и практический мир Штольца-отца смягчался влиянием матери и поэзией старой дворянской культуры, в «купеческую» атмосферу дома Гончаровых особую настроенность внес «крестный отец» Гончарова Н. Н. Трегубов — старый моряк и путешественник, своими рассказами прививший мальчику любовь к чтению «путешествий», к никогда не виданному им морю.

Путь Гончарова-юноши, сына купца, был заранее определен: после обучения в детстве в частных пансионах — в традиционное для русских «негоциантов» — купцов и торговцев — Московское коммерческое училище, куда он был отдан десятилетним мальчиком, но которого так и не закончил. О бесцветных и бесплодных годах, проведенных в училище, сказать нечего, кроме того, что сказал о них сам Гончаров: «Мы кисли там восемь лет, восемь лучших лет, без дела!»

А в августе 1830 года, по просьбе вдовы купца Авдотьи Матвеевны Гончаровой, «купецкий сын» Иван Гончаров был «уволен» из купеческого звания, что давало ему право поступления «в университет, а потом статскую или по ученой части службу». Через год, успешно выдержав экзамены, Гончаров становится студентом словесного отделения (филологического факультета) Московского университета.

Свое «студенчество» Гончаров описал позднее в мемуарном очерке «В университете» (1887). Начало тридцатых годов XIX столетия — особая, неповторимая пора в истории Московского университета. Восторженное чувство юношеского братства царствовало в его аудиториях, где читали лекции выдающиеся для своего времени ученые, где слушали эти лекции Белинский, Герцен, Огарев, Станкевич, Лермонтов, Гончаров... Романтика бескорыстной дружбы, чистых чувств, высоких духовных исканий определила облик этих замечательных молодых людей тридцатых годов. В такой романтике, как и «в первой, нежной любви», было много наивного, но она создала, окрасила в особый цвет тех, кто возрос в ее восторженной и творческой среде. «Знания, приобретаемые в университетской аудитории, — вспоминал Гончаров в «Заметках о личности Белинского» (1881), — дополнялись в кругу товарищей, при совместном чтении и взаимном объяснении оригиналов или переводов с иностранных языков, наконец, среди прений, разборов в юных кружках, в добывании с трудом и в взаимной передаче книг. Разве это не школа, не академия, где гранились друг о друга юные умы, жадно передавая друг другу знания, наблюдения, взгляды — вся эта жажда и любовь к знанию? <...> Не так ли мы все приобретали то, что есть в нас лучшего и живого? Не там ли, в юношеских университетских кружках, и мы сортировали и осмысливали то, что уносили от кафедры?»

Гончаров в студенческие годы дышал этой творческой атмосферой, хотя и остался чужд юношескому бунтарству, духу протеста, столь характерному для студентов Белинского, Герцена, Лермонтова, не разделял он и революционных, социалистических идей, горячо обсуждавшихся в передовых студенческих кружках, например, кружке Герцена и Огарева. Гончаров весь проникнут идеально-романтическим преклонением перед искусством, художеством, он осторожно слушает лекции «эстетиков» Давыдова, Надеждина-Шевырева, благоговеет перед Пушкиным, гению которого, как напишет он потом, «я и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образование» («В университете»). Он вглядывается в удивительное лицо гениального поэта, когда тот в сентябре 1832 года посетил аудиторию словесного отделения, вглядывается, чтобы запомнить его на всю жизнь.

Духовная атмосфера Москвы в годы гончаровского студенчества, атмосфера университета, оживившейся журналистики, философских и литературных кружков, воспитавшая идейного вождя «замечательного десятилетия» (1838—1848) В. Г. Белинского, эта благотворная духовная атмосфера сформировала нравственно-философский облик, особый тип «человека сороковых годов». К этому типу принадлежал и Гончаров.

Потом, после университета, — возвращение в родное гнездо юноши, полного впечатлений студенческой жизни: «И по приезде домой, по окончании университетского курса меня обдало той же «обломовщиной», которую я наблюдал в детстве» («На родине», 1888). Его отношение к провинциальному бытию теперь, конечно, уже более сознательно, он не заснет этим «сном, подобным смерти». Он уже «пробудился». И потому, естественно, его не может удовлетворить служба в Симбирске, его (как впоследствии его героя — Александра Адуева) влечет в Петербург, манящий из захолустного далека, Петербург — средоточие и начало всех возможных славных путей и поприщ.

Не прошло и года его жизни в родном городе, службы при симбирском губернаторе, как он уже в Петербурге. Мысли и впечатления провинциала Александра Адуева, героя первого романа писателя «Обыкновенная история», — это наверняка мысли и впечатления самого Гончарова по приезде в Петербург в мае 1835 года. Они тревожны, но и полны надежд. «Тяжелы первые впечатления провинциала в Петербурге, — пишет Гончаров в романе, — ему дико, грустно; его никто не замечает; он потерялся здесь... И провинциал вздыхает и по забору, который напротив его окон, и по пыльной и грязной улице, и по тряскому мосту, и по вывеске на питейной конторе». Но вот — «Александр добрался до Адмиралтейской площади и остолбенел. Он с час простоял перед Медным всадником, но не с горьким упреком в душе, как бедный Евгений, а с восторженной думой. Взглянул на Неву, окружающие ее здания — и глаза его засверкали. <...> Замелькали опять надежды, подавленные на время грустным впечатлением; новая жизнь отверзала ему объятия и манила к чему-то неизвестному».Так юный провинциал оказался перед лицом огромного блестящего города, воистину столицы империи, где пройдет теперь вся его жизнь. Он определяется на службу в департамент внешней торговли министерства финансов в качестве переводчика в маленьком чине губернского секретаря. Начиналась долгая служебная деятельность Гончарова, завершившаяся лишь в конце 1867 года.

С конца тридцатых годов центр русской духовной жизни перемещался в Петербург. Здесь Белинский, «вождь поколения» (Ап. Григорьев), обосновывает идею действительности уже не в идеально-философском духе кружка московских гегельянцев, а в смысле решительного поворота к настоящей, живой действительности, к ее исторически назревшим нуждам — в смысле натуральной школы, реализма в искусстве.

Характерно, что, может быть, впервые один из лучших русских романов «Обыкновенная история» был написан петербургским чиновником, титулярным советником Гончаровым, — «страшный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму», роман, где в духе «требований века» развенчивается «трижды романтик — по натуре, по воспитанию и по обстоятельствам жизни», развенчивается и то романтическое «веяние» (Ап. Григорьев), которое захватило в тридцатые годы не только героя романа юного провинциала Александра Адуева.

Гончаров «маленький чиновник» как раз того времени, когда в русских «натуральных» повестях появляется его собрат: вспомним гоголевских титулярных советников Поприщина и Акакия Акакиевича Башмачкина, Макара Алексеевича Девушкина Достоевского.

Было ли у Гончарова что-нибудь общее с этими вымышленными, но столь реальными характерами, с этими в конечном счете трагическими судьбами?И да, и нет.Да, потому что и его в первые годы жизни в незнакомом и суетном Петербурге одолевали «мучительные ежедневные помыслы о том, будут ли в свое время дрова, сапоги, окупится ли теплая, заказанная у портного шинель в долг? » (из письма к С. А, Никитенко от 3 июля 1866 года)3. Можно предположить, что в эти же годы, еще до публикации романа «Обыкновенная история», когда ему было уже 35 лет, в условиях жестокой необходимости трудиться за канцелярским столом ради денег, и его, наверное, мучила вполне объяснимая «амбиция» талантливого, но зависимого человека.

Вспоминая в автобиографическом повествовании-исповеди «Обыкновенная история» годы начала своей литературной деятельности, Гончаров писал: «Твердой литературной почвы у нас не было, шли на этот путь робко, под страхами, почти случайно. И хорошо еще у кого были средства, тот мог выжидать и заниматься только своим делом, а кто не мог, тот дробил себя на части! Чего и мне не приходилось делать! Весь век на службе из-за куска хлеба, даже и путешествовал «по казенной надобности» вокруг света...». В этих обстоятельствах могла все более и более развиваться болезненная мнительность и ипохондрия, вызванная вполне реальными «страхами» утратить самого себя, свою личность, свое «лицо», сходными со страхами чиновника Голядкина из повести Достоевского «Двойник». Не здесь ли, в психологии российского чиновника, винтика машины бюрократического государства, корни его будущего тяжелого конфликта с Тургеневым после появления романов «Дворянское гнездо» и «Накануне», сюжеты и герои которых чуть ли не «украдены» у него, Гончарова? Не в этих ли особенностях чиновничьего бытия и мнительного сознания причина его болезненной реакции на публикацию писем Пушкина и предсмертного запрета на публикацию своих собственных писем? Нет, потому что воспитание Гончарова, университетское образование, близость к артистическому семейству Майковых, упорный литературный труд далеко выводили его из пределов чисто чиновничьего существования. В некрологе Валериана Майкова, не дожившего до двадцати четырех лет, Гончаров писал: «Быстрым и ранним развитием своих прекрасных способностей он обязан был, во-первых, природе, которая так же щедро наградила его дарами своими, как и прочих, известных уже публике членов его семейства, — во-вторых, разумному, свободному, чуждому застарелых, педантических форм первоначальному воспитанию, которое получил он в своем домашнем кругу». И Гончаров был щедро наделен природой, и для Гончарова этот майковский домашний круг стал его домашним крутом. Здесь он — с 1836 года молодой учитель сначала Аполлона, а потом Валериана Майковых - прошел и свою нравственно-эстетическую школу воспитания.

Поэтому роман Гончарова, хотя и в нем мотив службы, чина, «фортуны» (успеха) и «карьеры» звучит постоянно, очень отличается от чиновничьих повестей Гоголя и Достоевского. И конфликт его совсем другой — застойная, не освещенная сознанием провинциальная жизнь в ее отношении к центру — символу и средоточию сознания, движения, дела. Так и объяснил свой первый законченный роман сам Гончаров:«...В встрече мягкого, избалованного ленью и барством мечтателя племянника с практическим дядей — выразился намек на мотив, который едва только начал разыгрываться в самом бойком центре—в Петербурге. Мотив этот — слабое мерцание сознания, необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоем» («Лучше поздно, чем никогда»).

Образ провинциального «застоя» был, по-видимому, центральным в незаконченном и не дошедшем до нас романе «Старики», который писался Гончаровым в 1843—1844 годах. Это начатое произведение, в чем-то сходное по сюжету с «Старосветскими помещиками» Гоголя, не удовлетворило Гончарова именно как роман. На этот счет сохранилось интересное свидетельство В.А.Солоницына, приятеля и начальника Гончарова, в письме к Гончарову от 25 апреля 1844 года: «Мнение Ваше вообще об искусстве писать романы мне кажется слишком строгим: я думаю, что Вы смотрите на дело чересчур свысока. По-моему, если роман порой извлекает слезу, порою смешит, порой научает, этого и довольно. Все правила для написанья хороших романов, мне кажется, заключаются в том, что так как роман есть картина человеческой жизни, то в нем должна быть представлена жизнь, как она есть, характеры должны быть не эксцентрические, приключения не чудесные, а главное, автор должен со всею возможною верностью представить развитие и фазы простых и всем знакомых страстей, так, чтобы роман его был понятен всякому и казался читателю как бы воспоминанием, поверкою или истолкованием его собственной жизни, его собственных чувств и мыслей. Для написания такого романа излагаемая Вами теория едва ли нужна...» К сожалению, письмо Гончарова с изложением его «теории романа» не сохранилось. Ясно, однако, что он смотрел на роман гораздо более «строго», более «свысока», чем Солоницын, и, по-видимому, отсутствие подлинно романического конфликта явилось причиной того, что «Старики» так и не были написаны, содержал в себе такого конфликта, он замкнут в самом себе, лишен как мотива «мерцания сознания», так и мотива страсти в гончаровском понимании этого слова, то есть тех мотивов, которые, вторгаясь в образ провинциального застойного бытия, превращают его в истинно романический образ.«Застой», «сон», «непробужденность» сознания, отсутствие «живого дела» и труда — вот главный, определяющий признак провинции. И в этом смысле провинция — понятие не только пространственное, обозначающее некий мир, лежащий за пределами «центра» (Петербург) или — «центров» (Петербург и Москва) русской жизни. Провинция очень удобно располагалась и в этих столичных городах. Коренной москвич Аполлон Григорьев вспоминал, что именно здесь, в Москве, в Замоскворечье, он «пережил весь тот мир, который с действительным мастерством передал Гончаров в «Сне Обломова».

Провинция — это некий образ жизни, тип бытия, и в этом смысле — почва и причина, но до поры до времени лишь возможность романического конфликта.И в первом же романе Гончарова сталкиваются, ведут напряженный диалог два миросозерцания, две жизненных позиции («провинциализм», бессодержательная сентиментальная мечтательность и — реальное «дело»), в конечном счете два типа бытия и образа жизни, два мира. В этом диалоге интерес Гончарова сосредоточен на художественном исследовании провинциального образа жизни, типа мышления, морали, олицетворяемых Александром Адуевым. Адуев-старший выполняет, в сущности, роль резонера, призванного своей безупречной логикой разбивать провинциально-сентиментальные иллюзии Адуева-младшего. Это не значит, конечно, что «резонер» Петр Иваныч не раскрывается в сюжете романа как достаточно сложный характер, в особенности в «Эпилоге».

В бытии адуевских грачей уже предчувствуется «сон Обломовки», в «натуре», «воспитании», «обстоятельствах жизни», «любовных похождениях» (Белинский) Александра Адуева — натура, воспитание, обстоятельства жизни, любовные «сны» Ильи Ильича Обломова. «Обыкновенная история» — «первая галерея, служащая преддверием к следующим двум галереям или периодам русской жизни, уже тесно связанным между собою, то есть к «Обломову» и «Обрыву», или к «Сну» и «Пробуждению» («Лучше поздно, чем никогда»). В конфликте Адуевых намечен конфликт Обломова и Штольца.

В «Обыкновенной истории» еще нет, конечно, исчерпывающей картины провинциального бытия, полного образа того, что получило потом наименование «обломовщины». Однако характер «провинциала», будущего «обломовца» достаточно полно представлен здесь в одной и, может быть, наиболее характерной сфере — сфере любовных чувств, сфере «страсти». «Полное изображение характера молодого Адуева, — писал Белинский, — надо искать <...> в его любовных похождениях». Обобщая в 1875 году, уже после того, как был написан «Обрыв», свои суждения об обломовских натурах, Гончаров увидел в их «праздной фантазии» источник «всех видов и родов любвей», экзальтации, идолопоклонства, жалкой и смешной любовной горячки. «Эти упражнения в чувствах, и особенно в любви, занимали, между прочим, также и значительный излюбленный уголок старой обломовщины!»

Гончаров очень точно называет эмоциональные переживания своих обломовских героев «упражнениями в чувствах». Их любовь можно назвать чистой любовью, любовью для любви в том смысле, в каком мы говорим о чистом искусстве, искусстве для искусства. Она остается в замкнутой, фантастической сфере их сознания, их воображения, в сфере иллюзий, разбиваемых реальностью. «Родов любви так же много, как много на земле людей, потому что каждый любит сообразно с своим темпераментом, характером, понятиями и т. д. И всякая любовь истинна и прекрасна по-своему, лишь бы только она была в сердце, а не в голове. Но романтики особенно падки к головной любви, — писал Белинский о любовных фантазиях Адуевых-романтиков. — Сперва они сочиняют программу любви, потом ищут достойной себя женщины, а за неимением таковой любят пока какую-нибудь: им ничего не стоит велеть себе любить, ведь у них все делает голова, а не сердце. Им любовь нужна не для счастия, не для наслаждения, а для оправдания на деле своей высокой теории любви».

Деловой Адуев-старший — воплощение «адуевщины», прямой противоположности будущей «обломовщине» — напротив, устраняет «страсть» из своей жизненной «практики» (и не может не устранять по существу своей деятельности и своей философии), ограничивает любовь рационально организованной, если можно так сказать, «запрограммированной» областью семейной жизни, оборачивающейся для его жены золотой «клеткой». Богатство рациональной сферы и бедность сферы эмоциональной — определяющая особенность его характера, что и объясняет трагический финал его судьбы. В коллизиях романа «Обыкновенная история» — романа как жанра — определяющую роль играют женщины, как это всегда будет и впоследствии в романном искусстве писателя — в «Обломове» и в «Обрыве». Три женских характера образуют некий круг, в котором вращается Александр, всякий раз проверяя или испытывая свои «головные» теории любви. При этом открывались разные стороны его характера. Особое значение придавал Гончаров первому любовному «эпизоду» романа, специально остановившись на нем в статье «Лучше поздно, чем никогда».

Первая любовь Александра Адуева, Наденька Любецкая, как и сам Александр, писал Гончаров в этой статье, вышла «отражением своего времени», времени слабого «мерцания сознания», времени «неведения». У нее, как у женщины, эти мерцания, эти проблески выражаются в уверенности, что у нее есть «право распоряжаться своим внутренним миром и самим Адуевым», у нее есть, пусть сомнительное, право выбирать, и она выбрала, но не Адуева: «...в этом пока и состоял сознательный шаг русской девушки - безмолвная эмансипация», которая, однако, на этом и закончилась, и Наденька осталась в неведении, ибо и «самый момент эпохи был моментом неведения». «Тут я и оставил Наденьку, — заключает Гончаров. — Мне она была больше не нужна как тип, а до нее, как до личности, мне не было дела». Две другие героини лишь уточняют, обогащают этот тип, и лишь в такой мере Гончарову и «нужны». С другой стороны, эти любовные эпизоды — ступени той лестницы, по которой спускается Александр с высот своего романтизма, утрачивая иллюзию за иллюзией.

Но не только любовные истории движут сюжет романа и его смысл. Диалоги об отношениях мужчины и женщины, мужа и жены, беседы — споры о любви, чувствах и разуме — все это занимает в концепции и композиции романа ключевое место. В этих диалогах все больше проявляется еще одна романная «интрига», подспудно развивается еще одна сюжетная линия: отношений Петра Ивановича Адуева и его жены — Лизаветы Александровны.

Петр ИванычАдуев, «новый» человек, комфортно чувствовавший себя в современном, «европейском», мире, мире Петербурга, бюрократ, поднимавшийся к вершинам власти, и при этом преуспевающий делец-заводчик, знамение наступавшей в России «деловой», буржуазной эпохи с идеалом счастья — деньгами, вдруг понимает бессмысленность того, что было главным в его жизни — «фортуны» и «карьеры». Он понимает, что по его вине угасает любимая жена. Рухнула вся жизненная философия Петра Адуева, бессмысленным стало «дело», которому отдана жизнь. Но прозрение приходит слишком поздно. Петр ИванычАдуев уже не в силах что-либо исправить, ибо здесь «нужно больше сердца, чем головы. А где ему взять его?».

Александр «Адуев кончил, — писал Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда», — как большая часть тогда: послушался практической мудрости дяди, принялся работать в службе, писал и в журналах (но уже не стихами) и, пережив эпоху юношеских волнений, достиг положительных благ, как большинство, занял в службе прочное положение и выгодно женился, словом, обделал свои дела. В этом и заключается „Обыкновенная история"». В этом позднейшем, 1879 года, «конспекте» романа Гончаров как бы восполняет тот пропуск четырех лет «биографии» Александра Адуева, который лежит между четвертой главой и «Эпилогом». Однако практической ли мудрости Адуева-старшего учит нас трагический «эпилог» его судьбы? О другой мудрости говорит этот эпилог — мудрости сердца.

 

 

4. «Обломов»: проблематика и художественное своеобразие. Система образов

Великий роман. «Обломов» (1859)

Больше двух лет не был Гончаров в Петербурге, а возвратившись в 1855 году, встретился там со своей давней знакомой, которую когда-то видел еще девочкой, – Елизаветой Васильевной Толстой, во внешности которой замечали сходство с Сикстинской мадонной. Перед обаянием этой провинциалки писатель не устоял. Он влюбился без памяти, будто заболел тяжелой болезнью. Но и в период самого страстного увлечения не мог даже в мыслях поставить рядом ее, неземную красоту, и себя, стареющего – уже 43 года! – лысого и полного, с увядшими чертами лица...

О своём чувстве он пишет в письмах Елизавете Васильевне, как будто сочиняет роман об отношениях знакомых молодых людей или литературных героев. В них как будто появляются откровения друзей: «“Так ты влюблен, что называется – по уши!” “Называй как хочешь это чувство.” ”Ну, а она что чувствует к тебе?” “Дружбу какую-то, так чувство вроде самого пресного теста, без всякой закваски, без брожения. Она с любопытством смотрит, как играют лучи ее блеска в тусклом зеркале моей души, как лучи солнца на заглохшем пруду, потом она добра, мягка душой, она тронута моей внимательностью, благодарна и этой благодарностью кротко и тепло сияет мне. Я, усталый, опустившийся, одряхлевший душой, – счастлив, что могу погреться у этого приветливого огонька. Желать и ожидать большего я не вправе”».

Он изначально убеждён в собственной обречённости на несчастье. И причина, конечно же, в том, что в её душе нет любви – это-то ему, глубоко и тонко чувствовавшему чужую душу художнику, нетрудно понять. Ей лишь лестно поклонение известного литератора, умного и приятного в общении, увлекательно, с тонким юмором рассказывающего о невиданных странах и народах.

Она предпочтет писателю молодого кавалериста А. И. Мусина-Пушкина. И Гончаров по просьбе Елизаветы Васильевны будет хлопотать перед Святейшим Синодом об их браке, так как жених и невеста – двоюродные брат и сестра.

В одном из последних писем к любимой Гончаров скажет: «Я никогда не думал о женитьбе, а теперь... когда передо мной недавно был идеал женщины, когда этот идол владеет мной так сильно, я в слепоте... и никогда не женюсь». Так и случится: он навсегда останется одиноким человеком. Всех женщин, встречавшихся на своём пути, он будет сравнивать с Елизаветой Васильевной и не найдет равную ей. Следствием одиночества станут хандра и мнительность.

Осенью того же года Гончаров получает должность литературного цензора, взваливая на себя тяжелейшую работу. Только за три первые года цензорской деятельности он прочитал 38248 страниц рукописей и 3369 листов печатных изданий. Но при этом он еще работает над новым романом, совмещая службу с творчеством. Будучи цензором, помогает с изданием многих произведений, ранее задержанных цензурой: седьмой том собрания сочинений Пушкина, издаваемого Анненковым, «Муму» Тургенева, «Свои люди – сочтемся» Островского, сборник стихотворений Некрасова, «Горькая судьбина» Писемского, его же роман «Тысяча душ» и др. 

Труд понемногу излечивает Гончарова от кровоточащей раны, нанесенной ему Елизаветой Васильевной. В начале июня 1857 года писатель получает четырехмесячный отпуск и отправляется на курс водного лечения в Мариенбад. И там с ним случается чудо: он вдруг с необычайной быстротой дописывает давно начатый роман «Обломов». Удивлённый этим обстоятельством, он писал приятелю И. И. Льховскому: «Неестественно покажется, как это в месяц кончил человек то, чего не мог кончить в года? На это отвечу, что если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего. В том и дело, что роман выносился весь до мельчайших сцен и подробностей и оставалось только записывать его. Я писал как будто по диктовке. И, право, многое явилось бессознательно; подле меня кто-то невидимо сидел и говорил мне, что писать». За один день он пишет (по современным измерениям) от 14 до 16 машинописных страниц. И это пишется один из лучших в мировой литературе романов! Создается образ, которому суждено стоять в одном ряду с образами Гамлета, Дон-Кихота, Дон-Жуана, Фауста.

После Мариенбада Гончаров оказывается в Париже, где читает роман А. А. Фету, В. П. Боткину, И. С. Тургеневу. Все они сулят «Обломову» огромный успех. Так оно и случилось.

«Обломов» начат был в 1846 году, когда я сдал в редакцию «Современника» первый роман «Обыкновенную историю», — вспоминал Гончаров (письмо к В. В. Стасову от 27 апреля 1888 года). Это были годы знакомства и дружеских отношений с Белинским. Личность и идеи великого критика, критика-«трибуна» произвели на Гончарова огромное впечатление прежде всего своим безусловным контрастом с миром «всероссийского застоя». Белинскому «выпала на долю не роль ученого, объективного критика, а роль трибуна, гонителя и карателя, строго, упорно державшегося вреда, всяких зол, предрассудков, темных нравов и обычаев, рутины и т. д. — во всем, и в жизни и в искусстве». И раннюю смерть Белинского Гончаров объяснял этим контрастом — этим трагическим противоречием. «Он был обычной жертвой в борьбе крайнего своего развития с целым океаном всякой сплошной господствовавшей неразвитости» (мемуарный очерк «Заметки о личности Белинского», 1881). И конечно, в этом свете — свете, бросаемом мощной мыслью и всем нравственным обликом Белинского, гонителя и карателя «застоя» и «сна», — прояснялся Гончарову смысл того, что великий критик назвал «провинциализмом», все более отчетливо рисовался полный образ «обломовщины».

Напечатанный вскоре после «Обыкновенной истории» «Сон Обломова» (вернее было бы — и по форме и по существу — назвать его «Сном Обломовки») — связующее звено между двумя гончаровскими романами: завершение и комментарий к первому, пролог второго.

Живописный — «фламандский» (Дружинин), «рубенсовский» (Кони) — талант Гончарова проявляет себя здесь во всей своей мощи. Может быть, именно к этому фрагменту романа справедливее всего отнести суждение Добролюбова: «В этом уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его — заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова».

Сила Гончарова, однако, не только в уменье «изваять» пластический, рельефный, скульптурный образ, но и в уменье наполнить этот образ жизнью, опоэтизировать, так сказать, идеализировать его. «Автор становится истинным поэтом...» — писал по поводу «Сна Обломова» Ап. Григорьев. «Все это полный, художнически созданный мир, влекущий вас неодолимо в свой очарованный крут...»

В самом деле, как красочно, полнокровно, поэтически спит Обломовка. Гончаров «отчеканил» поистине «полный образ» сонного обломовского бытия, — замкнутого в самом себе, отделенного магическим кругом от всего остального мира: весь мир может погибнуть, а Обломовка будет стоять вечно, незыблемо, в стороне от мировых потрясений и катаклизмов, вне истории. Не являет ли этот «полный образ» патриархальной утопии — всеобщего, абсолютного идеала бытия? Не заключает ли сама эта утопия некоей вечной, непреходящей поэзии?

Неожиданно трудолюбивый чиновник министерства финансов, коллежский асессор и столоначальник, Иван Александрович Гончаров получает приглашение отправиться в кругосветное плавание на заслуженном паруснике русского военного флота — фрегате «Паллада» в должности секретаря при адмирале Путятине, начальнике экспедиции к берегам Японии. Поколебавшись некоторое время, он это приглашение принимает.

При всей кажущейся странности такого «решительного» со стороны Гончарова шага — отправиться вокруг света! — в нем была своя закономерность. Путь из провинции, где в волжских далях чудилось ему, мальчику, море, — в Москву, в Петербург, — вел его дальше, в настоящее море, образ которого давно сложился в его воображении, напитанном многочисленными, прочитанными еще в детстве путешествиями. «Все было загадочно и фантастически прекрасно в волшебной дали: счастливцы ходили и возвращались с заманчивою, но глухою повестью о чудесах, с детским толкованием тайн мира. Но вот явился человек, мудрец и поэт, и озарил таинственные утлы. Он пошел туда с компасом, с заступом, циркулем и кистью, с сердцем, полным веры к Творцу и любви к Его мирозданию. Он внес жизнь, разум и опыт в каменные пустыни,в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за собою. Космос!" Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос. <...> Но и эта мечта улеглась в воображении, вслед многим другим. Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями: дни, хотя порознь разнообразные, сливались в одну утомительно-однообразную массу годов. Зевота за делом, за книгой, зевота в спектакле и та же зевота в шумном собрании и в приятельской беседе! И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!» («Фрегат «Паллада», гл. 1).

Но ведь Гончаров не только чиновник, которому и на корабле предстояло служить (эта служба и во время плавания напоминала ему иной раз департамент). Он уже известный писатель, автор одного из лучших русских романов — «Обыкновенной истории». В его творческом воображении все больше оформляется и зреет второй роман — «Обломов», начатый в 1846 году.«Написав первую часть, я отложил ее в сторону и не касался продолжения до 1857 года. В промежуток этот я плавал вокруг света, возил и первую часть «Обломова» с собой, но не писал, а обрабатывал в голове...» — вспоминал Гончаров в уже цитировавшемся письме к В. В. Стасову.

Первая часть романа, включавшая «Сон Обломова», посвящена описанию всех подробностей, «мелочей» бытия героя романа в его петербургском гнезде — петербургской Обломовке — с Захаром, знаменитым диваном и т. д. Поместившись на этом диване, Илья Ильич вернулся в родную Обломовку. Но где же тут роман, где романическое действие, романический сюжет?

Через полтора месяца после отплытия из Кронштадта, уже из Англии, Гончаров писал друзьям Е. П. и Н. А. Майковым:«...Я совершенно погибал медленно и скучно: надо было изменить на что-нибудь, худшее или лучшее — это все равно, лишь бы изменить. Но при всем том я бы не поехал ни за какие сокровища мира... Вы уж тут, я думаю, даже рассердитесь: что же это за бестолочь, скажете, не поехал бы, а сам уехал! Да! сознайтесь, что не понимаете, так сейчас скажу, отчего я уехал. Я просто — пошутил. Ехать в самом деле: да ни за какие миллионы, у меня этого и в голове никогда не было, <...> Вот письмо к концу, скажете Вы, а ничего о Лондоне, о том, что Вы видели, заметили. Ничего и не будет теперь. Да разве это письмо? Опять не поняли? Это вступление (даже не предисловие, то еще впереди) к Путешествию вокруг света, в 12 томах, с планами, чертежами, картой японских берегов, с изображением порта Джаксона, костюмов и портретов жителей Океании И, Обломова». Тогда же, тоже в письме из Англии к М. А. Языковым, Гончаров так определил связь между уже писавшимся «Обломовым» и еще не написанными «очерками путешествия»: «Я не отчаиваюсь написать когда-нибудь главу под названием «Путешествие Обломова»: там постараюсь изобразить, что значит для русского человека самому лазить в чемодан, знать, где что лежит, заботиться о багаже и по десять раз в час приходить в отчаяние, вздыхая по матушке России, о Филиппе и т.п. Все это происходит со мной и со всеми, кто хоть немножко не в черном теле вырос».

Но может ли такой путешествующий герой быть героем романа? Гончаров просто «пошутил» — отправился вокруг света, потому что собрался было путешествовать его герой, Обломов остался в Петербурге, остался потому, что обильный материал кругосветного плавания, богатейшие впечатления путешествия в конечном счете разрывали пределы собственно обломовской темы, сама же эта тема могла быть достаточно полно исчерпана романическим, любовным сюжетом, который «обрабатывался» в голове во время плавания. Глава «Путешествие Обломова» не была написана. Гончаров преобразует свой «шутливый» замысел «путешествия» героя романа в произведение особой жанровой формы — «очерки путешествия», искомый результат которого — параллель между своим и чужим. Надо думать, что на каком-то этапе «обрабатывания» в воображении писателя возник пусть пока туманный, но столь необходимый в произведении романного жанра образ героини — женщины.

Гончаров, как и мечтал, действительно переплыл многие океаны, побывал и в Африке, и в Японии, и в Китае, пересек всю Сибирь тока на запад. И повсюду он стал свидетелем того же процесса, который захватывал теперь и Россию. Вот например, Гончаров на островах Зеленого Мыса. «Все спит, е немеет. Нужды нет, что вы в первый раз здесь, но вы видите, что это не временный отдых, награда деятельности, но покой мертвый, не пробуждающийся, что картина эта никогда не меняется». «Человек бежит из этого царства дремоты, которая сковывает энергию, чувство и обращает все живое в подобие камня. Я припоминал сказки об окаменелом царстве. Вот оно: придет богатырь, принесет труд, искусство, цивилизацию, разбудит и эту спящую от века красавицу, природу, и даст ей жизнь. Время, кажется, недалеко. А теперь, глядя на эту безжизненность и безмолвие, ощущаешь что-то похожее на ужас или на тоску».

Мотив тоски проходит через все «очерки путешествия» Гончарова, появляясь каждый раз, когда автор видит перед собой остановившуюся жизнь, застой в природе или человеческом существовании.«Царство дремоты», «окаменелое царство» существует не только в сказках. Это или форма природного бытия, «мертвый, непробуждающийся покой» камня, или этап в человеческой истории, который по видимости изжит, исчерпан, но держится прочной силой традиции — стройного и законченного миросозерцания, наконец — поэзией непосредственного, целостного, как бы завершенного, природного бытия.«Окаменелое царство» — это и есть, в сущности, обломовское царство, Гончаровские обитатели такого царства всем нутром своим бессознательно и непреложно, убеждены в непреходящем и безусловном его совершенстве, совершенстве своего образа жизни. Беспокойные, тревожащие, нарушающие покои вопросы чужды их натуре, их воспитанию, обстоятельствам их жизни, всему их вековому укладу. Усомниться в красоте и незыблемости обломовского существования могут разве лишь деятельные и неугомонные немцы (или «англичане» — некий символический образ целеустремленной и неустанной деятельности во «Фрегате «Паллада»).

Роман следует прочитать как размышление о русском характере, о России, о ее судьбе.

По жанру- это социально-философский роман, по форме-роман-монография, в которой изображается и исследуется один художественный образ, образ И.И. Обломова.

Четыре части романа соответствуют четырем временам года. Роман начинается весной, 1 мая.

История любви — лето, переходящее в осень и зиму. Композиция вписана в годовой круг, ежегодный круговорот природы, цикличное время. Гончаров замыкает композицию романа в кольцо, заканчивая «Обломова» словами: «И он рассказал ему, что здесь написано». Из этого замкнутого круга Обломову не вырваться. А, может, наоборот? И вновь проснется утром в своем кабинете Илья Ильич? Стремление «к точке покоя» — так выстраивается композиция романа.

Произведение написано в эпоху смены лидирующей общественной силы России, на смену дворянству приходят разночинцы-демократы и это меняет не только общественную, но и литературную жизнь эпохи. Классики в произведениях размышляют о том, какова перспектива дворянского героя в современном мире и пытаются исследовать нового героя. В этом плане Обломов может быть отнесен к группе образов «лишних людей» в литературе. Он человек эпохи патриархальной, эпохи крепостного права, которая завершается в конце 50-х –в начале 60-х годов 19 в.

Обломов- это лучшее, что могла породить его среда, он барин, не умеющий трудиться и лежащий на диване, но все же – это умный, добрый человек с золотым сердцем, поэтически одаренный.

Знакомство со всяким героем начинается с его имени. Гончаров называет своего героя Илья. Это имя русского святого и богатыря, мощи которого хранятся в Киево-Печерской лавре, Ильи Муромца. Он тридцать три года сиднем сидел на печи, а потом преодолел свое бессилие и послужил родной земле. Суждено ли по его примеру подняться Илье Ильичу? Такой вопрос поставит перед героем автор.

Фамилия героя необычайно многозначна, на что укажут многие исследователи романа. Он получил её от объятой сказочным сном-обломоном, подобной заколдованному сонному царству Обломовки. В этой фамилии угадывается и слово облый, то есть «полный, круглый», как бы воплощающий в себе русский идеал всего доброго и круглого. Герою удалось, обломилось, прожить жизнь ничего не делая, за счет «доброй волшебницы» (трехсот Захаров, Штольца, вдовы Пшеницыной), заполучить в жены красавицу сонного царства МилитрисуКирбитьевну (Агафью Матвеевну). Обломова называют и обломком. Он обломок старых поколений, прежней правды, цельной патриархальной Обломовки, обломок дряхлеющего рода. Обломаны его крылья по вине ли жизни, по его ли собственной вине. Недаром стал он теперь похож на облома – толстого, неуклюжего, неповоротливого. Описание портрета героя позволяет сделать вывод о том, что автор симпатизирует герою: это человек приятной наружности, в которой светилась его душа, мягкая и добрая. Но читателя настораживают упоминания о лени, отсутствии определенной идеи в лице героя. Это следствие долгого лежания на диване, малой подвижности, нежелания сосредоточиться на какой-то определенной идее – обрюзглость в 32 года, излишняя изнеженность для мужчины.

Юмористическая интонация в авторской «оде» великолепному халату Ильи Ильича укрепляет в душе читателя чувство тревоги. Халат Обломова подчёркивает «барственность» его хозяина, это признак дворянского быта. Хозяин халата – владелец крепостных крестьян, которые исполняют его волю и прихоть, плодами их труда он пользуется, как пользуется «услугами» своего удобного и уютного халата, который автор намеренно сравнивает с рабом.

В начале романа образ главного героя не привлекателен. Затем к Обломову один за другим приходят визитеры и постепенно герой отрывается читателю с другой стороны. С появлением в доме Ильи Ильича гостей в роман входит главная для него тема – тема жизни. Оказывается, лежащий на диване ленивый Обломов думает о ней постоянно. Жизнь его приятелей, деловых людей Петербурга, представляется герою отступлением от нормы: «Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?» – думает он. Илью Ильича, «трогают» многие заботы – устройство собственного хозяйства, переезд на новую квартиру, необходимость расплатиться с лавочниками… Казалось бы, они естественны для человека его круга и положения, однако в душе Ильи Ильича они вызывают страшную тревогу. Ему самостоятельно не справиться ни с одним из этих дел. Он стремится переложить их на плечи других людей. Ему мечтается, что все сделается само собой, каким-нибудь волшебным образом, и не нужно будет ни ехать в Обломовку, ни переезжать на новую квартиру. Эти «отчаянные меры» не по нему, он хочет «избегнуть крайностей и придержаться середины». В «примирительных и успокоительных словах авось, может быть и как-нибудь Обломов нашел и на этот раз, как находил всегда, целый ковчег надежд и утешений», – пишет автор. Поведение, мысли героя свидетельствуют о том, что Обломов боится жизни: «...Жизнь трогает! <...> ... Мóчи нет!», – говорит он и старается укрыться от неё под своим одеялом, как под крылышком балующей его судьбы.

Для оправдания своего образа жизни у Обломов есть и особая философия: «Жизнь в его глазах разделялась на две половины: одна состояла из труда и скуки – это у него были синонимы; другая – из покоя и мирного веселья». Собственное безделье герой готов защитить как жизненный принцип избранного судьбой русского барина. В сцене с Захаром он отчитывает своего верного слугу за то, что тот посмел сравнить его, Обломова, Своего Барина, с «другим». Он говорит: «Я “другой”! Да разве я мечусь, разве работаю? Мало ем, что ли? Худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь? Кажется, подать, сделать – есть кому! Я ни разу не натянул себе чулок на ноги, как живу, слава богу! Стану ли я беспокоиться? Из чего мне? И кому я это говорю? Не ты ли с детства ходил за мной? Ты все это знаешь, видел, что я воспитан нежно, что я ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды не знал, хлеба себе не заработывал и вообще черным делом не занимался!»

Как видим, в этом монологе Обломов красноречив, страстен. Однако заметим и другое. Такой порыв у героя рождается лишь однажды, он произносит такую речь лишь перед неразвитым Захаром, «единомышленником» барина. Очень скоро Илье Ильичу будет стыдно за такие тирады: «Вспомнил он подробности сцены с Захаром, и лицо его вспыхнуло целым пожаром стыда. “Что, если б кто-нибудь слышал это?.. – думал он, цепенея от этой мысли. – Слава богу, что Захар не сумеет пересказать никому; да и не поверят; слава богу!”».

Обломов постоянно думает о человеке и о собственной судьбе: «Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безымянные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль». Герою доступны «наслаждения высоких промыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей». Он оценивает самого себя с общечеловеческой точки зрения: настала одна из ясных сознательных минут в жизни Обломова, «он даже высвободил голову из-под одеяла: “А я! Я... не “другой”!” – уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу». «Как страшно стало ему, как вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении, и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались один за другим, и беспорядочно, пугливо носились, как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей развалине, разные жизненные вопросы.

Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему; и зависть грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него как будто тяжелый камень брошен на узкой и жалкой тропе его существования». Обломов мучительно сознавал, что хорошее, светлое начало зарыто в нем «как в могиле», что у него «ум и воля давно парализованы и, кажется, безвозвратно». «Горько становилось ему от этой тайной исповеди перед самим собой. Бесплодные сожаления о минувшем, жгучие упреки совести язвили его, как иглы». Размышляя о том, какой же «тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути», Илья Ильич засыпает. «Сон Обломова» должен ответить на этот вопрос.

Неожиданно выясняется, что главный герой- человек проницательный, умный, рождается вопрос: почему такой человек бездействует? Не может найти для себя достойное занятие. Ответ на этот вопрос содержится в главе «Сон Обломова». Сон- это форма философского повествования, он дает возможность проникнуть в подсознание героя, в его скрытые мысли и чувства. Героиней сна Обломова является его родовая деревня- Обломовка. Это место действия и особый суверенный мир, живущий по специфическим законам и формирующий внутри себя особый тип личности. В описании Обломовки все подчинено мотиву круга, то есть с одой стороны, это замкнутый мир, враждебно относящийся к попыткам нарушить его целостность. Не случайно жители Обломовки редко покидают деревню и стараются никого чужого в ней не принимать. Жизнь обломовцев природ способна, они руководствуются только природными инстинктами. Например, особенно любят поесть и поспать. Труд обломовцы воспринимают как наказание, стремясь по возможности избежать. В Обломовке есть своеобразная духовная жизнь, она связана со сказками, легендами, приданиями, толкованием снов. Маленького Илюшу никто не готовит к реальной жизни. Все время родители ограничивают его физическую активность и внушают, что за него сделает Захарка, ребенок мечтает не о реальной жизни, а о сказке и даже взрослым, улыбаясь, вспоминает сказки няни с любовью. Обломовка сформировала героя как человека пассивного, не способного к созидательному труду. Постепенно в Обломове из-за неумения одевать чулки, вырастает неумение жить. Страх перед жизнью и единственным выходом становится добровольное заключение в собственной квартире, на диване.

В романе Обломов подвергается двум серьезным испытаниям. Это испытание делом (линия Штольца) и испытание любовью (Ольга Ильинская). Штольц- друг детства, искренне любящий Илью Ильича и стремящийся поднять с дивана. Штольц высоко ценит Обломова и хочет, чтобы тот занял в обществе место, достойное его. Поначалу Штольцу все удается, Обломов проявляет активность, читает новые книги. Но вскоре Илья Ильич в резкой форме заявляет Штольцу, что возвращается обратно, на диван, так как в в новом для себя обществе не увидел высших целей и приносимой пользы. Герой заявляет о нежелании жить как все, суетиться, терять свою индивидуальность, занимаясь неизвестно чем.

Таким образом, проверку современным делом, практикой, Обломов не проходит. То же крушение ждет героя в рамках любовной коллизии.

Автор не случайно проводит своего героя через испытание любовью. Он проверяет его на способность к высшей человеческой ценности, считая, что любовь — это не только чувство влюбленности одного человека в другого, но и отношение к миру.

Роман Обломова и Ольги запрограммирован ее и Штольцем, он быстро развивается и так же быстро завершается. Причины этого несчастного финала любовной истории разные: с одной стороны, Ольга ведет себя в отношениях с Обломовым как явный лидер, она наслаждается своим первенством, любит не столько Обломова, сколько будущего Илью Ильича, которого она сама «сделает». Поэтому мысль о том, что Обломов не хочет меняться для нее возмутительна. С другой стороны, Обломов очень боится, что его чувства из мечты превратится в реальность. Для него любовь-роман, сказка. И когда наступает время сделать ее реальной, герой с горечью осознает, что это ему не по силам, он пишет Ольге письмо, в котором сообщает о разрыве отношений. Затем Ольга выходит замуж за Штольца, но счастлива с ним не может, так как в Штольце нет романтики, высоты души, нежности.

Образ Ольги Ильинской

Ольга заметно выделялась в своей среде простотой, естественностью и свободой взглядов, слов, поступков. Она не была похожа на кокеток ее круга: «Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла!» И в характеристике, и в портрете героини просматривается авторская симпатия к ней; «Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.

Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии». В дальнейшем подробном описании лица героини автор обращает внимание на присутствие в нем мысли, зоркость и бодрость взгляда, естественность. Для Гончарова Ольга – исключение в своей среде, личность самобытная, глубокая, она принадлежит к тому же типу русских женщин, что и Татьяна Ларина.

Ольгу воспитала тетка, и их отношения не были очень близкими: «Тетке не приходило в голову требовать от Ольги что-нибудь такое, что б резко противоречило ее желаниям». Она не ограничивала свободу племянницы в выборе нарядов, дачи, книг, знакомых: «Ольга спрашивала у тетки советов не как у авторитета, которого приговор должен быть законом для нее, а так, как бы спросила совета у всякой другой, более ее опытной женщины». Благодаря такому воспитанию складывался живой, энергичный, самолюбивый, самостоятельный характер Ольги.

Встречи героев происходят на даче Ольги во время обеда, чая, занятий в гостиной. Ольга подготовлена к общению с Обломовым рассказами Штольца о нем, видит его глазами Андрея. Тот же стремился рассмешить Ольгу и потому поведал ей о рубашке наизнанку, разных чулках, мусоре и пыли в квартире, книге путешествий в Африку, открытой на одной и той же странице долгое время. Все это станет предметом насмешек над Ильей Ильичом. Но герой ощущает не только живой, насмешливый, любопытный, лукавый, но и добрый взгляд Ольги. Штольц сумел передать ей своё теплое отношение к другу, сказать ей о его чистом, доверчивом, беззащитном сердце, о том, как гибнет в нем все доброе от недостатка участия, деятельности.

Сердце Обломова не раз бунтует против Ольги, когда она смеется над ним: «Она – злое, насмешливое создание!» «На смех, что ли, я дался ей?» Но при этом герой ощущает, что его непосредственная реакция, незащищенное чувство, нескрываемое восхищение рождают отклик в ее душе. Его присутствие вдохновляет Ольгу. При нём она поет так, как никогда не пела. Ей не надо от него никаких комплиментов – все их она читает на его лице: «От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни...».

Гончаров большое значение придавал чувству любви. Устами Штольца он говорил о том, что «любовь с силой Архимедова рычага движет миром». Под влиянием любви человек может внутренне преобразиться, обрести цель жизни, в любви он черпает энергию. Без любви жизнь теряет смысл, любовь наполняет ее поэзией. Автор показывает Обломова способным на глубочайшие переживания поэтических моментов бытия. Душа героя с детства была подвластна воздействию поэзии: его целиком захватывали сказки няни, он воспринимал их как реальность. В юности «поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, все улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желание блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности».

И хотя пора юности давно позади, в душе Обломов по-прежнему – юноша. Во время пения Ольги герой «вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг». Но автор знает о том, что все это – лишь мгновенный порыв, а потому заканчивает фразу иронически: «Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и поехать».

Ольга поет «Castadiva», и «все восторги, молнией несущиеся мысли в голове, трепет, как иглы, пробегающий по телу, – все это уничтожило Обломова: он изнемог». Под влиянием музыки, пения в сердце Обломова пробуждается духовное, глубокое чувство любви. Герой любуется Ольгой, ищет в ней прекрасную душу: «Он …смотрел на нее как будто не глазами, а мыслью, всей своей волей, как магнетизер, но смотрел невольно, не имея силы не смотреть. “Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! – думал он, глядя на нее почти испуганными глазами. – Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть!”». Ответное чувство Ольги тоже духовно и поэтично.

Любовь героев выявляет истинное родство их душ. Между ними происходит обмен тайными думами и чувствами, устанавливается понятное только им двоим душевное общение, воспетое В. А. Жуковским, поэтами-романтиками: «Да, я что-тодобываю из нее, – думал он, – из нее что-то переходит в меня. У сердца, вот здесь, начинает будто кипеть и биться <…> Боже мой, какое счастье смотреть на нее! Даже дышать тяжело». «Не смотрите же на меня так странно, – сказала она, – мне тоже неловко… И вы, верно, хотите добыть что-нибудь из моей души…». [Здесь и далее курсив мой. – Н. Е.]. Любовь Ольги и Обломова – огонь, который горит в их душах, сближает их: «Оба они, снаружи неподвижные, разрывались внутренним огнем, дрожали одинаким трепетом, в глазах стояли слезы, вызванные одинаким настроением». Активная, деятельная Ольга и лежебока Обломов не уступают друг другу в тонкости душевной организации.

Неожиданно для героини и для самого себя после пения Ольги Обломов признается в любви: «Ее взгляд встретился с его взглядом, устремленным на нее: взгляд этот был неподвижный, почти безумный; им глядел не Обломов, а страсть.

Ольга поняла, что у него слово вырвалось, что он не властен в нем и что оно – истина».

Герои по-разному понимают любовь. Обломов – весь чувство. В каждом шаге и поступке он предельно искренен, во всем светит его «нестыдливое сердце». Ольга же самолюбива, в ней рядом с чувством живет разум. Однако после нечаянного признания Обломова оба понимают необходимость объяснения и идут навстречу друг другу, испытывая сильное душевное волнение. Ольга, конечно же, надеется на то, что герой повторит свои слова о любви, но помнит, что сама она должна запастись строгостью и соблюсти приличия. Обломов боится встречи с Ольгой, понимая, что ему необходимо будет совершить решительный поступок: либо подтвердить свое признание, либо взять назад неосторожное слово, – но он не готов ни к тому, ни к другому. Отправившись в парк и зная, что встретится там с Ольгой, он не принял никакого решения.

Гончаров – великий мастер-психолог – самое начало сцены объяснения героев в конце 6 главы 2 части романа строит так, чтобы подчеркнуть постоянную параллель в их душевном состоянии и тем самым доказать чуткому читателю равенство героев в любви, родство их душ: «Вдруг кто-то идет, – слышит она. “Идет кто-то…” – подумал Обломов. И сошлись лицом к лицу.

– Ольга Сергеевна! – сказал он, трясясь, как осиновый лист.

– Илья Ильич! – отвечала она робко, и оба остановились.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Здравствуйте, – говорила она».

В отличие от Ольги, живущей разумом, Обломов живет сердцем. А потому и речь героя полна восторженных или огорченных восклицаний, утвердительных реплик, наполненных чувством, раздумьем: «Ужо... нет, завтра... как сберусь». «Поверьте мне, это было невольно... я не мог удержаться...». В репликах и небольших по объему внутренних монологах Обломова часты многоточия, скрывающие переполнявшие его душу чувства, но в то же время и нерешительность героя, неопределенность, новизну и неясность для него самого переживаемых ощущений. Перед Ольгой он не уверен в себе, не знает, чего ожидать от нее в следующую минуту: ласкового слова, от которого сердце радостно бьется, или колкости, невольно рождающей восклицание «про себя»: «О, злая!»

При описании Ольги Гончаров использует в основном метод внешней характеристики, краткую ремарку, фиксирующую и характеризующую жест, взгляд, интонацию, речь. Ольга – вся движение и действие. Те реплики, которые она произносит «про себя», кратки, полны энергии, как и реплики, обращенные к Обломову. Она либо спрашивает его о чем-то, либо побуждает к действию: «Что он [Штольц. – Н. Е.] пишет?»; «Что ж вы?»; «Когда?»; «Понюхайте, как хорошо пахнет!»; «А вы любите, чтоб в комнатах чисто было?». В речи героини проявляется стремительность ее натуры, внутренний огонь пятнами горит на ее щеках. Ольге приходится намеренно сдерживать движения души.

Различие характеров Ольги и Обломова, разное понимание ими любви приведет постепенно к чувству неудовлетворенности в их отношениях. Происходит это тогда, когда «лето подвигалось, уходило. Утра и вечера становились темны и сыры. Не только сирени, и липы отцвели, ягоды отошли». Обломов, полюбив, погрузился в сферу «чистой любви», он «догнал жизнь», но усвоил при этом только то, «что вращалось в кругу ежедневных разговоров в доме Ольги». Она становилась для него единственной целью и смыслом жизни, она заполнила его воображение; но «насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письмо не послал». Он остался прежним Обломовым, не способным на самостоятельный решительный поступок. Он готов к действию только в присутствии Ольги. Без нее вновь тянет прилечь на диван: «Увижу тебя – я добр, деятелен; нет – скучно, лень, хочется лечь и ни о чем не думать». Он лишь с радостью подчиняется возлюбленной, которую пока удовлетворяет роль «путеводной звезды». Она думала об Обломове как о какой-то Галатее, «с которой ей самой приходилось быть Пигмалионом». Любовь Обломова с самого начала несет в себе противоречия. Он любит как романтик, мечтатель. Его любовь возвышенна, восторженна, идеальна. Ольга – идеал для Обломова, но идеал для него – только мечта. Он вполне счастлив предвкушением счастья. Попытки реализовать мечту, превратить ее в жизнь часто влекут для таких людей опасность потерять ее вообще: романтической любви противопоказано столкновение с бытом.

Ольга дальновиднее, трезвее Обломова. Для нее любовь – не мечта, а жизнь. Она видела, что «воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете». Ольга уже ищет причины своей неудовлетворенности, она уже допускает вопрос о том, как уйти от этой любви.

Ольга учится любви. Чистое чувство к Обломову, любовь по сочувствию для неё будет лишь первым шагом к любви настоящей, к любви будущей, сильнейшим импульсом ее духовного развития. Автор прослеживает, как от диалога к диалогу, от одной сцены к другой незаурядные задатки натуры Ольги обретают всю полноту зрелости. В истории героини Гончаров «показал в полной силе образовательное влияние чувства», – считает Д. И. Писарев.

Обломов же не учился любви. Он обрел ее как сладостную дремоту, она сливалась для него с образом Обломовки, населенной добрыми, дружескими и беззаботными лицами, сидением на террасе, раздумьем от полноты удовлетворенного счастья. Если Ольга в своих раздумьях о любви идет вперед, ставит перед собой тревожные вопросы, то герой остановился, он всем доволен, он «даже, тайком от Ольги, два раза соснул в лесу». Изменения, происшедшие в Обломове под влиянием любви, не затронули многих коренных сторон этого характера, не изменили его обломовскую природу: только любовь к Ольге заставляет Обломова «догонять жизнь». Без Ольги жизнь теряла для него смысл: «Без нее! Прощай мой рай, мой светлый, тихий идеал жизни!» Он «не читал, не писал», а лег на диван и заснул тяжелым сном <...> Опять никуда и ничего не хочется».

Третья часть романа посвящена испытаниям любви. Ее можно было бы озаглавить: «Обломов между Ольгой и Выборгской стороной». Начинается она намеренно контрастно: Обломов сияет, идя домой после того, как он сделал предложение Ольге, у него кипит кровь, глаза блистают, а дома ждет его Тарантьев, как «стук судьбы», напоминающий о том пошлом мире, который не оставил своих притязаний на героя. Да герой и сам чувствовал, что «светлый, безоблачный праздник любви отошел, что любовь в самом деле становилась долгом».

Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда Ольга немного приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!» Но улыбки Ольги теперь редки, чаще она уныло провожает героя глазами, хочет петь, но не поется, все больше задумывается, «ее взгляды выражали иногда усталость и нетерпение». Она спрашивает Обломова о деле, подталкивает к действиям: «А ты в палате был?» «А говорил с братом хозяйки». «Уж не спать ли вы собираетесь?» «Ты здоров? Не лежишь? Что с тобой?» «Что ж ты делал эти дни?» Ольга хорошо понимает, какой герой ей нужен, и хочет, чтобы Обломов стал таким. Даже когда она узнает, что устроено ее имение, в котором можно хоть завтра поселиться вместе с мужем, она не говорит об этом Обломову, стремясь его самого заставить потрудиться для их счастья: «Ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя!» Но нерешительность и неподвижность героя пугают героиню, рождают мрачные предчувствия. Просьбы Обломова об отдыхе для организма, о временном успокоении она встречает словами: «Ты так странен, что я теряюсь в соображениях; у меня гаснут ум и надежда... скоро мы перестанем понимать друг друга: тогда худо!» Узнав о том, что Обломов ее обманывает для того, чтобы не встречаться, что он снова спит после обеда, ничего не делает, даже не читает, Ольга холодно выносит приговор: «Ты обманул меня <...> ты опять опускаешься <...> Это не любовь...». И даже нежность героя теряет в ее глазах свою привлекательность.

Выборгская сторона при появлении там героя сразу же предъявляет на него свои права. Он уверен, что жить тут не будет и снимет новую квартиру, но Мухояров показывает подписанный им кабальный контракт. Герой напуган материальной зависимостью, расторгнуть контракт он не умеет, а нанять новую квартиру не на что. К тому же жизнь в доме вдовы Пшеницыной обнаруживает и свои притягательные стороны. Она напоминает милую сердцу Обломовку своим устроенным бытом, тишиной, покоем, лаем собак, кудахтаньем кур, треском канареек, цветами на окнах, опрятными и вкусными завтраками и обедами, сдобными, «не хуже ... обломовских», пирогами. Привлекательна для Обломова и хозяйка дома своей полной грудью, обнаженными плечами и шеей, круглыми полными локтями. Постепенно Обломов приходит к мысли: «Оно бы и тут можно жить <...> да далеко от всего, а в доме у них порядок строгий и хозяйство идет славно».

С переездом на Выборгскую сторону меняется образ жизни Обломова. Большую часть дня он вновь проводит на диване, в беседах с хозяйкой или в занятиях с ее детьми. Прогулки в одиночестве становятся для него в тягость: «Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется домой». А в доме его принимают таким, каков он есть, не предъявляя ему никаких требований, но, напротив, делают его объектом каждодневной трепетной заботы. Здесь есть кому поручить самые неотложные дела по имению.

Для героя, который ищет «неизменяющейся ласки, любви, счастья», темп жизни Ольги, ее требования становятся тяжелы. Тягостны для него дальние поездки к ней сырыми осенними вечерами. Чувства героя теперь не совпадают с его поведением, словами. Он начинает понемногу жить двойной жизнью. «Вечером, по грязи, этакую даль!» – подумал Обломов, но, взглянув ей в глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия». Любовные свидания для героя постепенно становятся надоедливой обязанностью: «Нечего делать, он ехал в театр, зевал, как будто хотел вдруг проглотить сцену, чесал затылок и перекладывал ногу на ногу». Ольга «с упреком слегка оттолкнула его от себя: «Ты не здоров? Что с тобой?» – приставала она. «Нет, я здоров и счастлив», – поспешил он сказать, чтоб только дело не доходило до добыванья тайн у него из души».

Сначала Обломову хочется объявиться женихом Ольги, чтобы иметь право часто бывать у неё, но денег на свадьбу нет: «А деньги где? а жить чем? И тебя надо купить, любовь, чистое, законное благо». И Обломов оставляет мысль о свадьбе, он, как и все обломовцы, денег тратить не любит. Взять деньги в долг для него – все равно, что впустить в себя демона. Мысль о свадьбе теперь ужасает героя: «Какая свадьба? <...> Обломов остановился. Он сам пришел в ужас от этой грозной, безотрадной перспективы. Розы, померанцевые цветы, блистанье праздника, шепот удивления в толпе – все вдруг померкло». Он уже начинает содрогаться при мысли, что нужно ехать к Ольге, что он жених.

В отличие от героини, Обломов боится жизни, боится пересудов слуг, боится любого слова и взгляда в адрес его и Ольги в обществе. Для него это внимание – все равно, что камень с неба: «Ах ты, господи! – думал он. – А она глаз не спускает с меня! Что она нашла во мне такого? Экое сокровище далось. Вон кивает теперь, на сцену указывает... франты, кажется, смеются, смотрят на меня... Господи, господи!»

Мучением для Обломова постепенно становится сама любовь к Ольге: «Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, всё волнения да тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?» Герой мечтает беззаботно спать «подле гордо-стыдливой покойной супруги», а Ольга подчас выражает усталость и нетерпенье, смотрит строго, делает необдуманные шаги, встречаясь с ним наедине, обманывая тетку, плачет весь вечер и не спит ночь, если нет Обломова. Ее поведение становится подобно поведению пылкой любовницы. «Это болезнь, – говорил Обломов, – горячка, скаканье с порогами, с прорывами плотин, с наводнениями». Не о такой подруге мечтал Илья Ильич.

Постепенно он снова обретает горизонтальное положение. Сначала лёг на диван после обеда, чтобы помечтать об Ольге, но незаметно для себя «очутился в постели и заснул крепким, как камень, сном». Вновь забыты чтение, письмо, вновь сон и еда становятся целью и смыслом жизни. Стремясь защитить свое право на покой и отдых, Обломов начинает обманывать Ольгу и не приезжает в назначенные дни к ней на обед. Сама природа «помогает» герою избежать на какое-то время тягостных для него свиданий с возлюбленной: на Неве разводят мосты, река замерзает, а зимние мосты еще не наведены.

Замерзающая Нева превращается в романе в мифологическую Лету, отделяющую мир живых людей от царства мертвых. Переправившись за Неву, Обломов обрекает себя на существование без радостей и печалей, на неминуемую гибель.

Приезд Ольги на Выборгскую сторону, ее слова о том, что она ждет от него, чтобы он стал выше ее, на время вновь заставляют героя встрепенуться. В присутствии возлюбленной он оживает, он даже готов кинуться для нее в бездну, но Ольга иронизирует: «Да, если б бездна была вот тут, под ногами, сию минуту <...> а если б отложили на три дня, ты бы передумал, испугался, особенно если б Захар или Анисья стали болтать об этом».

Действительно, любви Обломова хватает на то, чтобы поручить Затёртому распоряжаться в Обломовке. Рассказать об этом герой едет к Ольге в тот момент, когда она уже готова к решительному объяснению. Слова героя приводят ее в глубочайшее уныние, доводят до обморока. Оправившись от него, Ольга «как будто немного постарела. Бледна, но глаза блестят; в замкнутых губах, во всякой черте таится внутренняя напряженная жизнь, окованная, точно льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью».

Обломов умным и чутким сердцем читает в лице Ольги свой приговор: «Он смутно догадывался, какой приговор ожидал его, и взял шляпу, но медлил спрашивать: ему страшно было услыхать роковое решение и, может быть, без апелляции. Наконец он осилил себя: “Так ли я понял?” – спросил он ее изменившимся голосом.

Она медленно, с кротостью наклонила в знак согласия голову». В эту тяжелую для обоих минуту герой заботится только об Ольге, считая себя во всём виноватым. Он называет свою любовь к ней оскорблением, напоминает, что предвидел такой конец, предупреждал ее в письме, он сочувствует ее мучениям, признает ее правоту.

А Ольга категорична и безоглядна. Она выносит резкий приговор и без того убитому герою: «Камень ожил бы от того, что я сделала <...> все бесполезно – ты умер!». Она требует от него невозможного – короткого ответа на мучительный для него вопрос: «Станет ли тебя на всю жизнь». «Я не состареюсь, не устану жить никогда», – самоуверенно говорит Ольга, и он протягивает ей руку, чтобы проститься навсегда. Но в этот миг и в Ольге начинает говорить чувство, она тяжко страдает: «Умница пропала – явилась просто женщина», и Обломов готов любой ценой спасти ее: «Ты не перенесешь разлуки! Возьми меня, как я есть, люби во мне что есть хорошего». Но Ольга неумолима. Ее последнее слово: «А нежность... где... ее нет!» – оскорбительно для героя: у него «подкосились ноги; он сел в кресло и отер платком руки и лоб.

Слово было жестоко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он в ответ улыбнулся как-то жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он сидел с этой улыбкой бессилия, ослабевший от волнения и обиды; потухший взгляд его ясно говорил: “Да, я скуден, жалок, нищ... бейте, бейте меня!”»

Теперь уже Ольга вдруг прозрела и увидела свое безумие. Она готова вернуться к прежнему: «“Пусть все останется, как было...” “Нет! – сказал он, вдруг встав и устраняя решительным жестом ее порыв. – Не останется! Не тревожься, что сказала правду: я стою...” – прибавил он с унынием».

Обломов выносит сам себе приговор. На вопрос Ольги: «Кто проклял тебя, Илья? <...> Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...» – он трезво и ясно отвечает: «Есть <...> Обломовщина!»

Авторское отношение к героям проявляется в главе через тончайший психологизм. Писатель глубоко раскрывает души героев и предоставляет читателю право самому судить о них. Он же любит того и другого, считая, что оба по-своему правы. Однако в Ольге сцена прощания пробуждает не только интуитивное женское стремление видеть в мужчине силу, защиту, опору, стремление быть женщиной, а не учительницей, но и осознанное чувство самосохранения.

Обломов в этой ситуации оказывается страдающей, беззащитной, стороной. Поступок Ольги обрекает его на неминуемую смерть, убивает лучшую половину его души. Но унижаться даже перед Ольгой он не будет, «подачку» Ольги он встречает решительным: «Нет!» Вся сцена отмечена самоотверженной заботой Обломова об Ольге. Она до конца жизни останется для него светлым ангелом.

Портрет героини

«Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щёк и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребёнка, с пальцами в виде винограда. Но если б её обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии».

Восприятие девушки в обществе

Ольгу и Обломова знакомит Андрей Иванович Штольц. Как, когда и где встретились Штольц и девушка, неизвестно, но отношения, связывающие этих персонажей, отличаются искренней взаимной тягой и доверием. «… В редкой девице встретишь такую простоту и естественную свободу взгляда, слова, поступка… Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла! Зато её и ценил почти один Штольц, зато не одну мазурку просидела она одна, не скрывая скуки… Одни считали её простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка её ни мудрые сентенции о жизни, о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения о музыке и литературе…»

Любовь в понятии Ольги

Главное свойство Ильинской, присущее многим женским персонажам русской литературы прошлого столетия, - не просто любовь к конкретному человеку, а непременное желание изменить его, поднять до своего идеала, перевоспитать, привив ему новые понятия, новые вкусы. Обломов оказывается для этого самым подходящим объектом: «Она мечтала, как «прикажет ему прочесть книги», которые оставил Штольц, потом читать каждый день газеты и рассказывать ей новости, писать письма в деревню, дописывать план устройства имения, приготовиться ехать за границу, - словом, он не задремлет у неё; она укажет ему цель, заставит полюбить опять всё, что он разлюбил, и Штольц не узнает его, воротясь. И всё это чудо сделает она, такая робкая, молчаливая, которой до сих пор никто не слушался, которая ещё не начала жить!.. Она даже вздрагивала от гордого, радостного трепета; считала это уроком, назначенным свыше».

Чувства Ольги к Обломову

Ольга сразу понимает, что в отношениях с Обломовым ей принадлежит главная роль, она «мигом взвесила свою власть над ним, и ей понравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольёт над стоячим озером и отразится в нём». Жизнь словно просыпается в героине вместе с жизнью Обломова. Но в ней этот процесс происходит куда более интенсивно, чем в Илье Ильиче. Ольга Ильинская словно проверяет на нём свои возможности женщины и воспитательницы одновременно. Её незаурядные ум и душа требуют всё более и более «сложной» пищи.

Чувство Ольги к Обломову цельно и гармонично: она просто любит, тогда как Илья Ильич постоянно пытается выяснить глубину этой любви, оттого и страдает, полагая, что девушка «любит теперь, как вышивает по канве: тихо, лениво выходит узор, она ещё ленивее развёртывает его, любуется, потом положит и забудет». Когда Обломов говорит героине, что она умнее его, Ильинская отвечает: «Нет, проще и смелее», высказывая тем самым едва ли не определяющую линию их отношений.

Она вряд ли сама ведает, что испытываемое ею чувство более напоминает сложный эксперимент, нежели первую любовь. Она не говорит Обломову о том, что улажены все дела по её имению, с одной лишь целью – «… доследить до конца, как в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадёт с него гнёт, как он не устоит перед близким счастьем…». Но, как всякий эксперимент над живой душой, этот опыт увенчаться успехом не может.

Ольга и Штольц

Ильинской необходимо увидеть своего избранника на пьедестале, выше себя, а это, согласно авторской концепции, невозможно. Даже Штольц, за которого после неудачного романа с Обломовым Ольга выходит замуж, только временно стоит выше, чем она, и Гончаров это подчёркивает. К финалу становится ясно, что героиня перерастёт своего мужа и по силе чувств, и по глубине размышлений о жизни.

Наступит момент, когда и Штольц окажется перед необходимостью объяснять жене, матери своих детей, таинственное «что-то», не дающее покоя её мятущейся душе. «Глубокая бездна её души» не пугает, но тревожит Штольца. В Ольге, которую он знал почти девочкой, к которой испытывал сначала дружбу, а потом и любовь, он постепенно обнаруживает всё новые и неожиданные глубины. Привыкнуть к ним Штольцу трудно, потому его счастье с избранницей представляется во многом проблематичным.

Выводы

Жизнь.

Цель: точно определенной цели сначала не было, а позже она стала появляться: знание всего, разум, полное понимание близких людей и всего окружающего.

Восприятие: сначала для нее жизнь была легким нужным даром, потом— формой для мысли и постоянного анализа.

Принципы: “шла простым, природным путем жизни”, “не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки”, “ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла”, “чтоб не было ничего недоступного”.

Любовь. “Ольга не трепещет”, “жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь— тоже долг: мне как будто бог послал ее”, ни страстей, ни ревности, ни слез — любовь для Ольги — молчаливое, “разумное” счастье.

Дружба. “не одну мазурку просидела она одна, не скрывая скуки; зато, глядя на нее, самые любезные из молодых людей были неразговорчивы, не зная, что и как сказать ей”, у Ольги не было много друзей, но те, которые были— настоящие.

Отношения с окружающими. “Одни считали ее простой, недальней, неглубокой… говорила она мало, и то свое, неважное— и ее обходили умные и бойкие “кавалеры”; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись”. Ольга часто находилась в обществе, в котором ей было скучно.

Больше всего боялась потерять любимых людей.

Обломов заканчивает свою жизнь в доме Агафьи Пшеницыной – эта женщина мещанского сословия, по уровню духовного и культурного развития она явно проигрывает Ольге. Но в то же время Пшеницына обладает способностью по-настоящему любить. Ее чувства к Обломову искренне, полно самопожертвования. Героиня практически растворяется в любимом человеке. Живет его интересами, многим жертвует ради него и больше всех печалится, когда умирает Обломов.

Таким образом, Ольга Ильинская и Агафья Матвеевна Пшеницына олицетворяют собой два представления Обломова о любви. В Ольге он видит идеал невесты, будущей жены, ровню по происхождению. Агафья Матвеевна – предмет «барской ласки» - женщина низкого происхождения, с ней можно не церемониться (недаром в первую очередь Обломов замечает её телесную привлекательность, голые шею и локти).

Обломов в критике

Н. А. Добролюбов рассматривает характер Обломова спозиций революционеров-демократов. Онвидит его последним вряду «лишних людей» иобличает «обломовщину» как общественный порок.

Вкритических взглядах Д. И. Писарева резкая смена отношений кобразам романа «Обломов»: отположительных оценок дорезкого неприятия.

А. В. Дружинин сравнивает Гончарова сфламандскими живописцами. Онсчитает, что Обломов «любезен всем нам истоит беспредельной любви», называет его чудаком.

И. Ф. Анненский размышляет осозерцательном таланте Гончарова-художника.

Н. И. Злыгостаева видит Обломова вряду «странных» людей врусской литературе: Башмачкина, Манилова, Подколесина, платоновского Юшки. Их души наполнены тихим покоем.

Вопросы и задания:

Тема 1: Изображение характера главного героя, его формирования в I части романа.

1. С помощью каких средств психологизма раскрывается характер героя в I части романа (приведите примеры из текста)?

2. Расскажите о посетителях Обломова: кто они, их занятия, их взаимоотношения с Обломовым, о чём они говорят с Ильёй Ильичём? Какую оценку даёт Обломов образу жизни своих приятелей? Что говорит герой после ухода Пенкина, Судьбинского,Волкова? Чем Обломов выше своих гостей? Где автор иронизирует над ним и на чём основана ирония повествователя? (главы II-IV).

3. Какие положительные черты характера Обломова раскрываются в его разговоресПенкиным? Что в разговоре с Пенкиным выводит героя из равновесия?

4. Жизнь Обломова в Петербурге (глава V). Подберите слова и выражения, которые характеризуютдушевные процессы и состояния, переживаемые героем.

5. Изучите отношение героя к жизни, образованию, службе, хозяйственным делам, представленноев главах V-VI и сравните его жизненную позицию и привычки с житейским укладом и мировоззрением его родителей (в главе IX «Сон Обломова»). Какие положительные и отрицательные качества характера унаследовал герой от своих родителей?

6. Кто такие Тарантьев и Алексеев? Почему они ходят к Обломову и почему он ихпринимает? Подберите слова и выражения для обозначения тех качеств характера Обломова, которые порождены его социальным положением (дворянин, помещик) и крепостным правом. Как судьба накажет героя за его барские привычки?

7. Кто такой Захар? Его характер, отношение к Обломову. Обязанности Захара. Найдите общие черты характера и поведения этих героев; какова идея этой общности?

Тема 2. Что такое Обломовщина? (поI,IIчастям романа)

1. Проанализируйте разговор Обломова со Штольцем, определите житейский идеал Обломова и Штольца.

2. Почему Обломов ездит к Ивану Герасимовичу? Что героя не устраивает в светской жизни?  Как он оправдывает свой образ жизни в разговоресоШтольцем? С какими доводами Обломова можно согласиться, с какими - нет? (частьII, гл. 3-4)

Тема 3. Развитие характера Обломова.

1. Какие перемены в жизнь героя внесло знакомство с Ольгой Ильинской?

2. Можно ли говорить об изменении и развитии характера Обломова или в романе описана лишь временная перемена в образе жизни героя?

3. Приведите из текста II части примеры психологического приёма «взгляд на себя со стороны»?

4. Что меняется в образе жизни Обломова после знакомства с Ольгой?

5. Как воспитывалась Ольга? в чём особенность её воспитания в доме тётки, её поведения на людях? Как портрет героини отражает её характер? Назовите несколькодоминирующих качеств в характере Ольги.

6. Какие переживания сблизили Ольгу и Обломова? Назовите общие черты вхарактерах Обломова и Ольги.

7. Почему Обломов написал Ольге письмо? Как этот поступок характеризует Обломова? За что его можно осудить, что его оправдывает? Почему после отправления письма он идёт взглянуть на Ольгу? Какие душевные качества Ольги раскрываются в сцене объяснения с Обломовым? (ч. II, гл. X)

8. Всегда ли доволен Илья Ильич характером Ольги, тем, как переменился его образ жизни? Верит ли повествователь в чувства Ольги, в чувства Обломова?

Отвечая на вопросы, обращайтесь к следующим фрагментам романа и вспомогательным вопросам.

“Боже мой, какая она хорошенькая!..” - до конца главы (Ч.II, глава V);что вызвало волнение героя? докажите, что Илья Ильич - чувствительная натура, любит и понимает музыку.

“Отношения Ольги к тетке были до сих пор...” - “И Ольга как себе хочет потом: говори или не говори с ним” (ч. II, гл. VIII);

“С тех пор не было внезапных перемен в Ольге.” - “В улыбке барона выражался тот же комплимент.” (Ч.II, глава IX);

“ А Обломов, лишь проснется утром, первый  образ  в  воображении  - образ Ольги…” - до конца главы. (Ч.II, глава IX).

«Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях…» (Ч.II, глава IX).

Почему Обломов “Он сел к столу и начал писать быстро...” - “...на которую сели невзначай?”; “Ольга шла тихо и утирала рукавом слезы.” - “... и будьте покойны...

ведь ваше счастье в этом”; Что такое рефлексия? В каких еще эпизодах Обломов показан как рефлексирующий герой?Рефлексия(лат.Reflexio- отражение) –размышление, полное сомнений, противоречий; анализ собственного душевного состояния.

Какие перемены в жизнь героя внёс переезд на Выборгскую сторону? (поIII-IVчастям романа)

1. Чем занят герой, когда живёт на Выборгской стороне и не встречается с Ольгой?

Какие новые черты характера Ильи Ильича раскрываются в «домашних сценах»?

2. Почему ему неловко встречаться с Ольгой?

3. Кто такая А.М.Пшеницына? Как портрет героини отражает её характер?

4. Какие детали внешности Агафьи Матвеевны изображены «глазами Обломова»?

Как относится герой к Агафье Матвеевне, как меняется это отношение?

5. Чем притягательна для Ильи Ильича Выборгская сторона? в чём сходство

Выборгской стороны и Обломовки?

Отвечая на вопросы, опирайтесь на следующие текстовые фрагменты:

Илья Ильич встанет утром часов в девять...” - “и погружался в мысль... об Ольге.”

(Ч. III, глава IV).Как через портрет героини раскрывается ее характер?

“Приходили хозяйские дети...” (ч. III, глава VI).

“Он каждый день все более и более дружился с хозяйкой...” - до конца главы. (Ч.IV, глава I)

Тема 4. К каким житейским итогам приходит Обломов?

1. Почему Обломов и Ольга расстаются? Вспомните письмо Обломова; был ли он прав,когда утверждал, что Ольга его не любит? Найдите ответ в сцене расставания героев.

2. В чём чувства Агафьи Матвеевны к Обломову отличаются от чувств к Ольге?

3. К какому житейскому итогу приходит Илья Ильич в конце романа? чем он доволен,отчего страдает? в чём идея его утешительной философии.

4. Что смог и чего не смог сделать Илья Ильич в своей жизни? Опишите собственное отношение к герою.

Отвечая на вопросы, опирайтесь на следующие текстовые фрагменты:

“Он отрицательно покачал головой.” - до конца главы (Ч.III, глава XI)

“Он каждый день все более и более дружился с хозяйкой...” - до конца главы.

(Ч.IV, глава I)

“Он стал хвастаться перед Штольцем...” - “Они простились” (Ч.IV, глава II)

«А сам Обломов?..» (ч. IV, гл. IX).

Тема 5. Семья Штольцев. В чём залог полноценного бытия человека?

1. Чем чувства Штольца к Ольге отличаются от чувств Обломова? Всё ли вызывает симпатию в переживаниях героя (часть IV, глава IV).

2. Почему Ольга не совершает «преступления», полюбив «второй раз»?

3. Охарактеризуйте взаимоотношения Штольца и Ольги; чем они отличаются от взаимоотношений Ольги и Обломова? на чём основан «духовный союз» героев?

4. В чём причина душевного кризиса Ольги (часть IV, глава VIII)? к каким размышлениям выводам помог прийти жене Штольц?

Тема 6. И.А.Гончаров как мастер психологического портрета.

И Тургенев и Гончаров используют для раскрытия внутреннего мира героев сюжетныйход “испытание чувством”; чем отличается писательская манера Гончарова от писательской манеры Тургенева?

1. Прием рефрена при описании душевных переживаний героя (халат, сирень, «поблекло»);

2. динамичный портрет; внешность героя меняется с изменением образа жизни, мировоззрения;

3. описание героя более субъективно и более развернуто, чем у Тургенева;

4. повествовательная манера субъективна, то есть при прочтении романа сильно ощущается присутствие автора: лирические и аналитические (нравственно-философские, психологические) отступления, несобственно-прямая речь, восклицания.

Примеры:

*“Боже! Она стоит у бюста, опершись на пьедестал , и следит за ним. Она ушла из своего угла, кажется, затем, чтобы свободнее смотреть на него: она заметила егонеловкость с сухарями.” (Ч. II, глава V);

*“Ужели и этот миг поблекнет?” - почти печально думал он и сам не чувствовал, идет ли он, стоит ли на месте. (Ч. II, глава X);

*“Все вспомнил, и тогдашний трепет счастья, руку Ольги, ее страстный поцелуй...и обмер: “Поблекло, отошло!” - раздалось внутри его. (…)  - Что же теперь?..” (Ч. III, глава IV);

*“Илья Ильич почти не заметил, как Захар раздел его, стащил сапоги и накинул на него - халат!” (ч. III, гл. XII);

* «А Ольге вздумалось только потому…» (ч. III, гл. VII)

* «Много в свете таких мужей, как Захар… » (ч. II, гл. VII).

* «За то, что в нем дороже всякого ума…» (ч. IV, гл. VIII).

Тема 7. Социально-философская проблематика романа: в чем концепция противопоставления образов Штольца и Обломова?

Установочное занятие. Заполните таблицу. Сделайте сравнительную характеристику образов Обломова и Штольца.

Вывод:

1. Прочитав ч. IV, гл. X, сделайте вывод, какими автор мечтает увидеть  гражданбудущей России, какие черты характера «идеальный герой» должен позаимствовать у Обломова и у Штольца.

2. Какой герой симпатичен именной Вам?

Обломов и Штольц

Первая часть романа представляет героя читателю. Действие же в нём начинает развёртываться только во второй его части. Здесь Гончаров, видимо, использует пушкинский прием, уже знакомый читателю по роману «Евгений Онегин». Именно вторая часть раскрывает душевные возможности Обломова. Этому способствуют дружба и любовь.

Имя друга Обломова Штольца – Андрей – означает «мужественный, мужчина», а фамилия с немецкого переводится как «гордость». Штольц – это уже не русский барин, а сын немца, агронома, технолога, учителя, управляющего в княжеском имении Верхлёво, и бедной русской дворянки, бывшей гувернантки. По своему происхождению Штольц – разночинец и представляет в романе ту общественную прослойку в России 1850–60-х годов, которая брала на себя задачи по переустройству жизни, «поставляла» энергичных общественных, хозяйственных деятелей.

Родители Штольца не имели крепостных и добывали свой хлеб трудом. Они и сына воспитывали в напряженном и каждодневном труде: «С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же “Телемака”».

Отец давал мальчику полную свободу, и Андрюша вместе с крестьянскими мальчишками разорял птичьи гнезда, дрался, ездил с рыбаками ловить рыбу, пропадал по неделям в лесу с ружьем. У отца на этот счет была своя философия: «Что за ребенок, если ни разу носу себе или другому не разбил?». Но за учением сына он следил очень строго, и если сын после недельного гуляния в лесу с ружьем приходил с невыученными уроками, отец отправлял его назад: «Ступай, откуда пришел... и приходи опять с переводом, вместо одной, двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!»

Андрей воротился через неделю и принес и перевод и выучил роль. Очень рано отец приобщил сына к ведению хозяйства: «Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давая вожжи, и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправится посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало». Андрей четырнадцати лет «отправлялся частенько один, в тележке, или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город, и никогда не случалось, чтоб он забыл что-нибудь, переиначил, не доглядел, дал промах».

Мать Андрея боялась, что он станет немецким бюргером: «...в сыне ей мерещился идеал барина... сына русской дворянки... беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом».

Андрей учился вместе с Обломовым в пансионе своего отца, а затем закончил университет и отправился в Петербург выбирать жизненный путь. На напутствие отца: «Образован ты хорошо: перед тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй», – сын ответил: «Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем».

Появление Штольца в романе подготавливает его завязку. Читатель видит героя впервые в квартире Обломова. Ему уже за тридцать, он вышел со службы в отставку, теперь участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу. К. этому времени он нажил дом и деньги, «выучил Европу как свое имение». Гончаров рисует портрет Штольца: «Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти совсем нет, то есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные».

Автору в Штольце по душе не только деятельное начало его натуры, но и стремление искать равновесие «практических сторон с тонкими потребностями духа», простой, прямой, настоящий взгляд на жизнь. Симпатично автору в герое и то, что он выбрал себе в друзья Обломова: «...их связывало детство и школа – две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца». Однако отношение автора к герою не однозначно положительное. Он замечает, что «мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе», что «печалями и радостями он управлял как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой». В этих суждениях нельзя не видеть определенную долю авторской иронии в адрес Штольца. При всём том писатель отводит ему определенное место в истории России; он считает героя принадлежащим когорте новых деятелей: «Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!» – уверенно и радостно восклицает Гончаров.

Жизненные позиции Обломова и Штольца раскрываются в их диалогах. Диалог в главе 3 второй части романа по сути является разговором двух давно не видевшихся друзей. Обломов говорит о главном для себя – о судьбе Обломовки, о собственной судьбе. Он пугается того, что предлагает Штольц. На вопрос друга: «Сам-то ты что делаешь? Точно ком теста свернулся и лежишь», – он печально отвечает: «Правда, Андрей, как ком». На призыв Штольца поехать в гости, за границу, Обломов защищается с тоской: «Да куда это? Да зачем? <...> Чего я там не видал? Отстал я, не хочется...». Речь героев в этом диалоге подтверждает прежние наблюдения, суждения учителя и ребят о характерах Штольца и Обломова. Реплики Андрея убеждают, что он смел, подвижен, полон энергии. Они либо вопросительные, а потому требуют ответа («Ну что, как ты поживаешь? Здоров ли?» «Ну, скажи, что твои дела в Обломовке?» «Что случилось?»), либо выносят приговор тому или иному явлению («Какой плут этот староста!» «Да ведь мужики будут читать о том, как пахать, чудак!» «Да разве сознание есть оправдание?» «Тебе, кажется, и жить-то лень?» «Ах вы, обломовцы! <...> ...не знают, сколько у них денег в кармане!»). В репликах Штольца много глаголов повелительного наклонения: «поезжай», «садись», «дыши», «смотри», «скажи», «сбрось».

Вопросы же Обломова носят, как правило, риторический характер, а восклицания содержат радость, жалобы на жизнь, страх перед ней («Штольц! Штольц!» – в восторге кричал Обломов, бросаясь к гостю. «Какое здоровье!» «Ну, брат Андрей, и ты тоже!» «Да что, жизнь трогает!» «К незнакомым? Что выдумал!» «Ах, боже мой! <...> Этого еще недоставало! <…> Все пропало! Беда!»). Неопределенность суждений Обломова о жизни, о себе самом подчеркивают многочисленные многоточия, которые удлиняют его реплики. С помощью тех пауз, которые скрыты за этими многоточиями, автор даёт понять читателю, что Обломов стремится оттянуть решение, скрыть какую-то тайную мысль или обстоятельство («Только у меня план еще не весь...» «Того и гляди останешься без гроша...» «Недавно из деревни прислали тысячу, а теперь осталось... вот, погоди...» «Вот тут... десять, двадцать, вот двести рублей... да вот двадцать». «Да ты того... как же это вдруг... постой... дай подумать... ведь я не брит...»).

В главе 4 второй части между героями завязывается спор о жизни. В этом споре Обломов с наслаждением высказывает собственную точку зрения. Он рисует картины созданной его воображением идиллии. И читатель вновь увидит Обломовку с ее природой, культом еды, жизнью по обозначенному кругу. Как бы ни стремился в эти картины герой привнести элементы нового, как бы поэтична ни была эта идиллия, Штольц заслуженно назовет ее обломовской. Она очевидно выпадает из стремительного потока современности. Но не менее заслуженно об этих же картинах Штольц скажет: «Да ты поэт, Илья». Только поэту даны такое богатство воображения, такая чистота и гармония в стиле, какие есть в словах Обломова. Сам герой свято верит, что «жизнь есть поэзия».

Идеал Штольца во всем противоположен обломовскому. Он считает, что нужно прежде всего трудиться: «Труд – образ, содержание, стихия и цель жизни». Но для Обломова труд – это Божье наказанье, вся петербургская жизнь – это скука. Он выносит ей приговор: «Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?». В этой жизни для Обломова нет ума, сердца: «Нет, это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку...». По поводу этих размышлений Обломова Штольц восклицает: «Ты философ, Илья! <...> Все хлопочут, только тебе ничего не нужно!»

Обломовскому идеалу Штольц выносит свой приговор: «Это … какая-то... обломовщина». Он напоминает другу о том, что тот тоже когда-то мечтал «служить, пока станет сил, потому что России нужны руки и головы для разработывания неистощимых источников... работать, чтоб слаще отдыхать, а отдыхать – значит жить другой артистической, изящной стороной жизни, жизни художников, поэтов». Когда-то Обломов мечтал изъездить вдоль и поперек Европу, мечтал о труде ради высокой поэтической цели, каковой для него являлось благо России. Эта высокая цель некоторое время его вдохновляла, он сделал определенные шаги для ее достижения. Но трудность пути и отдаленность цели, отсутствие воли сделали то, что он не смог достичь малого: выучиться математике и английскому языку. А теперь он «выгнал труд из жизни» и обрекает себя на гибель. Труд ради куска хлеба, ради собственного безбедного существования не поднимет Обломова с дивана, не станет для героя смыслом жизни никогда, он для него лишен поэзии, а потому непривлекателен.

Сам Обломов понимает, что впереди у него только угасание. Он обращает взор в собственную душу и снова не может найти ответа на вопрос: «Да и куда делось все – отчего погасло? Непостижимо! Ведь ни бурь, ни потрясений не было у меня; не терял я ничего; никакое ярмо не тяготит моей совести». Он кается другу, что двенадцать лет в его душе был «заперт свет», который искал выхода, но только «жёг свою тюрьму, не вырвался на волю и угас». Слова Штольца, призывающие героя подняться: «Теперь или никогда», – означают для Обломова, подобно Гамлету, «жить или умереть», «быть или не быть». Умом он понимает: надо жить, «сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума; вместе с пылью и с паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть!» Но идти вперед – это значит для Ильи Ильича отказаться от поэтического идеала жизни, жить так, как живут «другие», а потому он сомневается: «Это какая-то кузница, не жизнь; тут вечно пламя, трескотня, жар, шум... когда же пожить? Не лучше ли остаться?»

Что значит остаться? «Остаться – значит надевать рубашку наизнанку, слушать прыганье Захаровых ног с лежанки, обедать с Тарантьевым, меньше думать обо всем, не дочитать до конца путешествие в Африку, состариться мирно на квартире у кумы Тарантьева...». Остаться – значит погибнуть. И он выбирает – жить!

Вот на этом-то конфликте в душе героя между «быть и не быть» и завязывается действие романа. И автор, забегая вперед, показывает преобразившегося героя. Но не увещевания Штольца способствовали этому. Обещание приехать к другу в Париж Обломов не выполнил. Обломов преображается под влиянием чувства к Ольге: «Халата не видать на нем». Чернильница у него «полна чернил, на столе лежат письма, бумага, даже гербовая, притом исписанная его рукой», слог его лился «свободно и местами выразительно и красноречиво <...> встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск <...> Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто; на шее надета легкая косынка, воротники рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег. Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе... Он весел, напевает». Лень, апатия, неподвижность сменились теперь в герое подвижностью, оживлением. Он полон жизни Отчего же это?

5. Современники о романе

Роман Гончарова был опубликован в 1—4 номерах журнала «Отечественные записки» за 1859 год. Писатели и критики сразу же откликнулись на него, дали ему высокую оценку, на него появилось множество благожелательных рецензий. Л. Н. Толстой писал Дружинину: «“Обломов” – капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от “Обломова” и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет – это, что “Обломов” имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый капитальный и невременный в настоящей публике».

Уже в пятом номере «Современника» за 1859 год появилась статья Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?», а в двенадцатом номере «Библиотеки для чтения» – статья А. В. Дружинина «Обломов». Роман И. А. Гончарова» – два наиболее значительных отклика на роман.

В центре внимания этих и других критиков, писавших о произведении, – А. А. Григорьева, Д. И. Писарева, М. де Пуле – оказались герои: Обломов, Штольц, Ольга, вдова Пшеницына. Особое внимание авторы уделяли и обломовщине как явлению современной жизни. Оценки критиков были продиктованы их общественно-политическими и эстетическими позициями. А. В. Дружинин и Н. А. Добролюбов представляли противостоящие друг другу общественно-политические группировки, между которыми в 1859 году начинается резкое размежевание. Дружинин в художественном произведении искал гармонию и красоту, выражение нравственного идеала, единство формы и содержания, Добролюбов – обращение к насущным проблемам современности, их решение с самых передовых позиций времени, какими он считал позиции революционные, изображение деятельного героя времени, приоритет содержания над формой.

Для революционера-демократа Добролюбова, считавшего критику средством общественной борьбы, отыскивающего в произведении не то, что хотел сказать автор, а то, что «сказалось» этим произведением, обломовщина – «новое слово нашего общественного развития», а Обломов – «коренной, народный наш тип».

Главные черты обломовского характера состоят в совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. «Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению – он барин». Этим определяется образ его умственного и нравственного развития: «...гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, – развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова... <...> ...что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу». Обломов постоянно становится рабом чужой воли. «Он раб каждой женщины, каждого встречного, раб каждого мошенника... <...> Он раб своего крепостного Захара».

Добролюбов, для которого важно развенчать перед обществом, с его точки зрения, «старого» героя русской литературы, «лишнего человека» и выдвинуть на первый план нового героя, «героя-деятеля», считает Обломова принадлежащим к типу «лишних людей», проводит параллель между Обломовым и Онегиным, Печориным, Бельтовым, Рудиным, Тентетниковым. Все они, по мысли Добролюбова, заражены ленью и апатией, больше говорят, чем делают, все они обломовцы, главное в них – обломовщина, порожденная ненавистными Добролюбову крепостническими порядками.

Дружинин не разделяет категоричности Добролюбова в отношении к обломовщине, обличительный пафос в адрес Обломова, нежелание видеть его положительные качества. Он считает, что «Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви». Обвинять Обломова в обломовских качествах бессмысленно. «Метать громы на общество, рождающее Обломовых», также не имеет смысла. «Теперь над обломовщиной можно смеяться, но смех этот полон чистой любви и честных слез, – о ее жертвах можно жалеть, но такое сожаление будет поэтическим и светлым, ни для кого не унизительным, но для многих высоким и мудрым сожалением».

«Обломовщина, так полно обрисованная г. Гончаровым, захватывает собою огромное количество сторон русской жизни», – но, по мысли Дружинина, это явление не сугубо русское: «По лицу всего света рассеяны многочисленные братья Ильи Ильича». «Обломовщина относительно вседневной жизни то же, что относительно политической жизни, консерватизм». «Русская обломовщина так, как она уловлена г. Гончаровым, во многом возбуждает наше негодование, но мы не признаем ее плодом гнилости или растления. В том-то и заслуга романиста, что он крепко сцепил все корни обломовщины с почвой народной жизни и поэзии – проявил нам ее мирные и незлобные стороны, не скрыв ни одного из ее недостатков».

В оценке образов Ольги и Штольца Дружинин и Добролюбов тоже расходятся. Добролюбов хочет видеть в них героев-деятелей нового времени, выведенных автором в «противоядие» Обломову. Штольц, в представлении Добролюбова, – человек деятельный, но он не дорос еще «до идеала общественного русского деятеля», так как удовлетворился своим положением, успокоился «на своем одиноком, отдельном, исключительном счастье...».

«Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни. В ней больше, чем в Штольце, можно ожидать слова, которое сожжет и развеет обломовщину. Штольц не хочет идти «на борьбу с мятежными вопросами»: онрешается “миренно склонить голову”.. А она готова на эту борьбу...».

Для Дружинина образ Ольги – это прежде всего счастливая находка художника, которая помогла ему раскрыть в романе драму Обломова: «Обломовы выдают всю прелесть, всю слабость и весь грустный комизм своей натуры именно через любовь к женщине...» «Печально кончившаяся любовь Ольги и Обломова стала и навсегда останется одним из обворожительнейших эпизодов во всей русской литературе». Штольц, с точки зрения Дружинина, – «это человек обыкновенный и не метящий в необыкновенные люди, лицо, вовсе не возводимое романистом в идеал нашего времени, персонаж, обрисованный с излишнею кропотливостью, которая все-таки не дает нам должной полноты впечатления». Ольгу и Штольца Дружинин сравнивает с Обломовым в нравственном плане и приходит к выводу, что Обломов выше Ольги и Штольца «по инстинкту правды и теплоте своей натуры». «Заспанный Обломов, уроженец заспанной и все-таки поэтической Обломовки, свободен от нравственных болезней, какими страдает не один из практических людей, кидающих в него камнями».

При разногласиях в трактовках образов героев романа Дружинин и Добролюбов сходятся в высокой оценке мастерства, таланта Гончарова. Оба они стремятся уловить своеобразие этого таланта, определить его. Для Добролюбова сильнейшая сторона дарования Гончарова состоит в отсутствии «горячности чувства», в неподатливости на впечатления, в умении «охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его», в спокойствии и полноте «поэтического миросозерцания».

Дружинин своеобразие таланта Гончарова определяет, сравнивая его с художниками фламандской школы: подобно им, он «национален, неотступен в раз принятой задаче и поэтичен в малейших подробностях создания». «Простой и даже как будто скупой на вымысел... г. Гончаров... не выдает своей глубины поверхностному наблюдателю... он является глубже и глубже с каждым внимательным взглядом... ставит перед нашими глазами целую жизнь данной сферы, данной эпохи и данного общества…».

Писатель был благодарен критикам, столь высоко оценившим его роман, взявшим на себя задачу объяснения публике его смысла, внимательно отнесшимся к дарованию автора.

Интересны суждения о романе и А. А. Григорьева в статье «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа “Дворянское гнездо”. Статья четвертая и последняя» а так же Д. И. Писарева в статье «“Обломов”. Роман И. А. Гончарова».

Григорьев оценивал роман с позиций органической критики, т. е. отыскивал в произведении органическое соответствие предмета изображения и дарования художника, выразившегося во многом в отношении к тем или иным жизненным явлениям. Для Григорьева дарование Гончарова неорганично, потому что оно, с точки зрения критика, тратится на проповедь «азбучных правил». Художник привержен догматическим темам, сознание автора отстало от эпохи. «Польстил «Обломов» только весьма небольшому кружку людей, которые верят еще тому, что враг наш в деле развития – наша собственная натура, наши существенно бытовые черты, и что все спасение для нас заключается в выделке себя по какой-то узенькой теории». Герои Гончарова Штольц и Ольга, по мнению Григорьева, не являются героями эпохи. Критик предпочитает Ольге Агафью Матвеевну, которая, с его точки зрения, «гораздо более женщина, чем Ольга».

К обломовщине Григорьев относится как к явлению органическому для русской жизни: бедная обиженная Обломовка живет в каждом русском человеке: «Пусть она погубила Захара и его барина, – но ведь перед ней же склоняется в смирении Лаврецкий, в ней же обретает он новые силы любить, жить и мыслить». Он видит, «что она неотделима органически от его собственного бытия, что только на ее почве может он жить неискусственною, негальваническою жизнию, и, полный такого искреннего сознания, готов скорее идти в крайность положительного смирения перед нею, чем в противуположную крайность азбучного правила».

Д. И. Писарев, в 1859 году придерживавшийся демократических убеждений, приветствует роман Гончарова и определяет приметы творческой индивидуальности автора: «Полная объективность, спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей, профанирующих искусство, отсутствие лирических порывов, нарушающих ясность и отчетливость эпического повествования, – вот отличительные признаки таланта автора».

Писарев видит общечеловеческий смысл в «Обломове»: «Мысль г. Гончарова, проведенная в его романе, принадлежит всем векам и народам, но имеет особенное значение в наше время, для нашего русского общества. Автор задумал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказывают на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собою все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства».

Писарев уловил причины внутренней раздвоенности Обломова: «Илья Ильич стоит на рубеже двух взаимно противоположных направлений: он воспитан под влиянием обстановки старорусской жизни», но «на тепличное растение... пахнуло струей свежего, живого воздуха. Илья Ильич стал учиться и развился настолько, что понял, в чем состоит жизнь, в чем состоят обязанности человека. Он понял это умом, но не мог сочувствовать воспринятым идеям о долге, о труде и деятельности».

Апатия Обломова «не деревянит его чувства», он сохраняет до зрелого возраста «чистоту и свежесть чувства», т. к. он «никогда не приводил этих чувств и стремлений в соприкосновение с практическою жизнью; он никогда не разочаровывался, потому что никогда не жил и не действовал». Однако приговор Писарева Обломову однозначен: недостаток мужественности и силы губит в Обломове все хорошие свойства. В противовес Обломову Писарев приветствует Ольгу и Штольца: «Рядом с Обломовым выведен в романе г. Гончарова другой характер, соединяющий в себе те результаты, к которым должно вести гармоническое развитие. Андрей Иванович Штольц, друг Обломова, является вполне мужчиною, таким человеком, каких еще очень мало в современном обществе». «Штольц – вполне европеец по развитию и по взгляду на жизнь; это тип будущий, который теперь редок, но к которому ведет современное движение идей, обнаружившееся с такою силою в нашем обществе». Писарев защищает Штольца от критиков, которые упрекали Гончарова в надуманности его характера: «Характер Штольца вполне объяснён автором и... является характером понятным и законным».

Образ Ольги, по мысли Писарева, – это тип «будущей женщины». «Естественность и присутствие сознания – вот что отличает Ольгу от обыкновенных женщин». В том облике, в каком предстает она в конце романа, ее не могут «удовлетворить вполне ни тихое семейное счастье, ни умственные и эстетические наслаждения... такая природа требует деятельности, труда с разумною целью, и только творчество способно до некоторой степени утишить это тоскливое стремление к чему-то высшему, незнакомому». По мнению Писарева, автор романа тем самым высказал свой взгляд на вопрос о женской эмансипации.

В критических выступлениях по поводу романа, появившихся сразу после его публикации, определились ключевые проблемы, которые будут в центре внимания не только критики XIX века, но и современного нам литературоведения.

 

6. «Обрыв»: проблематика и художественное своеобразие. Система образов

Последний роман трилогии. «Обрыв» (1869)

Гений Гончарова — романиста-художника — с особой силой и значительностью раскрылся в третьем романе его трилогии — «Обрыв», романе Пробуждения. Целых двадцать лет посвятил Гончаров созданию этого фундаментального произведения, задумав его в 1849 году в летние месяцы пребывания в родном Симбирске. «Старые воспоминания ранней молодости, новые встречи, картины берегов Волги, сцены и нравы провинциальной жизни —- все это расшевелило мою фантазию, и я тогда же начертил программу всего романа...?) («Намерения, задачи и идеи романа „Обрыв"», 1872). Завершен же роман был лишь в году 1869-м, уже после таких определяющих событий в истории России, как Крымская война и реформы шестидесятых годов, главной из которых была крестьянская. Однако, читая гончаровскую эпопею «пробуждения», мы обычно не обращаем внимания на то обстоятельство, что действие ее приурочено к времени, когда она и была задумана, то есть к концу сороковых — началу пятидесятых годов XIX столетия, то есть и дореформенному. Именно тогда сложилась «программа», окончательно созрела идея «третьей перспективы», перспективы «пробуждения», которая, в сущности, освещает как все три эпохи трех романов, так и «очерки путешествия», хотя всякий раз по-своему. «Третья перспектива», пусть еще неясно, так сказать, неадекватно, открывалась Гончарову уже в «Обыкновенной истории», в конфликте дядюшки и племянника. Эта особенность трилогии Гончарова станет нам ясна, если мы вдумаемся в понимание писателем типического, «типа». Гончаров не соглашался с мыслью Достоевского о «зарождающемся типе»: «...если зарождается, то еще это не тип. <...> ...тип слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц, где подобия тех и других учащаются в течение времени и, наконец, устанавливаются, застывают и делаются знакомыми наблюдателю» (из письма к Ф. М. Достоевскому от 11 февраля 1874 года).

«Эпоху пробуждения» открывают для Гончарова сороковые годы, и во всей своей сложности и противоречиях она осознается и отражается в «Обрыве» вплоть до годов шестидесятых — до появления Волоховых и Тушиных, в том или ином смысле представителей «партии действия» (как сказано в «Необыкновенной истории»).

Прекрасно понимая, что каждая из изображаемых в его романах «эпох» русской жизни есть также эпоха в истории общества, Гончаров сосредоточивает свое внимание на одной, важнейшей для него стороне — на пробуждении сознания, пробуждении чувства — «восстановлении человеческого в человеке», как сказал бы Достоевский. Романическое искусство Гончарова построено на глубоком проникновении в психологию сознания, психологию чувства — любви, страсти. Высшей задачей искусства писатель считал изображение «самого человека, его психологической стороны». «Я не претендую на то, что исполнил эту высшую задачу искусства, но сознаюсь, что она прежде всего входила в мои виды» («Намерения...»). В «Необыкновенной истории» эта «высшая задача» конкретизирована: «...в душу страстного, нервного, впечатлительного организма <а такими «организмами» были герои Гончаров может проникать, и то без полного успеха, только необыкновенно тонкий психологический и философский анализ!»

Три центральных типа эпохи «пробуждения» воплотились в трех характерах, трех «лицах» «Обрыва». Это — Бабушка, Райский («художник»), Вера. Вокруг этих трех лиц, трех «организмов» складывалась вся сложная структура романа — сюжет (сюжеты), композиция. Они, прежде всего, и являются целью такого психологического и философского анализа. Разъясняя «намерения, задачи и идеи» «Обрыва», Гончаров назвал две главные задачи романа. Первая — изображение игры страстей, вторая — анализ, в лице Райского, натуры художника, проявлений ее в искусстве и жизни, «с преобладанием над всеми органическими силами человеческой природы силы творческой фантазии».

Образ художника (живописца или поэта) — один из главенствующих образов литературы первых десятилетий XIX века, преимущественно романтической («Невский проспект» и «Портрет» Гоголя, «Живописец» Ник. Полевого, «артистические» новеллы В. Ф. Одоевского и др.).

И для самого Гончарова этот образ был небезразличен: ведь; Белинский сразу же, после «Обыкновенной истории», назвал его «художником-поэтом»! В художнике Райском сохраняются черты романтического миросозерцания, но он уже герой эпохи Пробуждения, человек сороковых годов. Больше того, и это для Гончарова главнейшее, Райский — художник в самом широком, обобщенном смысле этого слова, «лицо» типическое — с особым, художественным взглядом на мир: поклонник красоты и возжигаемой красотою страсти — подлинного содержания и двигателя жизни. Для него — в отличие от Обломова — «страсть — это счастье».

Он художник и потому, что постоянно — из той реальности, в которой существует, — творит, или пытается творить, особый мир, мир искусства. Он пишет портреты, но главное, он пишет роман. Творческая лаборатория художника приоткрывается, самый процесс создания романа становится предметом изображения. «Обрыв» можно было бы назвать «романом о романе».

Все впечатления Райского, во всей их массе, будто бы без разбору и отбору, описываются Гончаровым — это как бы еще сырой, необработанный материал для романа его героя. Так мотивируется обширная картина жизни русского захолустья, во всех ее мельчайших подробностях, во всей случайной пестроте — картина обломовского строя жизни (несомненно, это та самая картина, которую увидел сам Гончаров в 1849 году в Симбирске, где и зародился у него тогда же замысел «Обрыва»).

В этих несвязных, разрозненных наблюдениях, мгновенно «схватываемых» «чувствительным» взглядом художника, Райский еще безыскусствен, не обременен романтическим эстетизмом, культом страсти. Но далее стиль романа заметно двоится: предметная, «вещная» живописность сменяется ярко романтической образностью.

«Однако какая широкая картина тишины и сна! — думал он, оглядываясь вокруг, - как могила! Широкая рама для романа! Только что я вставлю в эту раму!»

Что если б на этом сонном, неподвижном фоне да легла бы страсти! - мечтал он. - Какая жизнь вдруг хлынула бы в эту раму! Какие краски!.. Да где взять красок и... страсти тоже?..» «Страсть! — повторил он очень страстно. — Ах, если б на меня лился ее жгучий зной, сжег бы, пожрал бы артиста, чтоб я утонул в ней и утопил эти свои параллельные взгляды, это пытливое, двойное зрение! Надо, чтоб я не глазами, на чужой коже, а чтоб собственными нервами, костями и мозгом костей вытерпел огонь страсти, и после желчью, кровью и потом написал картину ее, эту геенну людской жизни». «Нет истинного романа без страсти, совсем было уж хотел забросить свой роман Райский, как неожиданно «на этом сонном, неподвижном фоне» действительно легла «картина страсти».

«Является подлинная героиня романа. Так она видится Райскому при первой встрече: «Глаза темные, точно бархатные, взгляд бездонный. Белизна лица матовая, с мягкими около глаз и на шее тенями. Волосы темные, с каштановым отливом, густой массой лежали на лбу и на висках ослепительной белизны, с тонкими синими венами». Вся она — «мерцание и тайна, как ночь — полная мглы и искр, прелести и чудес!..»

Райский самозабвенно погружается в пучину страсти, он не пишет роман, он живет им.

Подобно тому как у Александра Адуева его «любовным похождениям» предшествовали «головные» теории романтической любви, подобно этому Райский создает своеобразное «учение о страсти», которому и жаждет ревностно следовать — лишь бы нашелся подходящий предмет. Поклонник красоты, эстетики — может ли он иначе? В какой из женщин не видит он возможный предмет своей страсти, какую не хочет пробудить к страстной любви, то есть, по его понятиям, к истинной жизни?

Но очень ограниченно, если не сказать — примитивно, «учение» Райского, ограничено своим эстетически-чувственным характером. «Сатир» и «нимфа» — вот сокровенный смысл его эстетики страсти, «эстетики», в которой он находит оправдание своему «падению» с Ульяной.

И жрец культа такой любви не мог не натолкнуться на неожиданный (для него) отпор. Романтическая, вроде бы прямо созданная Аля страсти Вера долго остается для него загадкой. Вера же, истинно любящая Вера, очень хорошо понимает Райского.

«Никакой страсти не было, самолюбие, воображение. Вы влюбляетесь во всякую красоту...

Пожалуй, в красоту более или менее, но ты - всяческая красота! Ты - бездна, в которую меня влечет невольно, голова кружится, сердце замирает — хочется счастья — пожалуй, вместе с гибелью.

И в гибели есть какое-то обаяние...

- Это вы уже все говорили — и это нехорошо. <...>

- Да почему?

- Потому что... преувеличенно... следовательно — ложь.

- А если правда, если я искренен?

- Еще хуже.

- Почему?

- Потому что безнравственно».

Глубокой, естественной натуре Веры, так же как и натуре Ольги, была чужда, непонятна безнравственная страсть.

Райский хотел внушить Вере безнравственную страсть, Марк Волохов внушил ей истинно нравственную любовь: ее «падение» оправдано этим глубоким и истинным чувством. И если Райский думает, что создаваемый им роман наполнится романическим содержанием потому, что его, Райского, охватила страсть к Вере, он заблуждается. Роман становится романом благодаря Марку Волохову. «Вся соль романа г. Гончарова заключается в его герое Марке, — совершенно справедливо, хотя и несколько иронически писал Н. В. Шелгунов. - Вычеркните Марка — и романа нет, нет жизни, нет страстей, нет интереса, «Обрыв» невозможен».

Но Вера, так же как и Райский, хотя и по-иному, — героиня «эпохи Пробуждения», она стоит на распутье. Жаждая освободиться от «старой правды» бабушки, правды предания, она не может принять «новой правды» Волохова, разрушающей предание и вместе с преданием — веру в неизменность чувства. «Честная женская любовь» Веры, ее «серьезная и пылкая страсть» обращается, «по несчастным обстоятельствам, в гибельную страсть» («Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв»).

Куда могла привести Веру эта ее «серьезная и пылкая», но вместе с тем и «гибельная» страсть?

В апреле 1869 года Гончаров послал замечательное письмо жене Вл. Н. Майкова Е. П. Майковой, порвавшей со своей семьей и ушедшей к студенту-«нигилисту». Гончаров размышляет в этом письме о судьбе Веры и — о судьбе женщины, поверившей в «новую правду»:

«У меня первоначальная мысль была та, что Вера, увлеченная героем, следует после, на его призыв, за ним, бросив все свое гнездо, и с девушкой пробирается через всю Сибирь. Но это уже бывало сто раз — и меня поглотил другой вопрос, который и поставлен мною в 5-й части. Это анализ так называемого падения. <…> Дальше Вере идти некуда — сами Вы сознаетесь, что ничего еще не наработалось. Следовательно, романисту остается выдумать и еще небывалое положение для женщины — или если и бывалое, то терпимое, с значительным снисхождением, и прежде и Жорж Занд в своей «Лукреции Флориани» захватила много конечно, кое-что завоевала, но едва ли победа пойдет дальше того, где она остановилась теперь. Следовательно, и я не знал бы, что мне дальше делать из Веры, или если и знал бы, и - пожалуй - все не вышло бы ничего нового. Она последовала бы за своим героем, разделила бы его участь, была бы полна безупречно страстной преданности ему — и если б не было у ней детей, то искала бы сделаться полезной, необходимой другим — конечно, разделяла бы и его убеждения, Но все это будет делать и теперь, может быть, с другим, которого оценила поздно. Словом, будущность женщины (для меня, впрочем, она ясна), той женщины, о которой Вы говорите, еще в тумане, и я не знаю ее». И дальше, говоря в том же письме о причинах нежелания Е. П. Майковой вернуться в «прежнее семейство», Гончаров замечает: «...остается предположить некоторую заглушенность то ли неразвитость той стороны, которую относят к понятию о сердце» — заглушенность или неразвитость нравственную, что, по Гончарову, совпадало с «волоховской» смелостью без оглядки разорвать старые сердечные связи.

Вера, способная любить только нравственно, могла бы повторить три «никогда» Ольги Ильинской. Один из тезисов ее нравственного кодекса — тезис о любви, которая вечна, которая не кончается «никогда».

Нигилист, «мыслящий реалист», атеист Волохов не хочет поступиться своими убеждениями, не хочет обещать Вере любви «несрочной», безжалостно разрушая не только ее иллюзии, но и ту сторону, которую «относят к понятию о сердце». Так «новая правда» оборачивалась для Гончарова ложью — «нравственной неразвитостью».

Романтическая же Вера удовлетворится любовью только такой, только «несрочной». В этом — огромное нравственное величие Веры, но в этом и ее трагедия. Вера — загадка для окружающих, потому что «окаменелое царство» сна, застоя и бессознательности уже не властно над нею. Ее глубокая натура пробудилась к жизни, ею владеет страсть, прежде всего страсть познания истины и самопознания. Эту страсть она, одинокая в «старом», обломовском мире, может удовлетворить поначалу только книгами — от Святых Отцов до Фейербаха! Но «никакие умы, никакой анализ не выведут Е. П. Майкова, вероятно, писала Гончарову о «новой жена дорогу», — говорит она почти с отчаянием. Вера захвачена и другой страстью — той, что домогается от нее «художник» Райский, не способный понять, что его страсть лишь игра, лишь повод к сочинению его романа, для Веры же — это жизнь. Она жаждет найти путь к разрешению безысходного противоречия, обрушившегося на нее. Войдя в сельскую часовню, она «глядела на задумчивый лик Спасителя... во взгляде Христа искала силы, участия, опоры, опять призыва. Но взгляд этот, как всегда, задумчиво-покойно, как будто безучастно, смотрел на ее борьбу, не помогая ей, не удерживая ее». Ее ведет сила собственной натуры, собственной воли.

Вера самозабвенно отдается любовной страсти, рвущей оковы разума и религиозной морали. Спасение от этой «гибельной» страсти она находит в «старой правде» бабушки, мудрой правде старых сердечных связей. За величественной фигурой бабушки Гончарову виделся символический образ самой России.

Гончаров очень болезненно реагировал на непонимание, нечуткость, односторонность многих оценок и толкований его творчества, в особенности романа «Обрыв», в современной ему критике.

Одной из таких предвзятых критических догм было утверждение о так называемой безыдеальностигончаровских романических концепций, самоцельной объективности его творчества. В наиболее резкой форме это мнение было выражено Ап. Григорьевым, писавшим, что дарование Гончарова есть «чисто внешнее дарование без глубокого содержания, без стремления к идеалу». Но вот любопытное свидетельство русского пропагандиста натурализма П. Д. Боборыкина о его беседах с Гончаровым летом 1880 года. Боборыкин вспоминает о «вспышках раздражения» Гончарова «всегда почти против французского натурализма, романов Золя и его школы. Гончаров не отрицал в них таланта; но и не мог беспристрастно оценить то, что они внесли с собою в дело художественного изображения современной жизни. Тут чувствовалась, быть может, и особенная подкладка, но протест против крайностей натурализма вскипал в нем, вероятно, и помимо всякого личного чувства, как в писателе старых традиций, проникнутом большой целомудренностью художнического чувства».

«Объективность» Гончарова, конечно, не имела ничего общего с будто бы «научным» объективизмом натуралистического «экспериментального романа» (под «личным чувством» Боборыкин, по-видимому, и разумеет раздраженный отклик Гончарова на попытки истолковать его творчество в этом, «объективистском» смысле).

Объективность образов Гончарова была особого, эстетического — о есть идеального — свойства. И отрицание, критицизм имели у Гончарова тот же эстетический характер. Его отталкивало «безобразное» в эстетическом смысле — односторонность, резкость, разорванность, незаконченность, «надрыв». Этим может быть объяснено и его отношение к современности. В одном из писем 1876 года Достоевский рассказал о своей встрече с Гончаровым: «Я на днях встретил Гончарова, и на мой искренний вопрос: понимает ли он все в текущей действительности, или кое-что уже перестал понимать» — он мне прямо ответил, что многое «перестал понимать». Конечно, я про себя знаю, что этот большой ум не только понимает, но и учителей научит, но в том известном смысле, в котором я спрашивал (и что он понял с 1/4 слова), он, разумеется, — не то что не понимает, а не хочет понимать, „Мне дороги мои идеалы и то, что я так излюбил в жизни, — прибавил он, — я и хочу с этим провести те немного лет, которые мне остались, а штудировать этих (он указал мне на проходившую толпу на Невском проспекте) мне обременительно, потому что на них пойдет мое дорогое время...»

Достоевский очень точно уловил особенность идеалов Гончарова — особенность, отличающую Гончарова и от него самого, Достоевского, и от Толстого, — их эстетический, оберегаемый от вторжения «текущей действительности» характер, обращенность к внутренней, нравственно-психологической, сердечной стороне человеческого бытия. Эти «излюбленные» идеалы Гончаров вынес из сороковых годов, и их, так сказать, «корректировку» в зависимости от быстро меняющейся современности он считал для себя излишней.

В этом же письме Достоевский, с поразительной проницательностью современного романиста, замечал: «...я вывел неотразимое заключение, что писатель — художественный, кроме поэмы (то есть общей поэтической, идеальной концепции своего произведения), должен знать до мельчайшей точности (исторической и текущей) изображаемую действительность. У нас, по-моему, один только блистает этим — граф Лев Толстой, которого я высоко ценю как романиста <...> хотя и очень иногда растянут в изучении подробностей, но, однако, дал такие удивительные этюды, которые, не было бы его, так бы и остались совсем неизвестными миру. Вот почему, готовясь написать один очень большой роман «Братья Карамазовы» я и задумал погрузиться специально в изучение — Действительности, собственно, я с нею и без того знаком, а подробностей текущего». Достоевский, в сущности, исчерпывающе объяснил здесь, почему Гончаров не смог за последние двадцать лет жизни написать нового романа: из принципиального эстетического отвращения к современной «текущей» действительности, к «подробностям текущего».

И хотя это отвращение появилось у Гончарова не в семидесятые годы: оно в известном смысле было заложено в самой природе его художественного таланта, укрепившейся под впечатлениями детства, юности, всего того времени и той среды, которые подготовили появление его первого романа, — это отвращение вовсе не мешало ему видеть течение, движение жизни, проблески и признаки «пробуждения». Однако до известного предела, который ставили ему его идеалы — идеалы человека, воспитанного тридцатыми — сороковыми годами, этим удивительным временем в истории русской культуры.

Вспомним, что замыслы всех трех романов Гончарова, в том числе и романа «Обрыв» — романа о пробуждении, — относятся к сороковым годам. Собственно, эти годы и были, в понимании Гончарова, подлинной эпохой пробуждения.

И Гончаров не мог относиться к запутанной и некрасивой текущей действительности чуждого ему времени никак иначе, как отрицательно. Жизнь шла вперед. «Колебалось все общество русское и всякий его уголок» («Лучше поздно, чем никогда»). Выяснялись и становились все более жесткими и неумолимыми «требования века», требования современности. И Гончарову все более представлялись иллюзиями те «перемены платья», которые сопровождают порой судорожные движения «текущей действительности». Гончаров же был уверен, что «крупные и крутые повороты не могут совершаться как перемена платья, они совершаются постепенно, пока все атомы брожения не осилят — сильные слабых — и не сольются в одно. Таковы все переходные эпохи». Мы очень ошибемся, если сочтем, что для Гончарова «сильные» атомы — это всегда новое, а «слабые» — старое...

После успеха «Обломова» перед писателем стояла задача окончить задуманный в 1849 году роман о художнике. Ещё в середине 1850-х годов своим планом будущего романа Гончаров делится с друзьями, среди которых особенно заинтересованно к рассказам писателя отнёсся Тургенев. Роман Гончарова еще не написан, появились лишь фрагменты, работа идет очень медленно, с трудом, как первоначально шла работа над «Обломовым». Но вот появляются романы Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне», в которых писатель узнает реализованными фрагменты своего замысла романа о художнике. Он обращается с претензией к Тургеневу. Между ними возникает ссора, разрешение которой происходит в своеобразной форме: Гончаров и Тургенев собирают друзей на третейский суд. По мнению присутствующих на нем, суд этот Гончаров проиграл. Он был не уверен в себе, раздражителен, необстоятелен, тогда как Тургенев держался с большим достоинством, тактом, изяществом. Уходя, Тургенев сказал: «Дружеские наши отношения с этой минуты прекращаются». Отношения действительно были разорваны. Вряд ли стоило доводить дело до третейского суда, но очевидное «заимствование» страшно растревожило воображение мнительного Гончарова. Историю своих отношений с Тургеневым он опишет позже в «Необыкновенной истории.

В связи со ссорой с Тургеневым замысел романа о художнике претерпел изменения. Работа над ним затягивалась и потому, что автору не был до конца ясен характер одного из главных героев, молодого человека, которого полюбила Вера. Первоначально он представлялся писателю как носитель социально опасных взглядов, за которые его, подобно декабристам, должны сослать в Сибирь, а Вера последовала бы за ним. Но в чем суть этих взглядов, Гончарову трудно было понять. Сам он не был причастен к современным общественным движениям радикального характера. Крайние позиции в общественной жизни, в искусстве, в литературе, смятение и неистовство, насилие и хаос не для него. Писатель последовательно и во всем придерживается собственного идеала красоты, который состоял в мере. На протяжении всей жизни он убежден: России революции не нужны, преобразования должны осуществляться путем реформ. По своим убеждениям он либерал, то есть человек прогрессивно мыслящий, приветствующий отмену крепостного права, постепенные преобразования. Он ищет в современной жизни ростки жизни новой, ищет новых людей.

Бурные шестидесятые годы «уточняют» его замысел. На глазах писателя многое изменилось в русской жизни. Все в России заговорили вдруг об атеизме, революции, о нигилистах, женской эмансипации, о страдальце-народе... В семьях близких и малознакомых людей происходят неожиданные события, подобные тем, что случились в семье Владимира Майкова. Его жена, Екатерина Павловна Майкова, мать троих детей, увлеклась идеями революционных демократов, начала читать работы по физиологии, политэкономии, произведения утопистов. Ее кумиром стала Вера Павловна Розальская, героиня романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» Поддавшись обаянию идеи о жизни в коммуне, идеи свободной любви, она бежит из дома с учителем своих детей, грубым и малообразованным человеком Федором Любимовым, вступает в коммуну на Северном Кавказе. Троих детей своих она оставляет мужу, четвертого ребенка, родившегося от Федора Любимова, отдает на воспитание малообразованной, бедной посторонней женщине. После того, как Федор Любимов ее бросил, а коммуна, в которую объединились ничего не умеющие люди, распалась, Екатерина Павловна поселилась недалеко от Сочи и вела уединенную жизнь, будучи до самой смерти (уже при советской власти) убежденной в том, что к настоящей жизни ее пробудили шестидесятые годы.

Гончаров, искренне поклонявшийся незаурядному уму и тонкому художественному чутью Екатерины Павловны, в письмах к ней пытался убедить её, что истинное самоотверженное служение женщины будущему состоит в воспитании детей, достойных этого будущего. Но на призывы писателя Екатерина Павловна не откликнулась. Образ этой женщины, страстной, деятельной, способной многим жертвовать ради определенных принципов, помог Гончарову в создании главной героини будущего романа Веры.

Прототипы Марка Волохова тоже не надо было теперь долго искать. Один из них – Федор Любимов, недоучившийся студент, человек малообразованный, безответственный, сторонник свободной любви. Подобные ему люди отрицали все, что сделано «отцами», призывая всё разрушить, чтобы расчистить место. А для чего? – ясного ответа на этот вопрос они, как правило, не имели. Даже среди родственников Гончарова были такие «герои»: немало хлопот доставлял дяде племянник, тоже увлёкшийся идеями современных прогрессистов.

Наблюдая сбившихся с круга молодых людей, писатель вдруг понимает, что его герой, Марк Волохов, должен быть подобен им. В нем не будет никакого героизма, «никакой Сибири», никакой жертвенности. Марк – это фальшивый кумир, который необходимо низвергнуть с пьедестала.

Свой последний роман писатель поистине выстрадал. В письмах этих лет он восклицает: «Не могу, устал!» «В голове вяжется все лениво, и ничто не толкает вперед». Он не однажды ездит в Мариенбад, останавливается в том же номере гостиницы, что и в 1857 году, когда так быстро был написан «Обломов», но нового чуда не происходит. Роман движется очень медленно, работа над ним затягивается на долгие годы.

Пока писался роман, произошли перемены в жизни писателя. Он распрощался было с должностью цензора, почти год редактировал газету «Северная почта», официальный орган правительства, затем вновь стал цензором. И теперь считал необходимым на своем посту бороться с теми, кто проповедовал идеи безверья и революции. В 1867 году писатель расстался с государственной службой навсегда.

В 1869 году роман «Обрыв» был опубликован в журнале «Вестник Европы». В романе Гончаров продолжал художественное исследование жизни и быта поместного дворянства, тех сложных социально-психологических процессов, которые происходили в предреформенные годы; он искал пути органичного развития России.

«Обрыв» – роман о художнике. По определению автора, главный герой Борис Райский олицетворяет собой новую, пробуждающуюся Россию. Это молодой дворянин, закончивший университет, разочаровавшийся в светской жизни, увлекающийся то живописью, то музыкой, то литературой, то скульптурой. Человек одаренный, он не склонен к систематическим упорным занятиям, а потому в любом деле – дилетант, не нашедший себе места в жизни. Гончаров характеризует его так: «Райский – натура артистическая: он восприимчив, впечатлителен, с сильными задатками дарований, но он все-таки сын Обломова». Герой называет себя партизаном и рыцарем свободы, ненавидит тиранию и своеволие, готов отпустить на волю своих крестьян, в его голове теснятся проекты реформ. Он чувствовал, что «живое дело только что просыпалось. Россия доживала век петровских реформ – и ждала новых». Но участие в осуществлении реформ – не путь Райского. Он не умеет вести даже собственное хозяйство, во всем полагается на бабушку. Райскому, богатому сердцем, впечатлительному, отзывчивому к красоте и правде, принадлежит в романе связующая роль. Это вечная роль художника, которому суждено скреплять настоящее с прошлым и будущим, соединять в единое целое всю человеческую историю.

В начале романа Райский пытается найти ростки новой жизни в столице, вдохнуть жизнь в молодую красавицу – вдову Софью Беловодову. Но Пигмалион-Райский перед Галатеей-Беловодовой оказывается бессилен. Рисуя ее портрет, он хочет изобразить «будущую» героиню, но, по мнению окружающих, Софья Николаевна на портрете «как будто пьяна». Райский разочарован и в своей героине, и в живописи. Он бежит из столицы в провинцию, чтобы отдохнуть.

Малиновка – родовое поместье Райского – земной рай, сад Эдем. Строгой и властной хозяйкой этого рая является бабушка Татьяна Марковна Бережкова. Она держится устоев спокойной и прочной старины, не кланяется сильным мира сего, независимо держит себя с губернской администрацией. Бабушку Райский называет «деспоткой», но автор пишет о том, что в ней рисовался ему идеал русских женщин вообще, «сложившийся при известных условиях русской жизни».

Приметы новой жизни хотел бы видеть Райский в своих кузинах Марфеньке и Вере. Но Марфенька живет просто и ясно, она во всем следует бабушкиным советам, и, как ни пытается Райский пробудить Марфеньку, открыть ей путь страстных увлечений и разрушительных разочарований, Марфенька не сворачивает на него. Она благополучно выходит замуж за Викентьева, такого же доброго и чистого юношу, как она сама. Марфеньке бури недоступны, она воплощает собой безмятежную русскую жизнь. И в ней разочарован Райский. Ему кажется, что в жизни провинции нет движения к новому. Друг Райского, Леонтий Козлов, пытается убедить его в том, что образцом истинной жизни является прошлое, эпоха Античности.

Но вот в романе появляется Вера – его истинная героиня. Живя с бабушкой, Вера хочет проверить ее правду. Она отвоевывает у бабушки право на свободу: ключи от сердца Веры бабушке не принадлежат. Образ Веры – один из лучших в творчестве Гончарова. Это героиня сильная душой и сердцем. Она прекрасна внешне и внутренне. Она вся «мерцание и тайна, как ночь – полная мглы и искр, прелести и чудес». Она горячо и страстно отстаивает собственные жизненные принципы, свои взгляды на жизнь, свое право на познание настоящей «новой правды и новой жизни». Из дома бабушки она рвется в другой мир, к свободе.

Вера, «лучшая из женщин», оказывается в романе между бабушкой и Марком Волоховым. Этот герой порвал со старым, считает себя новым человеком. Вера слышит свою правду в словах Волохова. Он отрицает то, что объективно отжило свой век, – застой, чинопочитание, угнетение крепостных, ложь и фальшь. Вера полюбила Марка, поверила в силу и смелость его души. Но, отрицая отжившее, Марк готов перечеркнуть все прошлое. Он отказывается от сложившейся веками русской бытовой и духовной культуры, считая рутиной и нравственные устои русского общества, веру в Бога. Он проповедует безверье, теорию «свободной любви», понимая любовь как физиологическую потребность – и только. Вера спорит с Марком, стремясь убедить его в том, что истинно свободная любовь без духовного начала не существует. Сама она не утратила веры, лишь на время отдалась обаянию безверья волоховых. Для Марка Вера – загадка. Он мучительно старается понять, как же удается Вере, не принимающей его теории, окрашивать «обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна – та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы – свежих источников». Падение Веры открывает ей глаза на Марка, она увидела себя на дне страшного обрыва и ужаснулась собственной низости. У Райского, узнавшего о падении Веры, рождается только одно слово в ее адрес – «самка».

Однако Вера находит в себе силы подняться, повиниться перед бабушкой. Она возвращается в дом бабушки, становясь ей подругой, единомышленницей. Сближает их и то, что в молодости бабушка совершила падение, подобно Вере. Грех Веры для бабушки – ее собственный неотмолённый, скрытый от людей грех.

На дне обрыва остается Марк. Ради любви к Вере он готов смириться, прийти в дом бабушки, но любовь покинула сердце Веры. Она отказывается от Марка и вступает на путь труда и самоотвержения.

Образ Марка Волохова в романе – образ сложный. Писатель так объясняет этого героя: Марк – это «один из недоучек, отвязавшихся от семьи, от школьной скамьи, от дела и всякого общественного труда; один из беспокойных умов, иногда очень живых и бойких, без подготовки науки и опыта, только с раздражительным самолюбием, с притязаниями на роль и значение, но без всяких прав и способов, добываемых обыкновенно дарованием, знанием и трудом. Это самозванец «новой жизни», мнимой «новой силы», не признанный никем апостол, понесший проповедь свою в непочатые углы мирно текущей в затишьях жизни». «Он обольстился одною декорациею духа времени, не вникнув... в смысл новых идей и понятий». Волохов не лжет умышленно у меня в романе, а сам грубо обманывается на свой счет, считая себя борцом, жертвою, важным агитатором, намекая таинственно на какое-то “дело”, на какой-то “легион новой силы”».

Марку Волохову в романе противопоставлен Тушин. В его нравственном и физическом облике многое «списано» с А. К. Толстого: «Иван Иванович Тушин был молодец собой. Высокий, плечистый, хорошо сложенный мужчина, лет тридцати осьми, с темными густыми волосами, с крупными чертами лица, с большими серыми глазами, простым и скромным, даже немного застенчивым взглядом и с густой темной бородой». В статье «Лучше поздно, чем никогда» автор так характеризует Тушина: «Он весь сложился из природных своих здоровых элементов и из обстоятельств своей жизни и своего дела, то есть долга и труда. Он простой, честный, нормальный человек, понимает и любит свое дело, к которому поставила его жизнь. Природа дала ему талант быть человеком – и ему оставалось не портить этого, остаться на своем месте. «Почувствовать и удержать в себе красоту природной простоты» – по словам Райского <...> Тут весь очерк его.

Тушин давно уже хозяйничает у себя в имении на рациональных началах хозяйства и строгой справедливости, и он любит свое дело, и все новые идеи и преобразования застали его готовым». И он стал «как каменная стена, и оградил ее [Веру] от всяких обрывов». Однако будут ли Вера и Тушин вместе – на этот вопрос в романе нет ответа.

Очевидно, что для Гончарова истинным критерием нового человека, являются нравственная высота и созидательное начало. Этим и привлекает Тушин Веру, бабушку, Райского. С бабушкой, Марфенькой, Верой связан для Райского и для самого автора и другой образ, «другая исполинская фигура, другая великая “бабушка” – Россия».

Роман «Обрыв» включает множество символических образов, ситуаций, сцен. Бабушка Бережкова, например, является символом России с ее устойчивыми, традиционными формами жизни, Вера – это «молодая Россия», бунтующая и впадающая в безверие, но способная укрепиться в вере и возродиться к новой жизни. Символика романа связана с библейскими мотивами: Малиновка напоминает сад Эдем, отношения Марка и Веры – искушение и грехопадение Адама и Евы. Символично само название романа. Обрыв – это не только страшное место рядом с усадьбой Райского, глубокий овраг, на дне которого когда-то совершено убийство, но и обрыв традиций в русской жизни, разлад в отношениях между поколениями, падение молодых в бездну безверья и хаоса.

 

 

Заключение

Гончарову оказалась чужда беспокойная русская общественно-политическая жизнь шестидесятых — восьмидесятых годов - с «разумным эгоизмом» и мужицким демократизмом, с «хождением в народ» и народовольчеством. Ему оказалось чуждым столь характерное для этого времени всяческое народничество, народничество в самом широком смысле слова; идеология крестьянства, народолюбие или, так сказать, народопоклонство.

Поэтому в ответ на предложение Толстого писать для народа Гончаров отвечал в письме от 2 августа 1837 года: «Вы правы – это надо делать. Но я не могу: не потому только, что у меня нет Вашего таланта, но у меня нет и других Ваших сил: простоты, смелости или отваги, а может быть, и Вашей любви к народу. Вы унесли смолоду все это далеко от городских куч в Ваше уединение, в народную толпу. А я весь уже разбросан, растаскан, так сказать, по клочкам, и только разве сохранил некоторые дорогие принципы и убеждения...»

«Некоторые дорогие принципы и убеждения» — это и есть «старая правда» — не только бабушки, но всей эпохи тридцатых — сороковых годов, старая правда, которую Гончаров все более идеализирует и противопоставляет старой лжи Фамусовых и новой лжи Волоховых. При этом он чувствует, что вряд ли будет понят современниками. Два последних десятилетия своей жизни он осмысливает под таким углом зрения итоги прожитого и созданного, несколько раз возвращаясь к истолкованию своих романов (например, в статье «Лучше поздно, чем никогда»), вспоминая о днях детства и юности. Среди этих литературно-критических этюдов и мемуарных очерков, бесспорно, лучшими являются статья «Мильон терзаний» (1872) и очерк «Заметки о личности Белинского» (напечатан в 1881 году). И в этой статье, и в этом мемуарном очерке, пожалуй, главное — образ такой личности (Чацкий, Белинский), которая воплощала (и в таком духе была им истолкована) действительный положительный идеал Гончарова, личности, испытывающей «мильон терзаний» в своем страстном стремлении к «свободной жизни», в борьбе с фамусовским старым веком. В творчестве Гончарова ближе всего к такому идеалу стоит Вера, «терзания» которой вряд ли дано успокоить вовсе неспокойной бабушке или уравновешенному и спокойному Тушину.

Трилогия И.А. Гончарова представляет собой монументальное изображение помещичьей апатии и спячки, вечного мира, в который погружены помещики. Уже и Пушкин в «Евгении Онегине» и Гоголь в «Мертвых душах» создали общее реалистическое изображение этой сферы действительности. Но лишь Гончаров развернул ее во всей широте, создав синтетическую картину старой русской жизни.

Гончаров исследовал и раскрыл в художественных образах происхождение обломовщины, ее развитие и губительное влияние на человеческую личность. Именно эта социологическая «монографичность» выделяла «Обломова» из ряда близких ему по тематике произведений «Детства» и «Отрочества» Толстого, «Семейной хроники» Аксакова – и в некоторой степени сближала «Обломова» с такими произведениями Щедрина, как «Пошехонская старина» и особенно «Господа Головлевы».

Обломовка изображена была Гончаровым с поразительной полнотой и многогранностью. Он показал изолированность, замкнутость этой социальной среды: «интересы их были сосредоточены на них самих не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими». Обломовка перед нами предстала в своей тишине и «в невозмутимом спокойствии», столь характерных для этого патриархального захолустья. Обитателей Обломовки характеризовала безраздельная власть традиции: «Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее, тоже готовую от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее ценность и неприкосновенность». Патриархальная Обломовка - царство лени. Здесь живут люди, душа которых «мирно, без помехи утопала в мягком теле».

В центре сюжета дебютного романа писателя - «Обыкновенная история» - судьба молодого человека, стоящего перед проблемой выбора жизненного пути. Проблема выбора между материальной и духовной составляющими человеческого бытия, поиска гармоничного их сочетания оказывается актуальной и для сегодняшних «юношей, обдумывающих житье».

«Обрыв» Гончарова - один из лучших русских реалистических романов, отобразивших жизнь дореформенной России. В нем писатель продолжал разрабатывать основную тему своего творчества - тему «борьбы с всероссийским застоем», обломовщиной в различных ее видах.

Образ подлинной героини романа Веры воплощает в себе благородную нравственную красоту и силу души русской женщины. Исполнен естественности, теплоты, безыскусственной жажды жизни и счастья образ Марфеньки, облик которой, по словам романиста, дышит «поэзией чистой, свежей, природной». Много жизненной правды запечатлено в образе бабушки, переживаниях учителя Козлова.

Острым обличением звучат страницы романа, рисующие самодурство реакционера Тычкова и паразитическое существование высшей петербургской аристократии и бюрократии, мир Пахотиных и Аяновых.

Подлинного мастерства достигал Гончаров в изображении человеческих характеров, в раскрытии сложной психологии своих героев А. М. Горький причислял Гончарова к «великанам литературы нашей», которые «писали пластически, богоподобно лепили фигуры и образы людей, живые до обмана».

Правдивые реалистичные образы, тонкий юмор, превосходный язык, объясняют, почему этот роман Гончарова высоко цениться нашей современностью.

 

 

Список используемых источников

В. Г. Белинский. Письма, т. III. СПб., 1914, с. 198; Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. II. Л., 1935, с. 10

«Вестник Европы», 1889, № 3,Е. Гаршин «Биржевые ведомости», 1889, № 63; А.М. Скабичевский — «Новости» и «Биржевая газета», 1889, № 67.

Гончаров, И.А. Обломов. Роман в 4-х частях. - М.: Художественная литература, 1984. - 493 с.

Десницкий, В.А. Трилогия Гончарова// Десницкий, В.А. Избранные статьи по русской литературе XVIII-XIX вв. М.-Л., 1958.

Отрадин, М.В. Сборник статей: Роман И.А.Гончарова «Обломов» в русской критике. - Л.: Ленинградский университет, 1991. - 304 с.

Григорьев А. А. И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо». Статья четвертая и последняя.

И. А. Гончаров в русской критике. М., 1958.

Роман Гончарова «Обломов» в русской критике. Л., 1991.

Алексеев А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. М.; Л., 1960.

И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969.

Рыбасов А. П. И. А. Гончаров. М., 1962.

Лощиц Ю. Гончаров. М., 1986.

Котельников В. А. Иван Александрович Гончаров: Книга для учащихся старших классов. М., 1993.

Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л., 1962.

Лотман Л. М. И. А. Гончаров // История русской литературы: В 4 т. Л., 1983. Т. 3.

Мельник В. Реализм Гончарова. Владивосток, 1985.

Мельник В. И. Этический идеал И. А. Гончарова. Киев, 1991.

Недзвецкий В. А. И. А. Гончаров – романист и художник. М., 1992.

Недзвецки В. А. И. А. Гончаров и русская философия любви // Русская литература. 1993. № 1.

Тирген П. Обломов как человек-обломок // Русская литература. 1990. № 3.

Орнатская Т. И. «Обломок» или Илья Ильич Обломов? (К истории интерпретации фамилии героя) // Русская литература. 1991. № 4.

Отрадин М. В. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994.

Краснощёкова Е. А. И. А. Гончаров: мир творчества. СПб., 1997

Криволапов В. Н. «Типы» и «Идеалы» Ивана Гончарова. Курск, 2001.

МолнарАнгелика. Поэтика романов И. А Гончарова. М., 2004.

И. А. Гончаров: (Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 года). Ульяновск, 1992.

И. А. Гончаров: (Материалы международной конференции, посвящённой 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова). Ульяновск, 1994.

И. А. Гончаров: Материалы международной конференции, посвящённой 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1998.

И. А. Гончаров: Материалы Международной научной конференции, посвящённой 190-летию со дня рождения. Ульяновск, 2003.

И. А. Гончаров. Материалы Международной научной конференции, посвящённой 195-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 2008.

Краснощекова Е. «Обломов» И. А. Гончарова. М., 1970.

Гейро Л. С. Роман И. А. Гончарова «Обломов» // Гончаров И. А. Обломов. Л., 1987 [Литературные памятники].

Пиксанов Н. К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. Л., 1968.

Старосельская Н. Роман И.А.Гончарова «Обрыв». М., 1990.

Лебедев Ю. В. Над страницами романа И. А. Гончарова «Обрыв». Ст. 1 // Литература в школе. 1995. № 4; Ст. 2 // Литература в школе. 1995. № 5.

Медведев В. П. Изучение эпического произведения в школе. М., 1963.

Интернет источники

1. http://stuki-druki.com/authors/Goncharov.php