В. Лысенко Сватовство не по рукам /Сборник инсценировок по рассказам В.И. Даля/

В. Лысенко

Сватовство не по рукам

/Сборник инсценировок по рассказам В.И. Даля/

Если же друг друга угрызаете и съедаете.

Берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом.

Святой апостол Павел

Сватовство не по рукам

Сцены из городской жизни По рассказу В. И. Даля «Смотрины и рукобитье»

Действующие лица:

Кондратий Семеныч, математик

Филипп Иваныч, музыкант

Анна Кузьминична, почтенная вдова, унтерша

Агафья Терентьевна, вдова неизвестного происхождения

Девица на выданье

Мать невесты

Глухонемой плотник

Пролог.

Сон Филипп Ивановича

За сценой слышен шум. Появляются горожане и возбужденно обсуждают проблему города.

Терентьевна. Наша...

Кузьминична. Как вам без сомнения известно, Агафья Терентьевна наша, а не ваша...

Девица на выданье (Сплевывая семечку, вздыхая). Наша...

Филипп Иваныч. Наша, губерния.

Входит Кондратий Семеныч

Кондратий Семеныч (Осматривая и оценивая толпу горожан). Наша губерния...

Филипп Иваныч. А в ней есть городок... Козогорье.

Кондратий Семеныч (С издевкой). Городок ... Козье горе...

Филипп Иваныч. Да, не козье горе, а Козогорье. Небольшой, но довольно приятный городок. Он потому небольшой...

Кондратий Семеныч. Что невелик?..

Филипп Иваныч. Невелик.

Кондратий Семеныч. Да невелик он потому. Что, мало охотников в нем строиться?

Филипп Иваныч. А мало охотников, строиться, почему?

Кондратий Семеныч. Невыгодно! Потому, что каждый дом занят то лазаретом то химчисткой.

Терентьевна. Как утверждает градской глава...

Кузьминична (Кривляя Терентьевну). Градской глава.

Терентьевна. Да. Градской глава утверждает. Козогорцы, вскоре будет введена равномерная денежная квартирная оплата, на которую и существует уже Козогорье с 1817 года. Особый комитет... по квартплате. Поэтому Козогорцы. Нет сомнения, что наш город вскоре обстроится весьма порядочно!

Филипп Иваныч. Оставим это. Приятным я назвал его не по этой причине.

Горожане. А по кокой?..

Филипп Иваныч. По кокой он не обстраивается.

Кондратий Семеныч. А...

Филипп Иваныч. А совсем по другой... Место, где располагается наш городок.

Кондратий Семенович (Громко хохочет). Как выражается... Место... городок...

Филипп Иваныч. Ой-ей-ей. А еще учитель математики. Здесь самая благоприятная обстановка всех земных стихий, а особенно небесных. Если вам Кондратий Семеныч доводилось пройти не по закоулкам. И река, вон какая у нас рыбная.

Кондратий Семенович. В этом городке, Козогорье, я...

Филипп Иванович. Мы...

Кондратий Семенович. С ним поселился и проживаю очень давно...

Филипп Иванович. И были мы когда то с вами два товарища...

Кондратий Семенович. Врага! Которых бог свел.

Кузьминична. Вероятно ради христианской мировой.

Терентьевна. Которая, до сих пор не может состояться.

Кондратий Семенович. А почему? Да потому что свел на одну улицу. И на один проулок.

Филипп Иванович. То есть?

Кондратий Семенович. То и есть. Что тут с угла на угол стоят в ожидании грядущих времен. Две такие разваливающиеся годами лачужки. О которых я говорил выше... Их даже не берут не под магазин не под офис. Разве из нужды суют в них по нескольку человек отставных лейтенантов.

Филипп Иванович. Обе лачужки эти сильно покачнулись в основании своем.

Кузьминична. (С ухмылкой). Вероятно разделяя чувство взаимной ненависти своих хозяев.

Кондратий Семенович. А почему покачнулись? Да потому что они были построены еще в те времена, когда ещё не думали ни о плане ни о фасаде.

Филипп Иванович. Так и ремонт их строго запрещен!

Кондратий Семенович. А почему?

Филипп Иванович. Потому что. На воротах огромными черными цифрами написан год.

Кондратий Семенович (Улыбаясь). В котором их должны были снести.

Филипп Иванович. Это почему то не состоялось.

Кондратий Семенович. Да потому надпись эта очень грозна. И цифры эти обозанчают один из давно прошедших годов. А прошедшим временем никто, даже сам мер города Козогорье, не располагает.

Филипп Иванович. Вот и выходит...

Кондратий Семенович. Что?..

Филипп Иванович. Что обе лачужки эти назло своей судьбе. Все еще стоят на старых местах...

Кондратий Семенович. Друг против друга! Подвергаясь действию земных и прочих небесных стихий. Против которых ты!..

Филипп Иванович. И ты!

Кондратий Семенович. Не смеешь принимать никаких действенных мер!

Терентьевна (Девице). Вот они эти два лица.

Филипп Иванович. Которым и принадлежат эти два давно разваливающиеся строения. А были когда то товарищами.

Кондратий Семенович. Товарищами?..

Филипп Иванович. По семинарии!

Терентьевна (Девице). Где получили духовное звания, и посвятили себя образованию.

Девица. Холостяки?

Терентьевна. Оба.

Кузьминична. И оба бывшие учителя городского училища.

Терентьевна. К тому же любители дразнить собак.

Кондратий Семенович Филипп Иванович. Но-но-но!..

Кондратий Семенович. Собака!

Филипп Иваныч. Сам собака!

Кузьминична. Я лучше укажу на разницу друг от друга. И разъясню причины этой загадочной ненависти и взаимной вражды.

Кондратий Семеныч. Я до сих пор остался верным своему званию, и до сих пор посвящаю себя наукам, а в особенности наукам точным и естественным. И не терплю никакого корыстного применения этих наук ... А почему?

Филипп Иваныч. Потому что, ненавидишь вопрос о вечном движении. И никогда им не занимался.

Кондратий Семеныч. Не занимался?.. Так зато давно уже разрешил квадратуру круга и разделил угол на три части.

Филипп Иваныч. Угол на три части? (Заливаясь смехом). Не смеши!.. Вот я в свое время, учил всему.

 Кондратий Семеныч. Чему?

  Филипп Иваныч. Чему меня учить заставляли.

 Кондратия Семеныч. (Жестом показывает игру на скрипке). Но только без надобности...

 Филипп Иваныч. Это для себя.

   Кондратий Семеныч. Занимаешься скрипкой.

   Филипп Иваныч. Это моя страсть, (Берет скрипку, играет). За нею забываешь все!

   Кондратий Семеныч. За что его в Козогорье и называют пиликающим музыкантом.

   Филипп Иваныч. Потому что я всегда весел, говорю просто и считаюсь приятным собеседником. А он, напротив, расхаживает всегда и везде будто в классах уездного училища, (Кривляя его походку) перед тремя скамьями мальчишек. Чинно, степенно и даже грозно; а говорит таким отборным языком.

   Кондратий Семеныч. Что?.. Да когда я прохожу за какою-нибудь покупкою на рынок, то все покупательницы сходятся меня послушать.

   Филипп Иваныч (С иронией саркастически). Твоих отборных речей?

   Кондратий Семеныч. Да моих, отборных речей. За то я постепенно приобрел такой вес и влияние на покупательниц.

   Филипп Иваныч. Что они стараются подражать тебе в разговоре?..

   Кондратий Семеныч. Именно стараются подражать...

   Филипп Иваныч. Нахватались от тебя разных ученых и высоких слов. Разбрасывается ими перед неучеными покупательницами.

   Кондратий Семеныч. Они, уже не говорят иначе, выхваляя ситец или шелковый платок, как?..

   Девица. Какой шикарный товар. С ног шибающей красоты. А что касается природного нрава?

   Терентьевна. Я скажу только одно.

   Девица. Что? Говорите!

   Терентьевна. Оба они дразнят по улицам собак.

   Девица. Собак?..

   Кондратий Семеныч. Музыкант делает это, забавляясь довольно громко.

   Девица. То есть?

Кондратий Семеныч. Идя мимо, какого небудь забора. Начинает громко лаять, пугая своим зверским лаем, сонную собаку. Или замахивается на нее палкой.

   Девица. А математик?

   Филипп Иваныч. Он это делает напротив. Дразнит собак только исподтишка. Заметит, что никого поблизости нет, заглядывает в калитку и удостоверившись, что людей во дворе нет, толкает тростью в ворота. А сам когда собака бросается с остервенением в подворотню, чинно проходит своим путем, будто и не знал о чем идет речь.

   Кондратий Семеныч. А как только, город осветится утренним солнцем, то ты Филипп Иваныч что делаешь? Берешь в руки смычок и скрипку, подходишь к открытому окну и, распустив пять пальцев по скрипичному грифу, начинаешь корчить соловья. Хоть по часам проверяй. Чтоб тебе в квинту высохнуть!

   Филипп Иваныч. Закрыл окно! Чтоб тебе углом подавиться!

Сора Филипп Иваныча и Кондратия Семеновича

   Девица. И что этим беседа их заканчивалась?

   Терентьевна. Изредка, только разговор становился несколько крупнее.

Махая руками и брюзжа слюной влетает как ошпаренный Кондратий Семенович

   Кондратий Семеныч. И вообще Филипп Иванович я держу себя на благородной дистанции. И по этому не считаю приличным вступать с вами в дальнейшие разговоры!

   Топнув ногой по соседскому забору, уходит к себе. Лай собак.

   Девица. Тю! Нечего, не поняла. (Уходит)

Затемнение слышен храп жильцов городка. Входит, заглядывая во все щели Терентьевна. Подзывает к себе Девицу.

   Терентьевна. Но на следующее утро опять то же обоюдное приветствие. (Носится, стуча по заборам соседям). Соседи...

Входят сонные соседи

   Кузминична. А, что, опять бранятся плешивые.

   Мать невесты. Или нет еще?

   Девица. А домочадцы...

   Кузминична и Терентьевна (Сплевывая). Тьфу! Та живут точно так же?

   Кондратий Семеныч. У этого музыкантишки, чтоб ему высохнуть в квинту, живет в доме работница, которая варит, хозяйничает, убирает двор, носит воду. И получает за это с гулькин нос!

   Филипп Иваныч. У тебя прямо хозяйство, устроено на более тонком основании? Пустил к себе жильцов, сделавшись их нахлебником и обязал бабу выполнять все домашние дела в доме бесплатно! И еще сверх того по разу в месяц носить продавать по домам детские игрушки.

   Кондратий Семеныч. На изготовление, которых, я большой мастер.

   Филипп Иваныч. Мастер! Да когда подходит праздник или ожидается в Козогорье городское или областное начальство. То каждый раз случается вот что... Перед праздником по дворам обходит начальник жилуправления со строгим оповещением чтобы жильцы подмели улицу. Так Кондратий Семеныч что делает? Выжидает исподтишка...

   Кондратий Семеныч. И что же я выжидаю Филипп Иванович?

   Филипп Иваныч. Выжидаешь, чтобы моя работница вышла первая с метлой на улицу. И подмела чистенько свою половину...

   Кондратий Семеныч. Ага! Она подметает так чистенько. Что все кости, камни и битые кирпичи, оказываются на моей стороне!

   Филипп Иваныч. Да когда выходит со двора твоя толстая бабища, с метлою в руках! И так начинает разметать свою половину улицы своей могучею рукою, перекидывая весь мусор на мою сторону!

   Кондратий Семеныч. Так после этой уборки, твоя работница выходит за ворота. И начинается страшная, неумолкаемая брань.

Страшная, неумолчная брань

   Кузьминична. О опять Крик. (В сторону в Терентьевны) Вышли!.. Все соседи, близь лежащих домов, и с удовольствием вмешиваются в бурную беседу своих соседей!

Сора соседей

   Кондратий Семеныч. Чтоб тебе высохнуть в квинту!

   Филипп Иваныч. А тебе подавиться углом.

Плюют в сторону Кузьминичны и расходятся.

   Терентьевна. И твари домашние неприятелей наших живут в таких же точно взаимных отношениях.

   Кузьминична. Как и господа их.

   Кондратий Семеныч. Бывало, моя корова пестравка - выкажет белобрысое рыло свое из ворот на улицу, в намерении пойти прогуляться немного на бульвар. Как лягавый твой пес бросался на нее, с отчаянной решимостью, захлестывая сам себе глаза своими, огромными ушами и подымал такой отчаянный лай.

   Терентьевна. Вот снова музыкант и математик.

   Кондратий Семеныч. Чтоб тебе высохнуть в квинту с собакой твоею!

   Филипп Иваныч. А тебе подавиться углом с твоей коровой.

Расходятся по своим дворам.

   Терентьевна. Причина такой глубокой вражды!

   Кузьминична. По всей вероятности в различии их нравов, свойственного каждому из них способа дразнить собак.

Начинают лаяться как собаки кривляя друг друга

   Кондратий Семеныч. Да он кричит уже много лет по всему Козьегорью.

   Филипп Иваныч. Что? И буду кричать, что ты самый естественный подлец! Ты всегда оговаривал меня, в глазах начальства, надеясь тем выслужиться. Хотя это тебе не удалось! (Сплевывает и уходит).

   Кондратий Семеныч. Да ты Филипп Иваныч всегда был и будешь негодяем! Во-первых. Не уважал свою службу! Во-вторых. Занимаешься непонятным скоморошеством. И в-третьих. Ты тупой, глупый, как пробка! Преподавал древнюю историю, и математику, в которой ты полный ноль! И ты посмел мне сказать чтоб я подавился математическим углом?!.. Квинта ты недоделанная!..

С песней "Из-за острова на стрежень" проходит Кузьминична

   Кузьминична (поет). Из-за острова на стрежень,

   На простор речной волны

   Выплывают расписные

   Острогрудые челны.

   Кондратий Семеныч. Пошла по Козогорью... Что Кузьминична работаешь?..

   Кузьминична. По части семейных дел...

   Кондратий Семеныч. Как называл их я...

   Кузьминична. То есть?..

   Кондратий Семеныч. Устраиваешь супружеское благополучие?.. Одна?

   Кузьминична. Одна. Почтенная вдова.

   Кондратий Семеныч. Кузьминична; а в каком это углу Козогорья нашелся холостяцкий товар?

   Кузьминична. Товар, который надо срочно сбыть с рук. Поставишь чашку чаю?

   Кондратий Семеныч. Ну, как водится.

Выносит большую чашку чая.

Что, сперва будешь много жаловаться?

Кузминична берет чашку и залпом выпивает

   Кузьминична. Жаловаться Кондратий Семеныч. Тяжелые кризисные времена, для женихов, отбивающие всю охоту у них жениться...

   Филипп Иваныч. Глянь-ка, из нескольких слов сделала приличный переход.

   Кузьминична (В сторону Терентьевны, громко). А каких поганеньких женихов высватывают сегодня другие старательницы.

   Кондратий Семеныч. Каких?

   Кузьминична. Перейти к причине таких дурных выборов?

   Кондратий Семеныч. То есть к неуменью, незнанью дела свах?

   Филипп Иваныч. Сказать, конечно, все на свете можно...

Кузьминична (В сторону Терентьевны громко). Только постараться надо, не пожалев хлопот и башмаков, (Кладет ногу с башмаком ему на колено). Которые стали нынче очень дороги.

Кондратий Семенович тянется к её ноге. Она убирает ногу.

И наконец, завершить дело таинственным сватовством.

   Филипп Иваныч (Из за забора). Что у нее даже есть на примете женихи?

   Терентьевна (Со злобой). И такие и сякие, всех сортов. Будто она держит их в запасе целый набор. Чай выпила, деньги на башмаки получила, необходимые сведения о приданом и других условиях собрала!..

   Филипп Иваныч. Собрала?.. Что Сваха Кузминична отправилась к Кондратию Семенычу?

   Терентьевна. К Кондратию Семенычу! Пошепталась с квартиросъемщицей его, передала ей гостинца для ребят и просила умоляла посмотреть на хозяина. Эта Сваха никогда не ходила в дома иначе, только с заднего крыльца. А чтобы пройти с заднего крыльца она, наперед задобрила постоялку его.

   Филипп Иваныч. Да чтоб ему углом подавится!

Скрываются за забором, продолжая подсматривать в щель за ними

   Кондратий Семеныч (Охорашиваясь). Что, матушка Анна Кузьминична, скажете?

   Кузьминична. У, хитрый холостяк, предвидел уже, о чем пойдет речь?

   Проведать пришла, батюшка, больше ничего, только проведать. Как вам ночью хорошо ли спалось?

   Кондратий Семеныч. Слава богу! Смущают меня, правда, умозаключения и выводы мои по поводу святейшей науки. Но особенно очень сильно огорчает наглое поведение, одного ненавистнейшего, противнейшего человека! Но я не огорчаюсь, а приободряюсь и процветаю!

   Кузьминична. Я не поняла вовсе, что ты сказал. Кондратий Семеныч?

   Кондратий Семеныч. Да не заботься об этом.

   Кузьминична. Я знаю, отчего это. Одному-то.

   Кондратий Семеныч. Вот. Одному-то.

   Кузьминична. И скучно и противно.

   Кондратий Семеныч. И скучно и противно.

   Кузьминична. И ночью не спится.

   Кондратий Семеныч. И дома не сидится.

   Кузьминична. Один?

   Кондратий Семеныч. Один.

   Кузьминична. А что такое один?

   Кондратий Семеныч. Один и в поле не воин.

   Кузьминична. Одному и у каши не споро!

   Кондратий Семеныч. А вот бы молодую хозяйку в дом, да хорошую. Такая - то есть?

   Кузьминична. Такая? Есть. Кондратий Семеныч.

   Кондратий Семеныч. Что самая хорошая?

   Кузьминична. Кровь с молоком, да еще со своими серьгами, так, что выйдет житье-то не вытье, а житье - масленица!

Кондратий Семеныч прошелся по комнате, заложив руки за спину, потом стал против Кузьминичны

   Кондратий Семеныч. Молодость моя еще не утрачена. Душа моя бодрствует! А что думаете, Анна Кузьминична, это дело исполнимое!

   Кузьминична. Конечно исполнимое! Только меня держись, меня, горемычной, не покидай, без меня беда будет. (В сторону Терентьевны). Сами знаете, сегодня все на одних обманах проживают. (в сторону Терентьевны) Живут же люди неправдой! Так и нам не лопнуть, а стать ого-го-го! А у меня не так, батюшка, у меня всё по правде. Не заносись только, батюшка мой родимый.

   Кондратий Семеныч. А невеста будет самая отличная?

   Кузьминична. Невеста будет отличная. Отобьем у всякого. Вы, самый хороший жених,- молодой да видный.

   Кондратий Семеныч. К тому же непьющий и с хорошим достатком. Да и нужды нет.

   Кузьминична. Ты только мне доверься, я такую тебе найду, что пальчики оближешь!

   Кондратий Семеныч. (Улыбаясь) Только тебе доверяюсь.

   Кузьминична. Что улыбаешься?

   Кондратий Семеныч. Самым старательным образом. А, например?

Входит Девица

   Кузьминична. (Показывает Девицу). И приветлива, и за себя постоять сможет, и козырная девица собой, тише воды, ниже травы, и в люди повести куда угодно, не стыдно. И приданное есть, свой сундук, шесть штук белья, все полотняное. Четыре платья, два платка, третий вязаный.

   Девица. Моей работы... а уж рукодельница какая! Шубка хороших подлисков, летнее пальто, серьги - одни свои, другие ваши будут. Посудка на обзаведеньице, гребенка получерепаховая... Я все правду говорю, без обмана, как есть.

   Кондратий Семеныч. Да? Говорите... Из чьих?

   Девица. Нетерпеливый жених... А нельзя сказать этого.

   Кондратий Семеныч. Никак?

   Девица. Никак.

   Кузьминична (Становится между ними). Много захотел; этак не долго девку ославить, а там хоть вызолоти, куда с нею? Ну, сам посуди, после тебя-то кто ее возьмет? Нет, уж если ты веришь, так верь; я говорю прямо, без обмана.

   Девица. А ручки-то какие, а ножки-то... вот хожу, из милости только что травки-муравки дотыкается... то есть

   Кондратий Семеныч. Пава павой, лебедь лебедем! Ну, так что же, на смотринах пообстоятельствуем, что ли?

   Кузьминична (Отводит Девку на место). Какие тебе, отец мой, смотрины! Не такой это дом; надо ведь разбирать людей, вот ведь и я бы к тебе не пришла теперь, если бы не знала в тебе добродетели. Пожалуй, охотников-то ведь много, только им свистни. Да я знаю сама, что человек, что одно название человека. А ты мне доверься, так небось, отобьем всех. Уж тут предусмотрено все без тебя. Я спроста не пришла бы к тебе. А по рукам, так по рукам; тогда скажу на ушко, как и чествовать.

   Кондратий Семеныч. И пойдем на обрученье?

   Кузьминична. А уж как благодарить будешь!

   Кондратий Семеныч. Как мне музыкант будет завидовать в счастии. Я согласен!

Кондратий Семеныч пляшет

   Кузьминична. Рукобитье назначаем на третий день. Дайте мне сахарцу

   И полтину на башмаки. Буду наведываться почаще.

   Кондратий Семеныч. А что Кузминична говорят что на Козогорье выискивалась в недавнем времени еще какая-то вдова Терентьевна, неизвестного происхождения?

   Кузьминична. Которая осмеливалась уже не раз делать попытки, чтобы отбить у меня хлеб.

   Кондратий Семеныч. По первым бойким приемам видно, что она может сделаться опасной соперницей для тебя.

   Кузьминична. Так за мною и старшинство по промыслу, и знание дела, и обычай, и самое главное доверие общества. И я обещаюсь при первой встрече наплевать ей в глаза!

   Кондратий Семеныч. А ты сходи к городничему?

   Кузьминична. Уже ходила с жалобой на нее, старалась всеми силами своего красноречия убедить его в том, что Терентьевне таким делом заниматься стыдно.

   Терентьевна. И что?

   Кондратий Семеныч. Ее надобно пристыдить при всех добрых людях.

   Кузьминична. Для чего собственно я, хочу наплевать ей в глаза!

   Кондратий Семеныч. Так, эта Терентьевна, промышляет, как и ты Кузьминична?

   Кузьминична. Ой, она говорит, самодурью. Пронюхала, что я была в таком-то доме и тотчас же смекнула зачем.

   Кондратий Семеныч. В надежде насолить тебе и отбить работу.

   Кузьминична. До послезавтра. И чтоб жених не скучал. А я прямым путем от тебя Кондратий Семеныч отправляюсь в дом родителей невесты и после предварительного широковещательного хвастовства о своем уменье удивлю их известием, что дело уже на мази, что смотрин, пожалуй, и не будет, а послезавтра, если угодно, рукобитье.

Уходят. Входит танцующий со скрипкой Филипп Иванович, затем к танцу пристраивается Терентьевна.

   Филипп Иваныч. Ну и что ты призадумалась Агафья Терентьевна?

   Терентьевна. Так я не знаю, кого сватала Кузминична она накинула глазом на математика и тебя Филипп Иванович

   Филипп Иваныч. Ну и как тебе математик этот?

   Терентьевна. Показался спесивым и недоступным.

   Филипп Иваныч. Да?

   Терентьевна. И работница твоя приходится мне одной хорошей знакомой сватьей. Поэтому я и отправилась к тебе Филипп Иваныч.

   Кондратий Семеныч. Она отправилась к Филипп Иванычу.

   Кузминична. К Филипп Иванычу? Это бесстыдство!

   Кондратий Семеныч. Это ж надо на другой день после твоего сватовства.

   Терентьевна. Филипп Иваныч как же ты здорово играешь на скрипке.

Филипп Иваныч. Веселая плясовая песня.

Филипп Иванович играет на скрипочке.

   Терентьевна. Как искусно ты подбиваешь щелчком в кузов своего гудка.

   Филипп Иваныч. Прокралась?

   Терентьевна. Через двор ваш вошла в сенцы.

   Филипп Иваныч. Намереваясь зайти на женскую половину?

   Терентьевна. Но, услышав веселую, разудалую песню, я решилась идти...

   Филипп Иваныч. Без дальних намеков прямо на приступ. Распахнув смелым приемом двери в комнату хозяина, прямо ввалилась туда пляшучи, притопывая ногами и прищелкивая пальцами.(Пляшут)Такой способ заводить знакомства поразил меня но... Не пьяна ли ты часом?..

   Терентьевна. (Плачет на взрыд). Не пьяна, и в своем уме.

   Филипп Иваныч. Плач навзрыд... после пляски?..

   Терентьевна. Ты так сильно тронул и поразил меня.

   Филипп Иваныч. А почему на взрыд?

   Терентьевна. Потому что я плачу по бедной, злосчастной девице, которая потеряла свой покой через вас Филипп Иваныч. Ест не заест, спит не заспит. Словом, не может без вас ни жить, ни умереть. Если ты, злодей, наслал это на мою пташечку, касаточку заговор, так прикажи снять, не то я тебе жить не дам на свете. Удивлен Филипп Иваныч от удовольствия, а?

   Филипп Иваныч. Я свел с ума такую прелестную девицу.

   Кондратий Семеныч. Гляди что делается. У него на столе стоит уже самовар, Терентьевна пьет чай в прикуску.

   Кузьминична. А он?

   Кондратий Семеныч. Прилизывает жалкие остатки своих волос.

   Филипп Иваныч. Прошу только о том, чтобы вести дело как можно посекретнее.

   Терентьевна. А если оно пойдет да на ладится?..

   Филипп Иваныч. То устроить его поскорее, чтобы не помешал Петровский пост.

   Терентьевна. Вот и отлично. Ну, касатик мой Филипп Иванович я поспешу в дом невесты.

   Филипп Иваныч. Пройдемте, я провожу.

   Терентьевна уходит. За ней Филипп Иванович.

   Кузьминична. Ты глянь Кондратий Семенович что творится. Терентьевна вышла со двора заднею калиткой?

   Кондратий Семеныч. Под проводами самого хозяина, пошла задами и полетела прямо в дом невесты. Глянь, обошла сперва осторожно кругом, заглянула во все щелочки ставней,

   Кузьминична. Глянь что делается. Убедилась, что чужих нет, и втерлась через заднее крыльцо в покой.

   Терентьевна. Матушка,

   Мать невесты. Фу ты на пугала.

   Терентьевна. Я к вам от добрых людей пришла и за добрым делом.

   Мать невесты. Я поняла, о чем тут пойдет речь. Потому приглашаю вас к себе в комнату. Присаживайтесь. Я думаю при таком незавидном женихе, который для мещанской дочери дорог не только как чиновный человек, как дворянская или по крайности полудворянская душа, так же как у дочери моей есть получерепаховая гребенка.

   Терентьевна. Получерепаховая гребенка. Мило, мило.

   Мать невесты. Ну, матушка, от кого же вы?

   Терентьевна. Да от добрых людей. Сперва бы от вас что-нибудь услышать, так можно бы потом и назвать.

   Мать невесты. Ну, да хоть так намекните как-нибудь, а то ведь и мы не знаем, что говорить; хоть из каких мест да каких примет, скажите.

   Терентьевна. Так как улицам в Козогорье, нет названья, то я должна вам объяснить по-нашему. Скажу, что домик стоит на углу, выходит на две улицы, а против угла колодец.

   Мать невесты. Да колодец, а чиновный?

   Терентьевна. Чиновный.

   Мать невесты. В отставке?

   Терентьевна. В отставке.

   Мать невесты. Случается, что запивает?

   Терентьевна. Ну, случается.

   Мать невесты. И домишко на боку? И год на воротах написан?

   Терентьевна. И год на воротах написан. Я изумленная такою прозорливостью. Я не могу отрицать ни одной из этих примет.

   Мать невесты. Подумаем, матушка, подумаем, прибавлю к этому еще, что этот суженый уже стучался в наши ворота.

   Терентьевна. Слово "подумаем" в этом случае означает согласие?

   Мать невесты. Завтра будет рукобитье.

   Терентьевна. У нашего жениха, руки что надо, ноги куда надо, голова на месте, язык не помело.

   Мать невесты (С поддевкой). А карманы хоть полные... Ничего, матушка Агафья Терентьевна, так говорится, к слову пришлось. А вы, скажите-таки мне по правде, вы от него самого-то есть?

   Терентьевна. От него самого, матушка, и прямо вот оттуда пришла, чтоб у меня руки и ноги отсохли!

   Мать невесты. Ну, так что же, матушка, как было сказано, так пусть и будет милости просим на завтрашний вечер... благодарствуем за старание...

   Терентьевна. У меня вскружилась голова от радости. Я хочу посмотреть хорошенько на невесту, чтобы описать жениху всю красоту ее.

   Мать невесты. Завтра вечером матушка... благодарствуем за старание...

Терентьевна пошла обратной дорогой

   Терентьевна (Поет). Ничего не пожалею,

   Буйну голову отдам!" -

   Раздается голос властный

   По окрестным берегам.

Появляется как гриб Кузьминична

   Кузьминична. Что отбила работу!

   Терентьевна. Да у соперницы своей.

Уходит. Появляется Кондратий Семеныч

   Кондратий Семеныч. Чесала языком с нею четверть часа и пустилась прямо в притруску.

   Кузьминична. Разумеется, опять по задам, к Филиппу Иванычу, где задняя калитка заперта.

   Кондратий Семеныч. Так она перелезет через забор. Пойду, к сватовству готовится.

   Кузьминична. Иди, готовься.

Уходят. Входит Филипп Иванович

   Филипп Иваныч. Эх, какой прекрасный день...

Входит Кондратий Семенович

   Кондратий Семеныч. Жених. Разоделся.

   Филипп Иваныч. По мере средств и возможности!

   Кондратий Семеныч. Нам что по одному и тому же пути?

   Филипп Иваныч. Я вышел первый, а ты ненавистный сосед за мною следишь? Очень ловко.

   Кондратий Семеныч. Я все же продолжу свой путь. Вот только меня глубоко удивляет ваша дерзость, идти впереди, меня указывая мне дорогу.

   Филипп Иваныч. Куда?..

   Кондратий Семеныч. К воротам моей суженой.

   Филипп Иваныч. Вашей?..

   Кондратий Семеныч. Да моей! Вы... просто...

   Филипп Иваныч. Что Кондратий Семеныч не утерпели стали браниться довольно громко и пустились огромными шагами на перегонки за мною. Как вы посмели остановить меня уже в воротах известного нам дома. И почему ваши объяснения начались бранью?

   Кондратий Семеныч (Громко). Я пустился огромными шагами на перегонки за вами? Да это вы меня и остановили уже в воротах известного нам дома.

   Филипп Иваныч. Нет вы! Вот за мной подоспела и Терентьевна.

   Терентьевна (Наступая на Кондратия Семеновича). Я желаю разузнать! В какой это я просак попала? А? И потому вы не посмеете идти в впереди моего жениха Филиппа Иваныча в дом невесты. Мы появимся там в одно время с Филиппа Иванычем и смело вступим в состязание с Кузминичной. А вот и хозяин дома. (Филипп Иванычу). Хозяин дома бедный мещанин, живет, как большая часть мещан наших, неизвестно каким промыслом.

   Кузминична. Хозяин дома вышел на крыльцо встречать нашего жениха. А вы тут каким боком? А?

   Терентьевна. А-а-а-а! Глянь кто за хозяином выскочил!..

   Филипп Иваныч. Это Кузминична.

   Терентьевна. Увидала в окно приход жениха?

   Кузминична. Я вижу незваных и нежданых людей.

   Терентьевна. Как только хозяин показался на крыльце, и стал раскланиваться в недоумении с двумя сужеными, ты Кузминична, вскинувшись на меня Терентьевну, резким и не внятным полуголосом стала бранить меня и спрашивать. Да как ты посмела.

   Кузминична. Зачем и по какому праву ты пожаловала и к чему привела с собою этого бесстыдного пьяницу Филиппа Иваныча, некие свахи не знают этого дела и только портят его своими стараниями. Тогда как тут сошлись за добрым делом одни только добрые люди, и притом почетные, как вот Кондратий Семеныч.

   Терентьевна. Это я порчу своими стараниями?.. Это значит, я не знаю своего дела? Да это ты ходишь и людей в заблуждение вводишь. Придешь, наговоришь чепухи и сидишь, чай попиваешь.

   Кузминична (Напористо громко). Да кто ты такая будешь? Без роду, без племени, не знамо откуда взялась. И ты посмела, сваха недоученная, отбивать у меня Кузьминичны - известной свахи - хлеб!

   Терентьевна. (Становясь в бойцовскую позу петуха). Нет! Вы видели этих добрых людей. Да ты просто чучело, а не сваха. Ты и говорить - то по благородному не умеешь.

   Кузминична. Да как ты посмела своим языком неотесанным меня Кузьминичну обругать и суженого моего!

   Терентьевна. Ах так! (ухватила своего Филиппа Иваныча за руку). Филипп Иванович в перед!

   Стала тащит его. Кузминична с своей стороны поспешила поступить точно таким же образом с Кондратием Семенычем.

   Кузминична. Кондратий Семеныч! На абордаж!

   Девица. Во как обе четы столкнулись на крыльце. Гляньте незастенчивая Терентьевна нашлась.

   Филипп Иваныч. Хватай Кондратия Семеныча за фалды и тащи его вниз!

   Кондратий Семеныч. Ты что Кузминична толкаешь меня в грудь?..

Начинается перебранка.

   Девица. С четверть часа времени продолжались крупные объяснения, на крыльце, обеими свахами, а перед крыльцом - женихами. Усмирительные речи и поклоны хозяина, а равно и увещания некоторых, более расторопных гостей, их никто не слушал и даже не слыхал. Все были заняты собою и собственною своею беседою. Свахи, бились между собой почти врукопашную.

   Кузминична. Да чтоб я, когда ни будь, ступила на это порог этого дама, где просто хозяин и хозяйка никчемные! Тьфу, на вас!

   Терентьевна. Да чтоб вашему дому и вам, в том числе сто тараканов на голову! Тьфу, на ваше хозяйство!

   Мать невесты. Вон ушли со двора. Женихи, оба!

   Кондратий Семеныч Филипп Иваныч. Мы?..

Глянув на друг друга волком.

   Кондратий Семеныч. Я!

   Филипп Иванович. И я!

   Кондратий Семеныч Филипп Иваныч. Очень сильно обиженны!

   Филипп Иваныч. Таким соблазном и позором.

   Кондратий Семеныч. Я налево.

   Филипп Иваныч. Что решил дать значительный круг?..

   Кондратий Семеныч. Лишь бы не идти вместе с врагом своим!

   Мать невесты. Фу, наконец, то в доме затихло.

   Кондратий Семеныч. (Возвращаясь). С этого времени два соперника.

   Филипп Иваныч. Я вас возненавидел до такой степени!

   Кондратий Семеныч. А я вас так же! Что даже заколочу досками окна. Чтоб вас не видеть!

   Филипп Иваныч. От этого ваша шаткая лачужка, примет еще более унылый и разоренный вид. Чтобы тебе одному высохнуть в квинту!

   Кондратий Семеныч. А тебе подавиться углом!..

   Музыка, поклоны.

Что выжмешь, то и зашибешь,

такая должность наша.

/По рассказу В. И. Даля «Хлебное дельце»/

Действующие лица

Чиновник -

Иван Абрамович -

Управляющий дома -

Иностранка -

Подследственные -

Мать Амалии Кейзер -

Амалия Кейзер -

Следственная контора. Комната допроса. Входят с папками Чиновник, Иван Абрамович.

Чиновник. Да, искусный вы человек Иван Абрамыч. Скажите, пожалуйста, откуда у вас берутся подачи эти?

Иван Абрамыч. Не понимаю, то есть?..

Чиновник. Я не могу постигнуть, как это вам счастье везет?..

Иван Абрамыч. Да?

Чиновник. На каких же вы теперь опять дураков напоролись?

Иван Абрамыч. На ловца и зверь бежит, сударь мой.

Чиновник. Дураков-то у нас непочатый угол.

Иван Абрамыч. Про это и говорить нечего. Да дело тут не в них, почтеннейший.

Чиновник. Так на одних дураках недалеко уедешь?

Иван Абрамыч. Чтобы и умница рад был попасть в дураки. Тут нашему брату нужно быть не оплошным, а суметь подвести как следует дельце.

Чиновник. Вот в чем дело. Откуда берется?

Иван Абрамыч. Откуда берется? Да нам, с позволения сказать, черт на хвосте приносит - мы и тем не брезгуем!

Чиновник. Дураки, они не вовсе дураки.

Иван Абрамыч. Сударь мой, кто-то есть чтит, и чествует, и уважает нашего брата. Вот попались хотя бы вы…

Чиновник. Я?.. Благодетель мой, как?..

Иван Абрамыч (Улыбаясь). Шучу. Например.

Чиновник. Ах, например. Фу.

Иван Абрамыч. Я говорю, например. Амалия Кейзер.

Чиновник. А это мужчина?

Иван Абрамыч. Мужчина, хоть и Амалия, а он-то тут лицо подставное. Так не в обиду вашей чести сказать, а были бы и вы таковы...

Чиновник. Иван Абрамыч. Я хотел спросить вас…

Иван Абрамыч. Ну?

Чиновник. Об этом-то Амалии Кейзер, Пожалуйте, распотешьте, расскажите.

Иван Абрамыч. Сударик ты мой, у нас, изволишь видеть, заведение вообще такое, что делишки, какие набегают, разбираются по самим разборам. (Шевелит пальцами). Это уж наших рук не минует. И всякое дельце, прежде чем сдается пойдет, в ход соображается по достоинству.

Чиновник. Чего оно стоит, хорошее дело?

Иван Абрамыч. Хорошее дело, (Потирает руками). Хлебное, следственный оставляет за собой и производит его под своим наблюдением. Сам распоряжается и направляет его там куда и как следует. Тут нашему брату поживы нет.

Чиновник. Что много обрывать гривенничков приходится?

Иван Абрамыч. Пустые делишки, второй и третьей руки, с которых поживы мало, раздаются прямо на нашу братью, мелкую сошку, с обложением, по обстоятельствам, по достоинству дела. Вот у тебе есть делишко, подай за него хоть пять, десять, двадцать целковых, а там ведайся, выручка твоя, уж это твое счастье.

Чиновник. Что бог даст этого никто не отберет?

Иван Абрамыч. Кто не изловчился, того и гляди, что свои приплатишь, и сам насилу отвертишься.

Чиновник. Кому счастье счастьем. А что бы поживиться, надо же приложить уменье, и хорошенько вымотать ему требушину.

Иван Абрамыч. Вот, сударик ты мой, вымотать. Наш брат поэтому и бьется над этаким делом и ухитряется, как бы из него соку по выжать.

Чиновник. И воля дана только на производство?

Иван Абрамыч. Разумеется, на производство. Пишешь только, куда и что по соображению оказывается нужным.

Чиновник. А подпись?

Иван Абрамыч. Все его же. Только чтоб уж он не мешал. И тут берегись одного.

Чиновник. Чтобы все было шито-крыто?

Иван Абрамыч. Чтобы все было шито-крыто. И чтоб его не подвести под ответ, а то по шее.

Чиновник. По шее?..

Иван Абрамыч. И тотчас вон, и пошел на мостовую в ногти дуть, хоть сам иди в мазурики.

Чиновник. Например?

Иван Абрамыч. Например, на улице случилась драка?

Чиновник. Драка простая?

Иван Абрамыч. Простая без грабежа, без злого умысла, без увечья, без прикосновенности, ну вот хоть бы в пьяном виде. И все только народ черный, это делишко пустое. Подрались фабричные, все с себя наперед пропивши. Хвать, а у него в кармане, дыра.

Чиновник. Так этот народ предусмотрительный, взятки гладки.

Иван Абрамыч. Вот такое-то дельце, с обложением одним целковеньким, и сдается нашему брату. Надо выручить целковенький, да еще и себе не в убыток, чтоб было из чего хлопотать и чтоб как-нибудь прокормиться. Тут и говорить нечего, вы сами знаете, что в жалованье, каково оно ни есть, только расписываешься, а и в глаза его не видим.

Чиновник. Как тут быть?

Иван Абрамыч. Ну, попридержишь маленько драчунов, чтоб посбить с них спесь. Позовешь к допросу, постращаешь, прикрикнешь.

Чиновник. А не берет?

Иван Абрамыч. Так опять отправишь его туда же, чтоб уходился. В другой раз, уже и растолкуешь, в чем сила, чтоб показаньице сделал нужное, сослался, хоть на свидетеля, с которого бы шерсти клок сорвать можно.

Чиновник. А как, например, отпрашиваться станет, чтоб не путали его?

Иван Абрамыч. А ты ему. На тебя указали, шли мимо да видели, не отворотили рыла. С нас и этого довольно, ну чтоб больше взять. Требуем ему прийти в часть!

Чиновник. А он в отказ. Знать не знаю, ведать не ведаю, и не видал никакой драки, и я эту пору по улице не ходил.

Иван Абрамыч. А ты ему ладно. А пожалуйте завтра опять, утром пораньше. А не пожалуете, так приведем. Пришел, посидел часа три-четыре, просится, молится. А мы, некогда теперь, недосуг. Потерпите, дело нужное.

Чиновник. А как отпустим, он опять то же затевает.

Иван Абрамыч. Пожалуйте завтра! Вот, батюшка, такими-то мизерными способами, глядишь - а все денежки свои с лихвой воротишь. Как отпустишь его совсем, а на поверку выходит, мы оба с ним довольны остались!

Чиновник. Как говорится. Что выжмешь, то и зашибешь?

Иван Абрамыч. Такая должность наша.

Чиновник. Ну, государь мой, а когда дельце поважнее?

Иван Абрамыч. Тут сила уголовного закона.

Чиновник. Например?

Иван Абрамыч. Тут следствие не ради одной острастки. А следствие настоящее, на основании предписания начальства.

Чиновник. По воровству-краже, либо по воровству-мошенничеству, убийству, бывает?

Иван Абрамыч. Бывает. Вся штука в сборе. Чтоб притянуть между делом к прикосновенности с человека с подбитым глазом. Которому б было чем разделываться. Вот его к допросу. Показывай он себе что хочешь, нам все равно.

Чиновник. Так если они врут?

Иван Абрамыч. А мы все пишем, да пишем, а там опять допрашиваем, да опять себе пишем. Сличив на досуге все показания его, и выведешь противоречие. Вот дело-то уже и принимает другой оборот. Прочитаешь ему относящиеся до этого обстоятельства статьи, об уликах, очных ставках, о ложном показании свидетелей и о прочем…

Чиновник. Ну, разумеется, кто же сам себе ворог, не каменная душа в человеке, размякнет.

Иван Абрамыч. Размякнет. Иной жмется долго, все ж под конец подастся. Вот мы и на переговоры и подоим его маленько. А все допросы эти и показания из дела вон да в успокоение его при нем же начетверо. Потроха эти, видишь, и к делу-то не идут. А подкладываются временно, для одной только острастки.

Чиновник. А тут сноровка нужна?

Иван Абрамыч. Сноровка, государь мой, нужна немаловажная. Чтоб дело-то вести в два порядка и не спутывать их, а помнить, в каком показании про что поминать. А о чем умалчивать, либо то чем отбирать показание особо, в виде дополнительного. Это-то мы и называем потрохами, их-то и можно в случае чего по боку, а дело все идет, да идет себе своим порядком. Так и плетем.

Слушатель с жадностью и завистью внимал наставлениям этим.

Чиновник (вздохнул). А дельце Амалии Кейзер, Иван Абрамыч, сделайте одолжение...

Иван Абрамыч. Дельце Амалии Кейзер, о котором вы помянули, или я то есть помянул, а вы напросились на него... Разболтался я больно. Ну, да уж быть так! Да, это дельце выдалось хлебное, нечего сказать... богатейшее! Нашему брату, мелкой сошке, редко на веку такое достается... А ведь для незнающего человека плевое дело было. Гроша не стоило. Чего ведь уж наш следственный не новичок, не олух не промах, уж он то видывал виды, и знает толк, и зубы съел на этом. Да и тот, взглянув на это дельце, сунул его мне, всего-то за три целковых...

Чиновник (Удивляясь). Как за три?

Иван Абрамыч. Да, три!

Чиновник. Да в других руках оно и трех гривенников не стояло.

Иван Абрамыч. А недельки через две у меня не тремя запахло. В моих-то руках, любезнейший, оно вот как развернулось.

Чиновник. Что, пожалуй, к трем-то и два нолика без греха приписать бы можно - вот что.

Иван Абрамыч. Ну, так вот послушайте-ка. У графа Трухина-Соломкина – знаете?

Чиновник. В Волошской от моста третий дом?

Иван Абрамыч. Он самый - какая-то прачка то ли, судомойка украла батистовый платочек.

Чиновник. А кто ворует, да концов хоронить не умеет, тот нашего брата кормит.

Иван Абрамыч. Так вот её прислали в часть. Ну, первое дело, известие, понаведаться в дом графа для разных допросов. Бывает и в таком доме, что впутается кто-нибудь сторонний да пожелает разделаться по-приятельски. Чтоб в таком деле не было его имени на бумаге. Бывает, что струсит, как закинешь намек, что следует вас в часть потребовать, снять показаньице.

Чиновник. А если упирается?

Иван Абрамыч. Просто надоешь частыми приходами да расспросами. Уж тут самому скучать ни как нельзя. Вот ту барину нашему беспокойно покажется. И он тебя, с удовольствием, поблагодарит,

Чиновник. Лишь бы только не беспокой его.

Иван Абрамыч. Вот, вот. Недавно также по воровству стали потаскивать день за день для допроса то кучера, то комнатного, то повара - глядишь, а барин-то день без лошадей, день без обеда, день без чищеного платья и сапог, и пропаже своей не рад. Бросьте, говорит, дело, не желаю продолжать иска. Нельзя, говорят, следствие должно идти своим порядком. В убытках вы вольны прощать вора, а в уголовном деле - нет, не ваша воля, да и не наша, и мы не вправе. Вот тут барин-то и видит, что надо раскошеливаться. Двадцать пять. А нате-ка на ладошку.

Чиновник. И поднес?

Иван Абрамыч. Только что бы оставили его в покое, да не таскали его людей. Да, вишь, не мне достались они, а самому начальству.

Чиновник. Ну, так о нашем-то деле.

Иван Абрамыч. Так вот в этом доме ничего не удалось. Вроде бы самая сущая безделица, а почему, знаете?

Чиновник. Почему?

Иван Абрамыч. Потому что этот дом не такой. Тут надо с осторожностью поступать и деликатно. Тут даже и личного платка батистового не приложили.

Чиновник. То есть?

Иван Абрамыч. Как девку при объявлении отправили в часть. А ведь это первое, чтоб личное было налицо. Хоть оно и не важное дело - платочек, а все годится...

Чиновник. Ну?

Иван Абрамыч. Гну! Тут и этого не удалось.

Чиновник. Дом не такой?

Иван Абрамыч. Нельзя было.

Чиновник. И настаивать.

Иван Абрамыч. Тут надо было осмотрительнее быть. Вот тебе еще пример. В прошлом году.

Чиновник. Так же?

Иван Абрамыч. Так же, нам по усам текло, а в рот не попало. Две серебряные ложки подряд выудил наш воришка из дому после покражи серебра,

Чиновник. Для сравнения что ли?

Иван Абрамыч. А уж за третьей не посмел идти.

Чиновник. Так и бросил дело?

Иван Абрамыч. А в другой раз шубку украл.

Чиновник. В доме, он?

Иван Абрамыч. Он. Меня тогда взяли для допроса.

Чиновник. Да…

Иван Абрамыч. Я стал было допрашивать, чтоб все приметы записать. И он, тут как завизжал. Что опять меня допрашиваете... «Ну, - говорит хозяин, - уж извините, я вижу, чего вам хочется, да у меня другой такой шубы для сравнения нет...»

Чиновник. Срезал злодей!

Иван Абрамыч. Ну, толку нет, на подметки не выбегаешь, незачем и ходить к графу.

Чиновник. Как быть, а три целковеньких задано, надо умудряться.

Иван Абрамыч. Вот я вечером опять взялся за дело, за производство поглядел на него, с которого конца не приступись. И гроша не стоит, не только трех рублей.

Чиновник. А если что-нибудь с девки сорвать?

Иван Абрамыч. Так безделица, едва ли в расходы воротишь, а уж тогда выпустить надо и перешить дело. Не хочется, убыточно. Ну, думаю, не поищешь, не постараешься, так и не найдешь.

Чиновник. А потерять свое жаль.

Иван Абрамыч. Жаль. «Брось, - говорят товарищи, - ничего не доищешься, хоть и не перечитывай». Да и стали еще подсмеиваться, да и подшучивать надо мною, мигнув друг другу, да вполголоса: «Вот зашибет человек копейку, так зашибет!» Ну, ладно. Перепустил я листы еще разок промеж пальцев - чего смотреть, явочная от управителя графского, да адресный билет Матрены этой, да два листка отобранных мною показаний - только и есть.

Чиновник. Как ни верти, не вывертишь.

Иван Абрамыч. А вывертеть надо. Гляжу - так вот глазами и напоролся тебе на аттестацию подсудимой по-прежнему месту пребывания, на адресном то есть билете. Во-первых, подпись не засвидетельствована в квартале?

Чиновник. А во-вторых?

Иван Абрамыч. Аттестация подписана твердою, скорописною мужскою рукою.

Чиновник. Амалия Кейзер врет.

Иван Абрамыч. Врет! Амалии Кейзеры так не пишут; и у меня почуяло что-то ретивое и будто бархатною рукою по сердцу провело. Поглядел еще и молчу. Думаю, пусть посмеются, а последний смех будет лучше первого. Мы тотчас закинули крючок туда, где жила прежде Матрена наша, да вытребовали управляющего дома.

Чиновник. Пришел?

Иван Абрамыч. Куда денется. Вон пришел. Сейчас мы ему адресный билет с аттестатом на стол.

Входит управляющий дома.

Это, что? У вас в доме жила Матрена?

Управляющий дома (Испуганно). Матрена. Жила, но сейчас перешла в другое место.

Иван Абрамыч. Другое место. Там она прокралась и шибко попалась. Дело уголовное, вот и аттестат не засвидетельствован в квартале.

Управляющий дома. Виноват, недоглядели. Дело прошлое, не вводите в беду...

Иван Абрамыч. Чего не вводить, ты видишь, чай, что и без нас сам влез, и с головою. Ныне время строгое, нашему брату за вас не отвечать. Ты, законы знаешь не хуже нашего. Штраф причитается за передержательство по полтора целковых за сутки, и всего за девяносто семь дней вот.

Управляющий туда, сюда.

Управляющий дома. Поправьте как-нибудь, беду нашу. Ведь тут худого умысла не было.

Иван Абрамыч. Просмотрим. Так девка ушла? Где искать ее станешь?

Управляющий дома. Возьмите по-христиански, да и концы в воду.

Иван Абрамыч. Что долго толковать, - дело видимое, либо по полтора целковых за девяносто семь дней, либо тридцать на стол - больше и говорить не стану. Что мы чешемся управляющий?

Управляющий дома. Однако ж…

Иван Абрамыч. Принес денежки.

Управляющий дома (Достает). Вот принес…

Иван Абрамыч. (Открывает папку). Мы пошлем билет от себя засвидетельствовать в квартал.

Управляющий дома. А концы?

Иван Абрамыч. В воду. Их в воду.

Управляющий дома. Спасибо.

Иван Абрамыч. Ну, это конечно. Теперь примемся за другое. Кто такая у вас в доме Амалия Кейзер?

Управляющий дома. Ну, уж про то сама она знает, кто она. Она и всего-то с год, как приехала сюда не знаю, откуда, из Риги либо из Ревеля, из Гамбурга, и больно щеголяет. Доходы она, видно, получает знатные.

Чиновник. А по-русски знает хорошо?

Управляющий дома. Где хорошо, через пятое в десятое ломает.

Иван Абрамыч. Есть чем поживится, - теперь, не уйдет.

Чиновник. Вот принес черт на хвосте, так принес!

Иван Абрамыч. Объяви Амалии Кейзер, чтоб соблаговолила пожаловать в следственную часть. Свободен.

Управляющий ушел

Заметьте, это так пишется у нас в первый раз: «Объявить, чтоб соблаговолила», потому что надо же не об одном себе подумать, а выручить при случае товарищей.

Чиновник. А если по этому приглашению она еще не явится, потому что местный квартальный тоже попользуется небольшим от нее гостинцем?

Иван Абрамыч. Пождем мы недельку да черкнем другое приглашение. Представить немедленно в часть для допроса.

Чиновник. Вот тут-то уж она, голубушка, не отвертелась от нас.

Иван Абрамыч. Не тем голосом заговорила. Отдав там целковенький, чтоб за великую милость позволили ей приехать в своем экипаже, а не водили с городовым.

Чиновник. Вишь амбиция, людей стыдится.

Иван Абрамыч. Изволила прикатить в щегольской парной колясочке.

Чиновник. А лошадки, хоть бы на них мне прокатиться, тысячные.

Иван Абрамыч. Сама в бархате, в шелку, в перьях... ну вот глядеть любо.

Чиновник. Этаких-то подай нам больше, тут хоть щипком урвешь.

Иван Абрамыч. Так на магарычи будет!

Входит Иностранка.

Иван Абрамыч. Служила у вас такая Матрена?

Иностранка. Слюшил.

Иван Абрамыч. А, слюшил - понимаем. Вы ее отпустили?

Иностранка. Ага, пустиль.

Иван Абрамыч. Пустиль… Хорошо и это. А кто ей за вас аттестат подписал на адресном билете, извольте-ка посмотреть, коли эту грамоту знаете. Вы по-русски знаете читать и писать?

Иностранка. Нет, я не знай.

Иван Абрамыч. Не знай. Так кто же это подписался, Амалия Кейзер? Позамялась красавица, хотела прикинуться немогузнайкой да грехи слезами смыть! Да у нас на этой масти не выезжают! Мы тебя к ногтю, если не угодно честью покаяться. Так у нас про вашу милость есть такое местечко, что там на досуге подумать можно... не угодно ли?

Растворили ей двери в камеру.

Что, красавица ты моя, полились слезы ручьем по шелку да по бархату, а легче.

Иностранка. Нет.

Иностранка вынула бумажник да кошелечек, все высыпала

Иван Абрамыч. И всего-то целковых с двадцать?

Иностранка. Нет, больше ни гроша.

Чиновник. Просится, все.

Иностранка. Пусти, пусти.

Иван Абрамыч. Ну, сударыня, пустить мы пустим и тревожить тебя больше не станем. Мы найдем такого, что и сам за себя постоит, только изволь говорить правду, не то насидишься. Кто это писал?

Иностранка. Это писал один мой знаком. Я девушка бедная, иностранка, порядков ваших не знаю, я его и попросила написать что надо.

Иван Абрамыч. Да это все хорошо, с вами-то уж мы разделались, да он-то кто таков? Как зовут, где живет, чем занимается? Сколько ни жмись голубушка, а назвать виноватого, этого знакомого, то есть франтика, щеголя, расточителя придется.

Иностранка. Это Амалия Кейзер

Иван Абрамыч. Ступай, бог с тобой. Наша пуля виноватого сыщет.

Иностранка стала раскланиваться уходя.

Чиновник. Ишь ты да как она раскланялась, принялась приседать во все стороны, и сторожам-то всем по низенькому поклону, да чуть в пляс не пошла от радости до самой коляски своей!

Иван Абрамыч. Что, кто кому посмеялся?

Чиновник. Да кто же думал, дескать, там искать, где ты нашел. Дело о воровстве, а ты предъявил ей подпись адресного билета прежнего места жительства!

Иван Абрамыч. В том-то сударик мой, и штука, не мудрено из готового выкроить. А ты сам потрудись кудельку вычесать, да выпрясть, да основу извлечь, да уток проложить. Да что тогда выкроишь, так уж это твоя работа, и никто тебя не смеет попрекнуть. Вот что!

Чиновник. Ну, надо навести справочку.

Иван Абрамыч. Оказалось, у этого Амалия Кейзера мать тут же в городе живет.

Чиновник. Так что мать, у кого ее нет. Ее и кормить придется.

Иван Абрамыч. А это такая, что сама кормит, а он-то только обирает! Богатая и знатная барыня, а в сыне души не слышит, и разъезжает с ним все в карете по самой знати.

Чиновник. Так может невест выбирает?

Иван Абрамыч. Все, разузнали обо всем уже обстоятельно, отправляюсь к ней.

Чиновник. Сказать по правде…

Иван Абрамыч. Что?

Чиновник. Без привычки даже трудно в дом такой войти.

Иван Абрамыч. Робеешь?

Чиновник. Робею, сам не знаешь отчего.

Иван Абрамыч. На стены глядя, робеешь. Ну, а мне уж не впервой, я от боялся, не стучит сердце. Знаю, зачем иду.

Перестановка Дом Амалии Кейзер.

Слуга. Что надо?

Иван Абрамыч. Доложите барыне, что следователь и чиновник пришли.

Слуга. Барыня приказала сказать, что некогда ей, занята. А что нужно скажите буфетчику, вот он доложит.

Чиновник. Нет, нельзя, доложи-ка барыне, что сама жалеть будет, коли не переговорит со мной, да после поздно будет. Уж пусть лучше не побрезгует, что речь поведем о сыне ее по важному делу.

Иван Абрамыч. Видишь братец ты мой, тотчас, растворяются двери, и просят в гостиную, и сажают на кресла! Вот оно каково? Что же ты думаешь, А обои кругом.

Чиновник. Все шелковые.

Иван Абрамыч. И картины.

Чиновник. В золотых рамах

Иван Абрамыч. И Под ногами такие ковры лежат.

Чиновник. Что хоть бы тебе на праздничную жилетку.

Выходит барыня, маленько перепуганная

Мать Амалии. Что такое сталось?

Иван Абрамыч. Да вот, сударыня, хоть и очень жаль вас, а несчастьице с сыном вашим приключилось.

Мать Амалии. Боже мой, что такое?

Иван Абрамыч. Под чужую руку изволили подписаться. Сами изволите знать, это подлог и фальшивка такого рода - хоть оно и по неведению, может статься, по молодости, но ведь закон этого не разбирает…

Заломила руки мамаша

Мать Амалии. Я прошу объяснить все.

Иван Абрамыч. Есть, у нас одна знакомая девица, должно быть, что девица. Так она себя показывает. Родом из приезжих, заграничных мест. Вот сынок ваш, конечно, из угождения только к ней, не чая в том худого, изволил за нее подписаться. Вот, изволите видеть.

Показывает документ.

Узнаете ручку своего сына, вот Амалия Кейзер. Об этом завелось у нас дельце. Девица эта оказалась причастной к значительным, и даже, можно сказать, государственным, преступлениям. Дело выходит самое уголовное. Вы, сударыня, простите меня, неуча, потому что мы ведь законов не пишем, а только исполняем их, и что за это очень строго с нас взыскивается, а по закону такая подпись именуется подделкой акта. И судом приговаривается виновный к лишению прав состояния... Вот извольте видеть. Я и томик со статьею захватил и нарочно для вас заложил закладкой...

Достает свод законов

Только не пугайтесь барыня моя насмерть, а то придется нам вас откачивать. А тут у вас ковры персидские, разные мраморы и бронзы, зеркала-трюмо. Богатство такое, что в другое время не нагляделся бы, ну, а тут не до того. Хоть как вы ни привыкли себе барничать да нашего брата похуже своего блюдолизом считать, однако.

Мать Амалии. Полно сейчас пошлю за сыном.

Влетает Амалия Кейзер.

Чиновник. Гляди прилетел в таких прическах да таким козырем.

Амалия. Что беда? Я услышал, о чем тут речь ведете, Сейчас мы по-своему, с мамашей, переговорим.

Чиновник. А что так побелел, что твое полотенце?

Амалия. А я подумал, - вот то-то, видно пословицу-то про кошку да зайца люди не с ветру взяли.

Мамаша вынесла шкатулку и дала денег. Чиновник и Иван Абрамыч ушли. Перестановка. Там же в участке

Иван Абрамыч. Так-то, друг любезный мой, побалагурили мы недолго, а дело сделали хорошее, и все остались довольны.

Чиновник. Взяли, получили, с позволения сказать, три сотенки серебром.

Иван Абрамыч. Да, да, хоть не гляди на меня комом, гляди россыпью, - зашиб-таки и ты за свое старание на бедность, получи триста.

Чиновник. Так что разрываем мы на мировую адресный билет с аттестацией на мелкие клочки,

Иван Абрамыч. Чтоб его и помину не было. (Разрывает). Так вот, государик ты мой, милостями своими человека взыскивает, хоть она и гнетет иную пору нашего брата. Ух, как гнетет! Дельце-то и всего снято было за три, с обеих да и того-то оно в других руках не стоило.

Чиновник. А вся сила вышла не в батистовом платочке графа Трухина-Соломкина, а в Амалии Кейзер.

Иван Абрамыч. Её-то нам нелегкий и принес на хвосте?

Чиновник. Чудесно! Истинные чудеса. Да чем же вы покончили дело, этой Иностранки? Что сталось у вас по делу о покраже?

Иван Абрамыч. Эх да о чем он заботится! Да разве тут об этом речь? Плюнули, да и бросили. Вытребовали из адресной подлинный паспорт ее, сунули ей в зубы - и ступай на все четыре стороны.

Чиновник и Иван Абрамыч. Взяли свои папки посмотрев в зал ушли.

Занавес

Про мышь зубастую да, про воробья богатого

(По сказке В. И. Даля.)

Действующие лица:

МЫША - Безработная лентяйка

ВОРОБЕЙ - Богатый бомж

ЛЕВ - Мафиозный бос

ГРАЧ - Секьюрити

ОРЕЛ - Многообещающий депутат

СТАРУХА - Дух времени

СЕКЮРИТТИ ЛЬВА – Бесчувственные головорезы

Слышен шум, на сцену несется орда. Идет выяснение отношений. В перед выходит Мышь с чемоданом, посмотрев в зал, она вальяжно проследовала дальше. Немая сцена. Масса отмирает и несется дальше. Входит старуха и расставляет, бормоча мышеловки для мышей.

Входит Грач-трубач, Воробей.

Грач. Ты слыхал, что сказала старуха про деревенское раздолье?

Воробей. Слыхал, про ключи студеные, про луга зеленые, про леса дремучие, про хлебы хлебистые да, про ярицу яристую. Это все сказка.

Грач. Сказка? Да? Кстате прийми к сведению. В селе живет мужичок, исправный, работы не боится, о людях печаловался: Если кто в горе да в нужде, всяк к нему за советом идет, а коли, у кого хлеба в недостаче, идут к его закрому, как к своему. У кого хлеб родился сам-четверт, сам-пят, а у него нередко и сам-десят. Он сжал в вдосталь хлеба свез в амбар, пересчитал снопы и каждый десятый сноп в стороне отложил... На долю бедной братьи.

Услыхав такие речи, воробей зачирикал во весь рот. Проходит митинг с плакатами.

Воробей. (Кричит во весь рот). Да ну! Вот это да! Мы голодать не будем. Ура!!!

Грач. Ты чего кричишь на весь рот, я же не глухой...

Воробей. Так чего же не чирикать! Мужичок полон овин хлеба навалил, да и на нашу братью видимо-невидимо отложил!

Митинг продолжает свое шествие. Входит мышь с чемоданом

Мышь (Грозно шипит). Ш-ш-ш, А не кричи во весь рот! Не то все услышат: налетит понимаешь ли ваша братва, крылатая стая, всё по зернышку разнесет, весь закром склюет, и нам ничего не достанется!

Митинг шепотом говоря уходит

Воробей. Да ты знаешь что ты просишь, ты понимаешь как тут молчать когда столько в амбар навалено хлеба.

Мышь (Грозно шипит).Ша, а то знаешь...

Воробей (Шепотом). Трудновато воробью молчать, да делать нечего ты мышка уж больно строга и грозна. Слушайте а давайте, мышка-норышка, совьем себе по гнездышку - я под стрехой, вы в подполье - и станем жить да быть да хозяйской подачкой питаться, и будет у нас все вместе, все пополам.

Мышь. Пополам говоришь воробей...(Грозно шипит в сторону воробья) Хорошо я согласна.

Воробей. (Радостно). Вот и чудненько, вот и ладненько. Заживем мы вдвоем.

Воробей радостно перхает в танце из кулису в кулису, а мышка сев на чемодан стала думать.

Воробей. Вот мышка и год прошел хорошо?

Мышь. (С сарказмом). Хорошо-о-о-о-о, хорошо-о-о-о...

Воробей. Хорошо, хорошо

Нам живется сладко.

Хорошо, хорошо,

Все прекрасно гладко!

Мышь (Кривляя воробья). Хорошо уже второй год радуешься.

Воробей. Так хорошо же, а мышка.

Мышь. Хорошо то хорошо, а амбар ветшает.

Входит грач

Грач. Ну как живется с воробьем?

Мышь. Не ведешь третий год пошел, радуется...

Грач. Слышишь мышь, а хозяин выстроил другой амбар.

Мышь. (Подходит к чемодану). Да ну?..

Грач. Вот тебе и ну. У вас то в старом зерна совсем мало осталось.

Мышка. Я это уже приметила. Ну ты лети, а мне умишком своим то пораскинуть надо. Что делать дальше, как с ним жить.

Грач. Ну я полетел, в семейных делах я не советчик, да и на службе у царя меня не поймут... Подумают что сгинул, ну бывай мышка норушка.

Мышь. Так-так-так... На двоих тут мало, а кушать надо... Я что самая крайняя чтоб делится с воробьем, и кто он мне, родственник что ли? Нет! Зерно мое!

Мышка достает зерно складывает чемодан свои вещички и уходит. Прыгающий воробей останавливается и видит такую картину, мышки нет, чемодана нет.

Воробей. Э-э-э... Мышка ты где?.. Мышка. Где зерно?.. Зерно где? Во это я в обмане... (Становится на четвереньки и начинает стучать в пол). Ты дома, сударушка мышка? А ну-ка выходи разговор есть к тебе. Вылась подпольная хитрунья. (Прыгает, топая ногами).

Мышь (Потягиваясь). Чего ты тут расчирикался? Убирайся, и без тебя голова болит!

Воробей. Ах ты, мышь подпольная, вишь что затеяла! Это что же получается обман. Да где ж твоя правда? Уговор был?

Мышь. Уговор, когда?

Воробей. Что всё поровну, всё пополам, а ты это что делаешь?

Мышь. А что я делаю... Что делаю?..

Воробей. Да ты просто взяла да и обобрала товарища! Так не поступают.

Мышь. Что... Да полно тебе старое помнить. Я так ничего знать не знаю и помнить не помню! Некогда мне тут с тобой разговаривать.

Мышка ушла. Воробей ложится на пол и начинает его гладить.

Воробей. Ну, милая сударушка мышка, разве ты не помнишь наш уговор, жить в месте рядом с амбаром. Ну вспомни пожалуйста, ты слышишь мышка норушка?

В ярости вылетает мышка, начинает щипать воробья.

Мышь (Щипая воробья). Все мое терпение лопнуло! Сейчас кой у кого полетят перья. А ну-ка проваливай, пока цел! Иначе я тебя сейчас защипаю, искусаю. Ш-ш-ш-ы... Иди по добру по здорову Ш-ш-ш-ы!..

Воробей. Ой-ой-ой... Перестань щипаться ой-ой-ой... Я так тебе этого не оставлю! Я иду к звериному царю с челобитною. Чтобы он нас рассудил.

Мышь. Лети, лети! Привет царю!

Воробей (Опешивши). Привет Царю...

Мышь. Ага большой при большой... Лети.

Щипая мышь, гонится за воробьем. Входит лев, за ним выносят подушки, он ложится спасть. Лев очень тщательно подбираетместо, где спать.

Лев (Умостившись). Хорошо сейчас в лису. Тихо, мухи не кусают. Солнышко греет, лепота... (Засыпает).

Старуха отдает солнце охранникам они его держат над головой у льва. Влетает воробей и начинает возмущено кричать.

Секьюрити. Кто вы такие, чего надо от царя?

Воробей. Вот прилетели мы к звериному царю с челобитною.

Лев (просыпаясь). Зачирикали, защебетали, так что у царя Льва в ушах зазвенело, а я прилег отдохнуть.

Воробей. Да что же это происходит у тебя в лесу. Ты тут на солнышке греешься, а мышь зубастая меня...

Лев (Зевнул, потянулся). Коли попусту слетелись, так убирайтесь восвояси, спать хочу, а коли дело есть до меня, то говори один. Это петь хорошо вместе, а говорить порознь!

Воробей. Лев-государь, я положил уговор с твоей холопкой, мышью зубастой, жить в одном амбаре, есть из одного закрома до последнего зерна; прожили мы так, без мала, три года, а как стал хлеб к концу подходить, мышь подпольная и слукавила, прогрызла в закроме дыру и выпустила зерно к себе в подполье. Я стал ее унимать, усовещивать, а она, злодейка, так меня ощипала кругом, что стыдно в люди показаться. Повели, царь, мышь ту казнить, а всё зерно истцу-воробью отдать; коли же ты, государь, нас с мышью не рассудишь, так мы полетим к своему царю с челобитной!

Лев. И давно бы так, идите к своему Орлу! А то меня попусту понимаешь растревожили.

Лев потянулся и пошел новое место искать.

Воробей. Да что же это такое хорошо. Тогда не пеняй, мы полетим челобитьем к Орлу на тебя звериного царя да на твою холопку-мышь.

Входит Грач трубач

Грач. Что так припекла, что с жалобой прилетел. Вон как она тебя беднягу общипала.

Воробей. С челобитною к царю птиц Орлу на Царя зверей Льва и на его холопку, другого слова не подберу Зубастую мышь.

Грач. Царь сейчас занят я тебя приглашу, как освободится. Жди.

Входит Орел.

Орел. Ну-с записал мое повеление о мирном существовании всех пернатых. Что жили без сор и драк и воин.

Грач. Записал. Ваше величество, тут к вам воробей с челобитною.

Орел. В пусти его.

Грач. Входи воробей, только быстренько по пустякам голову Орлу не забивай.

Воробей. Я к тебе с жалобою на мышь зубастую. Да на его величество царя Льва.

Орел. Начни с мыши зубастой.

Воробей. Это мышь зубастая меня обманула. Мы с ней составили уговор жить в месте возле амбара где мужичек из села оставил нашей братии немного зерна. Чтоб мы не погибли с голода. Три года прожили душа в душу. А потом мышь меня обманула. Прогрызла в полу дыру и таким образом похитила весь урожай.

Орел. Ну, это не порядок. А что за жалоба на льва?

Воробей. Да он, когда я прилетел к нему чтобы он разобрал мою жалобу, так он мало что меня сквозь сон выслушал. И вообще не захотел этого дела разбирать. Что же это получается не справедливость.

Орел. Позвать сюда трубача!

Грач. А грач-трубач уж тут как тут, ваше орлиное величество стоит тише воды, ниже травы.

Орел. Труби, трубач, великий сбор моим богатырям: беркутам, соколам, коршунам, ястребам, лебедям, гусям и всему птичьему роду, чтобы клювы точили, когти вострили! Будет вам пир на весь мир. А тому звериному царю разлетную грамоту пеши.

Грач. Пишу ваше орлиное величество.

Орел. За то, что ты царь - потатчик, присяги не памятуешь, своих зверушек в страхе не держишь, наших пернатых жалоб не разбираешь, вот за то и подымается на тебя тьма-тьмущая, сила великая; и чтобы тебе, царю, выходить со своими зверушками на поле Арекское, к дубу Веретенскому.

Грач. Выполнять?

Орел. И не за медлительно!

Все разлетаются. Появляется Лев. Охранники несут подушки. Лев умостившись, засыпает. Влетают птицы.

Лев (Закрывая себе уши подушками). Ну что вы расчирикались. Дайте царю о после охоты, Ну покоя нет от этих птиц да мошек.

Входит важно грач

Ну что прилетел?..

Грач. Грамота вашему величеству царю льву

Лев. Читай.

Грач. За то, что ты царь - потатчик, присяги не памятуешь, своих зверушек в страхе не держишь, наших пернатых жалоб не разбираешь, вот за то и подымается на тебя тьма-тьмущая, сила великая; и чтобы тебе, царю, выходить со своими зверушками на поле Арекское, к дубу Веретенскому.

Лев. Что?.. Собрать мне сюда рать звериную! Барсы, волки, медведи, весь крупный и мелкий зверь. Всех сюда!

По обе стороны выходит звери и птицы и с чемоданом мышь зубастая. Пронеслась как пуля.

Ах ты, мышь, мелюзга подпольная, из-за тебя, мелкой сошки, бился я, не жалеючи себя, а ты же первая тыл показала! Нет, я буду замиренья просить.

Орел. Замиренья просить?.. А что мне делать с твоей мышью, которая обидела моего меньшего брата воробья?

Лев. Как? А вот как. Пусть весь награбленный хлеб воробью отдать. А Мышь подпольную, если найдется, ему же, воробью, головою выдать.

Грач. Но Мышь не нашли.

Воробей. Да она просто сбежала со страху за тридевять земель, в тридесятое царство, не в наше государство.

Воробей Лев Грач Орел уходят. Появляется крадучись появляется мыша.

Мышь. Вот и я теперь беглянка, как и мои братья... Конечно же думает что разжился, и теперь у него что ни день, то праздник, гостей видимо-невидимо, вся крыша вплотную засажена воробьями, и чирикают они на все село былину про мышь подпольную, про воробья богатого да, про свою удаль молодецкую... Эх, вот вам сказка гладка, смекай, у кого есть догадка.

Мыша собирает картины. Уходит, волоча свой чемодан. Появляются все персонажи с зеркалами на авансцену направляя их на зрителя.

Поклоны.

Лучший певчий

/По одноименной сказке Владимира Ивановича Даля «Лучший певчий»/

Действующие лица:

СОРОКОПУЛ, Птица из отряда воробьиных

ОРЕЛ

ВОРОНА

ВОРОНЕНОК

Где, как, что, в каких костюмах. Все проходит тут, сейчас и в данное время. В большом и красивом лису. Апартаменты лесного царя птиц Орла. Большой ветвистый дуб. Входит Сорокопул.

Сорокопул. В сказках и притчах всегда говорится, коли вы слыхали, что орел правит птичьим царством и что весь народ птичий у него в послушании. Пусть же так будет и у нас; орел — всем птицам голова, он им начальник. Волостным писарем при нем я Сорокопул, а на посылках все птицы поочередно, и на этот раз в посыльных быть Вороне.

Влетает, напевая свою каркающую песню ворона.

Ворона (Поет). Вороне как то бог

Послал кусочек сыру.

На ель Ворона взгромоздись

Какр-какр-кар-кар!

Позавтракать уж собралась…

Сорокопул. Ворона?

Ворона. Да я Ворона 10 лет. И что. Ты не видишь, я распеваюсь. Хороший день. Солнце светит. А ты Сорокопул мне все настроение испортил. Ну, разве не гениальна поэзия Крылова. (Поет). Вороне как то бог Послал кусочек сыру… Боже как это романтично…

Сорокопул. Так Певица сорока. Сообщаю тебе, что пришла твоя очередь быть посыльным у Царя птиц Орла.

Ворона. Я? Посыльным, у царя птиц Орла. А как же Баснописец Крылов? Это же шедевр.

Сорокопул. Причем здесь Крылов. И его басни? Ты хоть и ворона, а все-таки тебе надо отбыть свою очередь.

Ворона. Очередь.

Сорокопул. Очередь.

Ворона. Отбыть?

Сорокопул. Очередь твоя отбывать тебе. Все приступай. (Сорокопут копируя). Вороне как то бог

Послал кусочек сыру.

На ель Ворона взгромоздись

Какр-какр-кар-кар!

Позавтракать уж собралась…

Сорокопут уходит Ворона. Прислушивается к тишине. Слышен посапывание Царя

Ворона. Голова вздремнул, наевшись досыта. Ну пока он спит. Можно и распеться. Крылов это шедевр. Может ее надо петь веселей. Все-таки вороне сыр прислали. (Поет на веселый мотив)

Вороне как то бог

Послал кусочек сыру.

На ель Ворона взгромоздись

Какр-какр-кар-кар!

Позавтракать уж собралась…

Не то куража не хватает. Вот реп попробуем. Репером я еще не была.

(Читает в стиле репера)

Вороне как то бог

Послал кусочек сыру.

На ель Ворона взгромоздись

Какр-какр-кар-кар!

Позавтракать уж собралась…

Входит Орел позевал на все четыре стороны

Орел. Что за рев в лесу. Кого-то режут? Или буран ветки ломит?

Ворона. Не что вы ваше Орлиное величество. Прогноз погоды не предвещает никаких штормов.

Орел. Тогда кто сейчас тут так глотку рвал?

Ворона. А что вам понравится горловое пение?

Орел. Не переношу в своем царстве излишнего шума. (Встряхнулся) Скучно!

Ворона. Захотел послушать хороших песен. Вон как кричишь.

Орел. Где рассыльный?

Ворона. А чего кричать я тут ваше орлиное величество. Прибежала вприпрыжку

Орел. Значит ты ворона, сегодня рассыльная?

Ворона (Отвернула учтиво нос в сторону). Да я ваше орлиное величество. Что прикажешь?

Орел. Поди, позови-ка мне скорее что ни есть лучшего певчего. Пусть он убаюкает меня, хочу послушать его, вздремнуть и наградить его.

Подпрыгнула ворона, каркнула и полетела, замахав крыльями, что тряпицами, словно больно заторопилась, а отлетев немного, присела на сухое дерево, стала чистить нос.

Ворона (Думает потирая клюв). Какую-де птицу я позову? Думай-думай. О придумала, Да в этом лесу никому не спеть против родного детища ее, вороненка. приведу его к орлу. Эй где ты там бездельник. Иди-ка сюда.

Входит Вороненок одетый как репер.

Так я сегодня утром слыхала, как ты на дубе белкам и воробьям собственное сочинение исполнял?

Вороненок. Ну, пел, им понравилось.

Ворона. Ну-ка, спой еще раз, для меня.

Вороненок (Вороненок поет).

Я в красивом лесу на дубе сидел,

И свой реп я для белок рыжих пел.

Клюв растопырив сидят воробьи,

Словно не ели сто лет крапивы.

Рыжие смотрят, кайфуют, пищат.

И воробьи от репа уходят в упад.

Ворона. Вот лучший певчий, репер лесной! Орел упадет с Дуба. Так идем скорее к нему.

Ворона хватает вороненка и тащит его к орлу. Орел, сидя, вздремнул

Вот становись тут. Он обалдеет от твоего пения. Давай начинай. Пой сколько сил достает, верти больше клювом, разевая его пошире, и надседался всячески, давай побольше выкрутасов. Я тебя поддержу, буду покачивать головой, постукивать ножкой, сладко улыбаться. Тебя ждет большая похвала и милость начальства.

Вороненок запел свой реп.

Вороненок (Вороненок поет).

Я в красивом лесу на дубе сидел,

И свой реп я для белок рыжих пел.

Клюв растопырив сидят воробьи,

Словно не ели сто лет крапивы.

Рыжие смотрят, кайфуют, пищат.

И воробьи от репа уходят в упад.

Орел вздрогнул, когда вороненок вдруг принялся усердно каркать,

Орел (Отшатнувшись). Это что за набат? Режут, что ли кого аль караул кричат?

Ворона. Это песенник, мой уж лучше этого хоть не ищи, государь, по всему царству своему не найдешь.

Орел. Скорее я упаду с дуба. Чтоб не слушать этого горлопана. Это ж надо такое придумать. Лучшего нашла.

Ворона. Как же он сам сочинил. А клювик как старается разевать. Ваше величество лучшего вам не найти. Строчки-то какие. Я в красивом лесу на дубе сидел…

Орел (Кричит). Сорокопул!

Входит Сорокопул

Сорокопул. Да ваше орлиное величество. Чтоб этой вороны и ее певчего я не видел больше возле своего дуба…

Обиженная ворона и вороненок уходят.

Орел. Сочинитель. И воробьи от репа уходят в упад…

Орел покидает свой дуб.

Музыкальный дивертисмент. Поклоны птиц

Луганск

10.05.2015

Народный говор

/Инсценировка по одноименному рассказу Владимир Даль

«Говор»/

Действующие лица:

Владимир Иванович Даль, русский учёный, писатель и лексикограф

Лаврентий Иванович, Хозяин дома

Михаил Иванович, Сосед Лаврентия Ивановича

Плотник, Работник Лаврентия Ивановича

Парень, Бродяга собирающий подаяние

Дед, Бродяга собирающий подаяние

Марфа, Жена Лаврентия Ивановича

Сад, Веранда под навесом Входит Владимир Иванович Даль и Лаврентий Иванович присаживаются к столу, в плетеные стулья

Входит Марфа ставит на стол самовар. Входит Сосед Михаил Иванович

Марфа. А вот и самовар гости дорогие.

Лаврентий Иванович. Спасибо тебе Марфушечка.

Марфа уходит. Гость и сосед пьют чай. Слышны трели соловья и далекой песни

Лаврентий Иванович. Владимир Иванович, а как вы различаете с кокой местности данный человек? Народный говор, различается не везде так резко и ясно для привычного уха в разных губерниях и уездах.

Владимир Даль. Да различается, но даже иногда в близких, соседних полосах. Разве лихо возьмет литвина, чтоб он не дзекнул ? Хохол у саду (в саду) сидит, в себя (у себя) гостит; и по этому произношению, как и по особой певучести буквы о, по надышке на букву г, вы легко узнаете южного руса. Курянин ходить и видить, москвич владеет и балагурит, владимирец володает и бологурит.

Михаил Иванович. Но этого мало. В Ворсме говорят не так, как в селе Павлове.

Владимир Даль. А кто наострит ухо свое на это, тот легко распознает всякого уроженца по местности. Я не люблю бывать в больших обществах, на балах, вечерах и обедах, но, находясь на службе, иногда должен был являться на официальных обедах и т. п. Однажды я был на таком обеде в загородном доме. Приехав по некоторому, недоразумению в приглашении на дачу рано, я застал хозяев еще в суете и хлопотах. Дело было летом. Чтобы не мешать хозяевам, я вышел в палисадник, а тут за решетчатым забором собралось несколько нищих и сборщиков на церковное строение. Впереди всех стоял белокурый, чистотелый монах с книжкою в черном чехле с нашитым желтым крестом. Я к нему обратился: Какого, батюшка, монастыря? Монах мне и отвечает. Соловецкого, родненький. Из Ярославской губернии? Знаю, что «родимый», «родненький» - одно из любимых слов ярославского простолюдина. Монах смутился и тут же поник говорит: Нету-ти, родненький, тамо-ди в Соловецком живу. Ага, да еще из Ростовского уезда. Монах повалился в ноги... Не погубите!..

Михаил Иванович. Ну и что оказалось откуда он?

Владимир Даль. Оказалось, что это был беглый солдат, отданный в рекруты из Ростовского уезда и скрывавшийся под видом Соловецкого монаха.

Лаврентий Иванович. А почему Н. Г. Чернышевский скептически относился к сообщениям о столь превосходном знании вами всех местных наречий русского языка, что вы будто бы по выговору каждого встречного простолюдина отгадывает не только губернию, не только уезд, но даже местность уезда, откуда этот человек.

Михаил Иванович. Не совсем я на это согласен, - воля ваша, а вы опять сели на своего конька. Другие поддерживали моего противника: они соглашались, что у нас есть различие в говоре по губерниям или, вернее, по полосам, что особенно реки обозначают пределы этих наречий,

Лаврентий Иванович. Но утверждают притом, что по говору нельзя определить верно даже губернии, не только округа, что произношение в народе нашем какое-то общее, грубое, с небольшими оттенками, под Москвой на а, под Костромой на о, но вообще довольно неопределительное, шаткое, произвольное, что к нему нельзя примениться и нельзя сделать по нем никаких верных заключений.

Владимир Даль. А мнение это они подкрепляли чем?

Лаврентий Иванович. Что, например, в Шенкурске находим почти белорусское произношение, а в Новгородской губернии весьма близкое к малорусскому, но что при всем том собственно в Великороссии все говоры эти сливаются более в один, и в этом одном оттенки не довольно значительны и точны.

Ударил гром и пошел дождь. Затем также резко прекратился Входит Плотник, идет мимо нас с доской - я строил беседку, - поскользнулся и чуть было не упал

Владимир Даль. Что ты?

Плотник. На дворе пробежал дождичек, дорожки в саду у вас усыпаны каким-то илистым песком и сделались склёзкими. Ничего, сейчас, отряхнемся и пойдем далее.

Владимир Даль. Поверите ли вы мне на слово, господа. Что два плотника, которые у вас работают со вчерашнего дня, наняты в помощь не мною.

Михаил Иванович. Что вы их не видали, и не говорили с ними?

Владимир Даль. Не видал и не говорил доселе ни слова

Михаил Иванович. И что вот теперь, при нас, первый раз слышали, какой у этого человека голос?

Лаврентий Иванович. Коли вы говорите это, то поверим, почему ж нет?

Михаил Иванович. Ну, вы слышали, что он вам отвечал; скажите ж мне, откуда он?

Лаврентий Иванович. Дорогой сосед вы недослышали он ответил склёзко.

Михаил Иванович. Да нет же, плотник отвечал только: «Ничего, скользко».

Лаврентий Иванович. Ну что уважаемы сосед, вы можете вывести из этого, какое ни будь заключения?

Владимир Даль. Это новгородец, держу, какой хотите заклад, и притом из северной части Новгородской губернии.

Михаил Иванович. А почему?

Лаврентий Иванович. Да потому что он сказал не скольско, а склёзко.

Михаил Иванович. Хорошо! Пошли и спросим.

Лаврентий Иванович. Пошли. Выйдет по моему.

Соседи ушли. Где-то прогремел далеко гром. В пруду заквакали лягушки. Полилась где-то голосистая песня

Возвращаются соседи.

Лаврентий Иванович. А я что говорил.

Михаил Иванович. Ну, говорил.

Владимир Даль. Хорошо поют девчата.

Лаврентий Иванович. Это Любовь Константиновна с девчатами.

Михаил Иванович. Вы все ж над нами подшутил.

Владимир Даль. Над вами насчет моего знания народных наречий.

Лаврентий Иванович. Ну, это невероятно что вы не знали, откуда пришли ко мне в дом плотники.

Михаил Иванович. Чтоб по одному слову склёзко узнать северного новгородца.

Владимир Даль. Воля ваша, господа, но мне случалось это уже не десять раз и на веку моем, и я очень редко ошибался. Впрочем, я соглашусь в том, что собственно говор или произношение вернее указывает нам родину, чем то или другое слово, но иногда именно одного только слова достаточно, чтоб решить вопрос.

Входит Марфа

Марфа. Пришли два старца с письменным уведомлением, относительно сбора денег.

Лаврентий Иванович. Я уже слышал об них. Они разъезжали несколько времени по нашему уезду.

Марфа. И обратили на себя по разным обстоятельствам некоторое внимание.

Они вошли; один был старичок хворого вида и молчаливый, а другой молодец собой и красавец, ловкий, бойкий, но, впрочем, держал себя также очень прилично.

Владимир Даль. Присаживайтесь. Откуда будите?

Парень. Я вологжанин.

Владимир Даль. Да вы давно в том краю?

Парень. Давно, я все там.

Владимир Даль. Да откуда же вы родом?

Парень (Кланяясь). Я тамодий.

Владимир Даль (С улыбкой). А не ярославские вы, батюшка?"

Парень (Растерявшись). Не, родимый".

Владимир Даль (захохотав). О, да еще не ростовский! Я узнаю в этом «не, родимый», необлыжного ростовца.

Парень бухнулся в ноги

Парень (Причитая). Не погуби!..

Лаврентий Иванович. Каково! Под монашескими рясами скрываются двое бродяг с фальшивыми видами и сборною памятью.

Владимир Даль. Что ростовец был сидельцем?

Парень. На отчете, унес выручку и бежал. В раскольничьих скитах нашел я пристанище и доселе шатаемся по разным местам, собирая подаяние.

Владимир Даль. Идите с богом… Пока мы не позвали полицию.

Дед. Спасибо Батюшка. Спасибо родимый!

Бродяги убежали кланяясь

Все расхохотались

Лаврентий Иванович (Смеется). Вот это приключение рассмешило и утешило.

Михаил Иванович. Подлог с вашей стороны невозможен.

Лаврентий Иванович. Я твердо убедился в основательности ваших познаний по части отечественного языковедения.

ОТЧИЗНА ОТЕЧЕСТВО

/по одноименному рассказу В.И. Даля/

Действующие лица и исполнители:

Иван Матвеевич, врач, писатель, Лексикограф

Володя Даль, сын Ивана Матвеевича

Паулина, Сестра Володи Даля

Андре Даль, Мать Володи Даля

Рабочий кабинет Ивана Матвеевича Даля. Иван Матвеевич трудится пишет. Вбегает маленький Володя Даль. Пытается спрятаться под стол.

Иван Матвеевич. Ах, сорванец опять прибежал мне мешать. Паулина?..

Паулина?

Входит Старшая сестра Паулина.

Паулина. Звали Батюшка.

Иван Матвеевич. Паулина. Сколько я раз просил, что б Володенька был занят делом, а непустыми игрищами…

Паулина. Володя, а ну-ка вылась из под стола. Кому говорю.

Володя вылезает из под стола.

Ты чего папеньке мешаешь? Ты где должен был играть с Александрой?

Володя. Александра ушла помогать нашей кухарке. Меня бросила одного в комнате. Мне там стало скучно. Папенька, а что ты пишешь?

Иван Матвеевич. Пишу об отчизне.

Паулина (Тянет за руку Володю). Пойдем не мешай папеньке работать…

Володя. Об отчизне? Это родная земля наша?

Иван Матвеевич (Паулине). Дочка отпусти сорванца.

Паулина отпускает руку Володи Володя подходит к столу Иван Матвеевича.

(Усаживая Володю к себе на колено). Отчизна, отечество – где отцы и деды жили и умирали, где родились и сами мы живём и хотим умереть.

Володя. А за это зовут её отчизною?

Иван Матвеевич. Она земля отцов наших, и за это зовут её отчизною, отечеством; мы родились на ней.

Володя. За это зовём её родною землёю…

Иван Матвеевич. Родиною. Кому же не люба земля отцов и дедов, кому не мила родная земля? Кто не постоит за родину свою, за землю Русскую, которую завещали нам в духовной своей деды и прадеды наши.

Володя. А мы?

Паулина. А мы завещать должны детям и внукам своим, чтобы было им где жить и тужить, веселиться и радоваться.

Иван Матвеевич. А подчас и поплакать, коли лиха беда одолеет, да утешиться? Разве жить им на чужой земле, в поденщиках у чужого народа, и, как придёт последний час, кости сложить на чужбине?

Володя. Земля Русская, отечество наше, обширнее и сильнее других земель?

Иван Матвеевич. Да Володенька. Гордись тем и величайся, что родился ты русским, что Господь сподобил тебя быть ратником, воином Русской земли. Нужды и туги везде на белом свете много, и у тебя также не без того; надейся на Бога, на Царя своего и на справедливое начальство, и правдивая служба твоя не пропадёт.

Входит Жена Андре Даль

Володя. Царство Русское велико?

Иван Матвеевич. От Финского моря до Чёрного будет слишком тысяча пятьсот вёрст; от Белого моря до Каспийского без малого две тысячи пятьсот; а в длину, от Польши до самого конца Сибири, будет более двенадцати тысяч вёрст.

Андре Даль. В России более шестидесяти губерний и областей, а иная губерния более целой немецкой либо французской земли.

Володя. Народу у белого Царя всего более русского?

Андре Даль. А есть, кроме того, много народов других, которые говорят не русским языком и исповедуют иную веру. Так, например, есть христиане не православные, поляки, армяне, грузины, немцы, латыши, чудь или финны, попросту чухны. Есть мусульманские народы: татары, башкиры, киргиз-кайсаки и много сибирских и кавказских племён; есть ещё и кумирники,

Володя. Кумирники?

Иван Матвеевич. Идолопоклонники: калмыки, буряты, самоеды, вотяки, черемисы, чуваши и много других. Многие из кумирников этих приняли ныне уже православную веру, хотя на это всякому дана своя воля,

Володя. А принуждать никого не принуждают?

Иван Матвеевич. Не принуждают, потому что каждый из нас будет за то, во что веровал, ответ держать Отцу Небесному.

Володя. Все эти губернии, области и народы разноязычные составляют Русскую землю, всех их бережёт Царь русский в деснице своей?

Иван Матвеевич. А потому все подданные белого Царя должны стоять друг за друга, за землю свою и за своего Государя, как односемьяне стоят за избу свою, за наживное добро, за себя и за старшего в семье, за отца либо деда.

Володя. Поколе все дружно стоят заодно, никто их не осилит, никто не обидит.

Андре Даль. А вместе стоять всем заодно без головы нельзя, сказано слово: и песня без запевалы не поётся, а дело без головы и подавно не спорится.

Паулина. Вот для чего Бог дал нам одного Царя-Государя, чтобы все мы держались за него на земле, как за Бога на небеси.

Иван Матвеевич. Царь любит землю Русскую более, нежели кто либо из нас. Ему дал Бог пресветлый ум-разум царский,

Паулина. А Царь избрал себе хороших, умных и достойных советников и помощников?

Иван Матвеевич. Чрез них он управляет нами, а мы, любя Государя и родину свою, повинуемся без оглядки начальникам, которые поставлены от Государя.

Андре Даль. Без этого не было бы ни толку, ни ладу, не было бы на земле Русской благоденствия долголетия и не было бы добра нам самим. Например, кто постарше из нас, сам помнит восемьсот двенадцатый год, а кто по моложе, чай, слышал о нём от старших.

Володя. Слышали Маменька. В те поры император французский подчинил себе всех королей.

Андре Даль. Правильно Володенька. собрал рать несметную, не только из своей французской земли, а ещё из всех земель, ему подвластных, и, словно туча грозная, налетел на православную землю нашу, на Русское царство. хотел попрать её, истоптать копытами, испалить пожарами и размести хвостом конским родные наши пепелища.

Володя. Велика была сила вражеская?

Андре Даль. Кому бы устоять супротив неё? Ни ты, ни я, ни третий какой-либо ни десятки тысяч, ни семьсот тысяч, не совладал бы с одним полком Наполеона, не отстоял бы ни одной деревушки русской.

Володя. Погибло бы царство православное, разогнали бы на все четыре стороны нас с родной земли.

Иван Матвеевич. И закабалили б нас французы в оброк вековечный. Что ж? Страшен чёрт, да милостив Бог, был и о ту пору, как ныне, один Государь земли Русской. Держал разум, силу и правду в единодержавной деснице своей, сказал: «Не положу из рук меча булатного, доколе ещё хотя один неприятель будет на земле Русской». И за словом Царским стар и мал опоясались острыми саблями, ухватились за копьё ратное, все сошлись в одну кучу, словно на пожар великий, все слушались слова одного. Шли вперёд, когда Царь приказал заманить незваных гостей в ловушку настороженную; стояли дружно, где приказано было отстаивать – и куда девалась сила сильная, гроза грозная, куда девалась рать несметная вражеская?

Володя. Нет её, погибла.

Иван Матвеевич. Господь попустил сгинуть ей дотла, а Царя нашего возвеличил и прославил. Указал ему идти до самой столицы вражеской, освободить все земли и государства от полона и оброка и изгнать самозванца, который был не царской крови, и возвести на престол французского законного их государя.

Паулина. Кто же мог собрать войско русское со всех концов царства, кто мог велеть ему идти на врага, кроме Царя русского?

Володя. Кто мог повести войско это на врага и указать ему, где и как бить неприятеля, куда обходить, откуда зайти и куда ударить?

Паулина. Кто, кроме великого, славного полководца, которого Государь избрал и подчинил ему всё русское войско?

Иван Матвеевич. И ведомо, что никто. Сказано слово: мужик умён, да мир дурак. Сколько голов, столько умов. Каждый городит своё, а в одну думу, в один разум не сойдутся. На постое, по избам бери солдат, как кур, поодиночке, а дай им сойтись вместе, выстроиться, выровняться, вскинуть от ноги, бросить глаза налево, на генерала своего, так на стену полезут и любую крепость штыком размечут.

Андре Даль. Каплю воды девчонка тряпицей по столу разотрёт, а капля камень долбит. И море, которому нет конца во всех подзорных трубах, слилось из таких же капель, без капли нет моря, что рубля без копейки, что силы царской, войска грозного без солдата! Славное и памятное было время, ребята, этот двенадцатый год! Велик Бог русский, силён штык и крепка грудь русская!

Володя. Вынослив и стойкий солдат русский. И долго, долго силою и правдою красоваться будет земля Русская.

Паулина. Из конца в конец, под защитою русского Царя да русского солдата!

Иван Матвеевич. Отстаивай, ребята, родину свою, отчизну! Это зыбка твоя, колыбель и могила твоя, это дом и домовина, хлеб насущный, вода животворная. Русская земля тебе отец и мать, она же тебе Церковь Православная, она и престол царский. Она житье отцов и дедов твоих, она же мир и приют детям твоим и всем добрым русским людям, всем православным потомкам нашим, доколе труба громозвучная, последняя, не позовёт всех нас из земли на Суд Божий, где будем ответ держать за дела наши, где воздастся нам по делам и помышлениям нашим, где каждого из нас спросят, так ли ты жил, как вера твоя повелевает? Клал ли ты душу за Царя и родину свою, как велит долг и совесть и присяга твоя?

Андре Даль. Отечество тебе колыбель и могила. Не отрекайся от земли Русской, да не отречётся от тебя Господь. Держись дружно. Камень под ноги топчут, а из каменьев твердыни кладут.

Володя. Одна головня и в печи гаснет, а две и в чистом поле дымятся.

Иван Матвеевич. Ну, бегите ребятки надо поработать еще.

Паулина. Пойдем Володенька, не будем папеньке мешать.

Паулина уводит Володю из комнаты.

Андре Даль. Хорошие у нас дети растут?

Иван Матвеевич. Дети — благодать божья.

Андре Даль. Детушек воспитать — не курочек пересчитать. Не буду мешать. Работай. Пойду погляжу, чем дети то заняты.

Андре Даль уходит. Иван Матвеевич начинает что-то писать Затемнение.

ВОР.

Действующие лица:

Пономарь

Первый гость

Второй гость

Третий гость

В избу входит Пономарь

Пономарь (Ругаясь). Вот сторона! Вот сторона! а, чтоб их!.. У меня ночью с тележки колесо сняли! Вот не дрогнули бы руки этого мошенника на первой осинŽ повесить, окаянного!

Гость. Это правда, что воровство ремесло плохое, и ворам спускать нечего. Однако, сватушко, не проклинай его. Вор вору рознь.

Пономарь (Возмущенно). Как так? Спасибо что ль я ему скажу, что он у меня, мошенник этакой сущий, украл колесо? Как же так, что по твоему вор вору рознь? По мне украл, так украл, и на осину его!

Второй гость. А вот как, сватушко. Примером сказать, коли вор твой, что снял у тебя колесо с тележки, надел его под свою телегу, по нуждеŽ, да на нем уехал, так это одно дело. А когда он продал его, да купил хлеба, так это другое. А когда он пропил его, отдал за стакан вина - так это опять третье. А еще, сват, ведь и это не одно, наткнулся ли воришка твой на этот грех, или затем пошел, в первый ли раз его попутало, аль ему дело это привычное.

Третий гость. Правда,— ведь убить человека — не шутка, не воровству чета, да и то не ровён час, не ровён случай. Сказывают бывальщину к этому случаю, что – какой – то курский вор стал ’грабить хохла, подсидевŽ его на большой дороге. Хохол так оробел, что не смог и противиться. Курянин повалил мужика, прижал коленом, да выхватив нож положил его подлеŽ на землю, снял шапку, перекрестился и сказал: «Господи, благослови сорокового!» Как хохол мой услышал это, так откуда у него рысь взялась. Ударил Курянина, выскочив из–под него да повалив его самого, он насел на него, да ухватив нож, сказал: Господи, благослови первого и последнего! Так тут не одно, что Курянин бы зарезал хохла, или хохол Курянина.

Пономарь (Возражая гостью). Это другое дело известно, для спасения живота своего всякая тварь посягательствует, за это и Бог простит. А вору всякая мука поделом, вор идет на это, чтоб человека обидеть, вопреки законов Божеских. Сказано: не укради: вор всяческое разорение чинит и не кается, злобствует против рода человеческого. Поваженный, что наряженный, кто раз украл, воровать не перестанет. Исправление вору— петля, да осиновый сук…

Первый гость. Постой же, сват. Ты выслушай теперь мою бывальщину. не о колесеŽ твоем речь. Кто его украл, может – статься, и стоит то его, чего ты ему сулишь, про это я ничего не знаю да за спором дело стало, так выслушай теперь, что я тебе скажу. Жил – был богатый мужик. Что ему делается — всего вдоволь, так, что в избеŽ тесно всему добру. Он пристроил клеть, да туда и сложил все ценное. Богатому не спится, богатый вора боится, так и наш мужичок, нет–нет, да и выглянет опять ночью на двор, чтоб не было изъяну. Раз так же вышел он да и стал прислушиваться. Ему послышалось, будто кто прошел подŽ клети, словно солома под ногами прошелестела. Притаив дух, хозяин мой опять услышал какой–то шорох и пошел красться, как под волка. Добравшись до клети, он стал поглядывать из–за угла. Чувствует что кто–то смотрит на него из–за другого угла. Хозяин откачнулся за угол, подумал ,да опять выглянул, а тот тоже себеŽ, да опять–так и на него ’глядит. Не знаю, долго ль они этак в переглядушки играли, только–что вор стал посмелее, высунулся на половину — и хозяин тоже, и ’глядят друг другу прямо в ’глаза.— «Что, брат», спросил вор потихоньку. «И ты не как на промысел вышел?» Вот, земляк, как видишь.— «Так пойдем, брат, вместе и добыча, и ’грех и ’горе, все пополам».— Ладно, пойдем, да куда же?— «Да не знаю, брат; я–то человек небывалый, признаться, еще в первый раз вышел — и страшно, да нечего делать. Давай вот ломать клеть; это хозяин богатый, что ни будь да найдем.»— Ты в первый, подумал хозяин — так погоди ж, я тебя отважу — в другой раз не пойдешь. Пожалуй, давай, сказал он — да чем ломать? есть у тебя что?» — Нету, брат, ничего; развеŽ поискать тут плахи какой, да высадить дверь.» — Погоди-ка, сказал хозяин:— у меня вот есть отмычки. Я, видно, позапасливее тебя. Авось не прийдется ли которая.— Сам достал с пояса ключ и отомкнул клеть. Вошли.— Вот, говорит хозяин:— сундук стоит, ломай — а сам пошел в сторону, пошарить топора, либо безмена, чтоб огреть им вора. «Бог с ним», говорит этот: «и с сундуком. МнеŽ бы вот хлебушка найти — а тут–таки пахнет, брат, свежим хлебом» — и пошел, потягивая носом.— Постой, сказал хозяин, вот я нашел: и подал ему с полки хлеб — а тот кинулся на хлеб этот, ухватив его обеими руками, и давай уплетать.— Что ты? не ужинал, что ли? Спросил хозяин, у которого безмен был уже в рукахŽ. «Какой ужин!» сказал вор, а сам, знай, ломает да в рот сует: «у меня, брат, другие сутки, кроме воды, ничего во рту не было, отощал совсем.» Поев немного, он перекрестился, забрал с полки целый хлеб, да еще начатой, который надел, и хочет идти. — Что же ты? спросил еще раз хозяин:— заберем тут еще что под руку попадется. Тут добра много! «Бог с ним и с тобою», сказал вор: «и сам не хочу и другому закажу. Слава Богу, что я до хлеба добрался, на недельку будет с меня, а болеŽ ничего не надо.» —Ну, так поди же сюда, возьми вот мешок муки, да отнеси домой, не бойся никого. Кто спросит, так скажи, что хозяин дал.

«Как хозяин? Какой хозяин?» спросил оробевший вор.— Да, брат, хозяин, вот он перед тобой, и припас – было на тебя обух! — Вор как стоял, так и повалился ему в ноги — «Батюшка, не погуби!» — Вставай, я ’говорю, сказал хозяин, бери хлеб свой, бери и муку и ступай с Богом домой: счастлив ты, что не позарился на другое добро. Да смотри у меня, прибавил он, взваливая мешок муки ему на плечо и показывая ему безмен, которого не выпускал из рук: — смотри, чтоб вперед нога твоя не была здесь, а не то я тебе дам памятку.... Вор откланялся, побожился и зарекся, что в первый и в последний пошел на такое дело. Перекрестился и пошел смело домой.

Ну что согласен сват что не всякого вора без суда и следствия нужно на осину?

Пономарь. Согласен, что вор вору рознь и что нельзя без суда присуждать всякого вора на осину.

Все по грехам нашим

/Инсценировка по рассказу В.И. Даля «Двух аршинный нос»/

В одном акте

Действующие лица.

Барин.

Извозчик.

Барин. Ну, извозчик, теперь мы с тобой выехали на простор: за рогаткой не будет езды такой, как в городе, и разговориться тебе свободно: сказывай же!

Извозчик. Да что, батюшка барин, что вам сказывать-то? Житье-бытье наше известное - не барскому чета, а бога гневить нечего, жить можно.

Барин. Оброку что платишь?

Извозчик. Оброку? Да оброку-то, вишь, очень много платим; оно бы и ничего, кабы его добыть можно, а то, того гляди, поворотят тебя на работу, а в дому-то и худо будет. Оброку чистого платим мы с тягла - сперва было сто пятьдесят рублей, а теперь пошло на серебро, так положили сорок пять целковых.

Барин. И уж больше нет повинностей никаких?

Извозчик. Опричь того, три дня работы с сохой, три дня жать, три дня косить, тря дня сено грести, да хлеб перевозить на барское гумно, да три дня молотьбы, да опять хлеб в город свозить. Вот эта гоньба одолела нас, что стоянки за нею много, - ну да еще зимой двенадцать возов дров привезти из лесу да десять рублей караульных, на усадьбу, за сторожей; а там казенное подушное внести, да и ступай, куда хошь.

Барин. А много ль это всего, по вашему счету, на деньги будет?

Извозчик. Да на деньги, батюшка, коли то есть кто домой не едет круглый год, уж чтоб хозяйки его не обижали, нанимает за себя, на все, - так сходит никак по двести по двадцать ассигнациями и по тридцать. Все бы это ничего, кабы хоть уж земля была - знали бы, за что платим, - а то землей мы больно обижаемся.

Барин. А что, не хороша земля у вас?

Извозчик. Да у ж чего хороша, батюшка: это известно, божье дело, не наше; какова ни есть, таковую и паши; да пахать-то нечего: всего по две мерочки посеву - вот что.

Барин. Видно, плохо унавоживаете, то есть позему мало кладете?

Извозчик. Э, баринушка, одной женой да одной коровой десятины не обрядишь, хоть что хошь делай. Известно, были б луга, держали б скотинку; ан их нет, ничем ничего, и сено купуешь. Да кабы еще на казенный лес, так хоть трубу закутай на круглый год, и дыму б не понюхал дома: лес у барина заповедной, что добудешь в казенном бору, то и горит. Порядки-то ныне пошли вишь какие, большие, что проходишь да проездишь за выправкой, так ино и полено того не стоит; ну, а славу богу, бога гневить нечего, все живется; что ни сорвет лесной, а все без тепла не живем.

Барин. Ну, и слава богу, это, стало быть, ладно; теперь сказывай, как живешь у хозяина, почем что зарабатываешь да какова бывает удача.

Извозчик. Да это, барин, известное дело, нанялся - продался, семь дней работать, а спать на себя. Хозяин платит рублей двадцать в месяц, кормит, дает верхнее платье; съездишь в день - да не равно, как бог даст: на три, на пять и на десять иную пору, в праздник, ассигнациями то есть; за счастливым поедешь боронить по улицам, не зевай только, и посадишь как раз; только свалил его другого; а не задастся, так без почину домой приедешь, и то бывает; либо и того хуже, как полубарин какой-нибудь ездит, ездит целый день, лошадь замучит, надо бы с него получить рублей пять, а он соскочил где-нибудь: "Сейчас, братец", - да в проходной двор и шмыгнет; вот и ищи его! а тут еще простоишь да прождешь его часа два...

Барин. Ну, а по чему же хозяин учтет тебя: может статься, ты обманешь его?

Извозчик. Зачем обманывать, барин! Разумеется, кто этого не боится - пожалуй, на то воля. Да ведь уж этакой долго не наживет у хозяина, а новый уж того жалованья не положит тебе, что старый. Ведь они дело это знают. Сам утаишь, так лошадь скажет: ведь он видит, сколько то есть умучена она; опять же выйдет посмотреть, как она есть. А конь, бывает, стоит повесив голову, а ты с недовыручкой, так вот он и знает. Хозяин кладет кругом свой расход, на содержание, с квартирой, с харчами, с ковкой, со всем, какова цена бывает на овес, рубля три, и поменьше и побольше; на чай, на калач, хоть гривенник, хоть ину пору и два, это сам хозяин велит: ведь мы обедаем ночью, как домой приедем. Ну, а уж коли от тебя вином несет, так никакой выручке не поверит, этого не любит. Вот уж разве как сам иную пору загуляет - ну, тогда и все пошли и нашего брата не удержишь. Тогда он, сердечный, как придет домой, а под шапкой то есть пойдет на конюшню, осмотрит лошадей, глянет на ребят, что тоже есть хмельные, - покачает только головой: "Ну. говорит, гуляй, ребята, покуда я гуляю: а вот ужо я вас приму в руки... как бросим пить..." - так опять и пошел по хозяйству по-прежнему, и даром что гулял, а все знает, все помнит, попрекнет каждого всем, что было.

Барин. Если, примером сказать, какой грех случится над вашим братом, то хозяин в счет ставит, вычитает?

Извозчик. Вот я возил раз барина в Парголово, а оттуда ехал ночью; грязь, темь, хоть глаз выколи. Пьяные чухны всю дорогу заставили - я и свалил дрожки в канаву. Бился, бился, не подыму один, хоть надорвись. Попросил чухонца - он, спасибо, пособил да впотьмах вожжи и украл. Туда, сюда - нет; а вожжи ременные, плетеные. Хозяин десять рублей и вычел! В другой раз я, не знамши, арестанта посадил, из госпиталей. Та к уж тут не до того было, чтоб с него что взять, я насилу от него-то ушел. Поймают - за тобой еще пуще погонятся, чем за ним; с него-то нечего взять. Наш брат этого-то и боится. Иной смелый лихач вон и с мазуриками ездит по ночам, на хропок. Двадцать пять и пятьдесят рублей за ночь получает - да нет, эта пожива плоха. У нас был один такой - пропал; подъехали к часовому мастеру, высмотрели, мазурик соскочил да двери в сенях припер поленом, взял из саней такую рукавицу, с гирей, пробил цельное окно, что захватил часов в охапку, сорвал, на сани, да и удрал. Мастер кинулся к дверям, покуда догадался, что приперто, да побежал кругом, через двор, а тут уж и след простыл. Однако в те поры было, видно, такое время, что ловили их, то есть по строгости, и поймали как-то, и пропал наш лихач, что слуху по нем не стало. Кто у колоды стоит, на хорошем месте, да дешево не возит, тому не в пример легче нашего брата. Лошадь у него сыта, меньше четвертака, а иной и полтинника, он ее и с места не тронет; съездит раз, другой - на то же наведет. Еще нашему брату по гривенникам того и не сколотить.

Барин. Ну, любезный, а какие ж еще бывали с тобой напасти?

Извозчик. От этого не уйдешь, известное дело, хоть как хочешь раскидывай умом. Есть, спасибо, добрых людей на свете довольно. Бог с ними! Все жить можно. Вот раз еду на острову, около Николаевского; барин какой-то, уж немолодой, и крест на шее, - накупивши полный платок апельсинов, нанял и поехал. Я еду да еду - и невдогад мне, что народ смотрит на седока моего, ровно не видал его; вдруг апельсины те с дрожек покатились - я оглянулся, а барин, ровно хмельной, голова мотается и сам с дрожек ползет. Испугался я, остановил лошадь, соскочил, не знаю, - апельсины ль собирать, его ли придерживать, - я к нему, а он уж богу душу отдает... Так вот у меня ноги и подкосились, беда! Нечего делать, повез я его прямо в часть, спасибо недалече было; привез его чуть живого, тут и помер. Ну, и посадили меня. Не так жаль себя, как сердешной лошади, - уж так жаль, так жаль, что так плакал, ей-богу... Вот так вовсе замучили ее, такие живодеры! Кормить не кормят, а гонять гоняют зря, кто куда попало... Ах, ты господи боже мой, что ты будешь делать? Вот беда пришла! Сижу, а меня только и выпускают за тем, чтоб, вишь, навоз подгребать вокруг лошади своей... Побойтесь вы бога, говорю, какой тут навоз будет, скотина другие сутки не евши, то есть вот хоть бы тебе зерно дали, былинку одну... Как вывели меня на двор да взглянул я на нее, сердешную, так вот я тебе и залился слезами: крюком согнуло ее, кормилицу мою; сама стоит да из навоза-то и теребит соломку... Я так вот и взвыл: что хотите делайте, и дрожки; возьмите, и кафтан с меня возьмите, говорю, только меня с нею отпустите! Вот с поры и пропала-таки лошадка эта. У меня, не выходил уж я ее, пала. Я и остался без рук. Нечего делать, пошел опять к хозяину, на чужих ездить... А ее и татарам не продал, вот что, пожалел...

Барин. А от своей у тебя много ли больше оставалось на очистку, чем от хозяина?

Извозчик. Как же можно равнять это! Все-таки своя лучше. От своей закладки, кого бог благословит, иной год двести пятьдесят и триста рублей ассигнациями на очистку выйдет. Ну, известно, над кем беда встрясется, вот хоть бы как надо мной, что пропала лошадка низа грош, - уж тут не до барышей; не до жиру, а быть бы живу. Оно, конечно, все ничего, жить можно, поколе господь грехам нашим терпит, бога нечего гневить, лучше молчать. Вон у нас сосед есть, тоже помещик называется, так семерых в один кафтан согнал - и то живут, да еще и песни поют - вот как.

Барин. Мало ли, на свете не без того, есть всякая обида, да нашему брату надо терпеть.

Извозчик. Вот у нас иную пору, например, номерной староста кого вздумает прижимать, коли из чести не даешь ему полтинника за выправку нумера: так чем ему взять? Вот он и пойдет наряжать тебя раз в раз, как требуют извозчика в часть, глядеть, когда над нашим братом расправа бывает, за какую провинность; вот он и наверстает тебе на то же, и полтиннику не рад будешь, а того гляди без хлеба останешься. Или вот городовой - ну, свезти бы его в часть с пьяным каким, что ли, это бы можно, ничего; так ведь там-то стоишь после, стоишь, уехать не смеешь, покуда не отпустят, либо еще номер отберут: вот и находишься после за ним. Зато уж наш брат знает это: как только завидел его где, что оглядывается, то вот как зайцы из-под облавы, все врознь, кто куда попало, только давай бог ноги... Ну уж зато как оплошаешь да попадешься, так только держись... А все ничего, слава богу, то есть нечего бога гневить, жить можно.

Барин. А рекрутство как у вас идет?

Извозчик. Да мы, благодаря бога, рекрутством не обижаемся. У нас хорошего мужика не отдаст барин ни за что, хоть сто лет живи. А вот как чуть который зашалит, так ему и забреют лоб взачет, запас и есть, а набор пришел - квитанции у барина готовы. А там у них есть чередной, хоть жеребьевой, все одно:

Барин. И очередь и жребий - все в воле божьей

Извозчик. Да в руках начальства. Есть у меня там кум, богатый мужик, да из-за этого самого дела вот того гляди по миру пойдет.

Барин. Известно, всякому своего жаль.

Извозчик. Мы того не разбираем, что и другому своего жаль:

Барин. Кошке котя, а княгине ребя - тоже дитя.

Извозчик. Ну, как только набор скажут - а семья у него большая, - так он и пойдет хлопотать, раз усадил сотню-другую невесть куда, и в другой раз, а в третий уж никак сот семь. Другие, известно, обижаются этим, ходят, просят, ярыжек зазывают, потчуют, задаривают, напиши то есть просьбу. Ну, тот, известное дело что богаче мужик, что больше с него надеется выпросить, то и просьбу длиннее пишет, и настрочит тебе в просьбу то, чего и сроду не бывало, а может статься, коли и было что, так ведь, не обмотав вокруг пальца не докажешь. Вот и стал виноват. Одного потянули, другого потянули, все перепугались, так что беда. За кого тут взяться? Известно, за богатого. Опять принялись за моего кума сердешного, да так то есть обработали его, что никуда не годится. А что проку? Год прошел, опять сказан набор, опять дело его не минует: отбыть уж и не стало сил; разориться разорился в убыток, а року не миновал: среднему сыну таки забрили лоб.

Барин. А у тебя из родни есть кто в солдатах?

Извозчик. Есть брат, да не родной. Ну, нечего грешить, его таки отдали за дело: за свою правду стал, да уже задорен больно - вот хоть с кем, так на драку готов. Отобрали, вишь, конопляник у него, что уж годов с двадцать все владел и наземом поправлял, а отвели другой, почитай что кочкарник, обделывай, дескать, снова. Ну вот он тут за свою обиду и постоял да вилами всю одежду перепорол на том мужике, за которого с барского двора, от самого то есть господина, девку отдали, а за нею и конопляник этот пошел, как будто то есть в приданое. Пришел сам приказчик унимать,

Барин. Ну, а брат?

Извозчик. Стоит себе с вилами на стороне, настороже, на своем коноплянике, никого, говорит, не пущу, хоть что хочешь делай. Приказчик к нему, да то есть чтобы в зубы его, а тот его по лбу вилами, да на них же поднял, да через тын и махнул, тот насилу встал, словно бока отлежал. Вот оно какое дело было. Ну, барин и осердился и приказал тотчас его сдать. Как сказали ему, что в солдаты, так он и бросил вилы и пошел сам, говорит: "Вилы как не сменить на государево ружье; пойду сам и никого не затрону, не опасайтесь". Ну, и пошел; живет себе, ничего, служит - не тужит; он прошлого года писал домой, так пишет, что, благодаря бога, жить можно на свете.

Барин. Оно и точно, можно, покуда господь грехам терпит.

Барин. Ты помянул, однако ж, про двух покойников, которых возил, а рассказал только про одного: какой же такой был у тебя другой?

Извозчик. А другой, батюшка барин, был вот какой: на маслене посадил я под качелями двоих плотников, что ли, каких-то, и везти было их в Ямскую. Оба они, правда, хмельны были, а один так уж и вовсе ноги волок. Товарищ втащил его, уселись, поехали. В Чернышевом переулке вдруг что-то у меня развалились седоки, а сидели было сперва смирно; я оглянулся: один глаза под лоб закатил, а другой, соскочив с саней, да давай бог ноги.

Барин. Видно, со страху и хмель прошел?

Извозчик. Видно так – что так по Садовой и пустился. Гнаться мне за ним нельзя, а испугавшись беды, я остановил лошадь, поглядел на товарища его - ничего, мол, бог милостив, видно больно хмелен, отойдет. Усадив его кой-как в сани, я скорее до места; там ребята обступили, как стал я расспрашивать, где тут плотники живут. Посмотрели они на седока моего, который уж весь под полсть съехал, узнали его в лицо. "Это, говорят, Гришка, вон он где стоит, там у него и хозяйка". Привожу туда и спрашиваю Гришкину хозяйку, она вышла, да как поглядела на него, как увидела, что неживой, а уж он у меня и помер в санях, так и откинулась: не принимает, да и только, хоть ты что хочешь, делай. На что его мне, говорит, ты, коли извозчик, так живых вози, а не мертвых. Я туда, сюда, народ собрался, кричат, день же праздничный, кто говорит ей: Прими, дура, ведь твой, кто кричит: Не принимай, беда будет. Бился, бился: нечего делать, повез в часть... Видно, такая моя доля! Наплакался я и этот раз, и другу и недругу закажу покойников возить: Найди, говорят, да поставь нам товарища его. Так где же я его возьму? Уж коли вы, господа, не отыщете его, так нашему-то брату где ж его взять? Ведь я посадил его на улице, хлеба-соли с ним не важивал, паспорта его не прописывал и на уме его не бывал, не знаю, куда он повернул из Садовой да куда удрал"; так нет говорят, подай: "Покуда его не найдем, и тебя не отпустим". Лошадь же моя была хозяйская, так хозяин и хлопотал. Подержали с месяц и выпустили. А вот, барин, помянул я про паспорт, а вы про все расспрашиваете,

Барин. Так к пиву едется, а к слову молвится,

Извозчик. К слову пришлось рассказать вам: вот за паспорт притча была со мной, так, чай, сколько свет стоит, ни с кем этого не бывало. Слыхали ль вы когда, чтоб у нашего брата был нос не по чину, в маховую сажень?

Барин. Нет не, слыхал.

Извозчик. Ну, так вот я же вам расскажу: диво, ей-богу, да и только! Дело это было уж годов тому семь. Я оброк уплатил вперед за год, бог пособил, а у нас без этого не пускают. Либо по третям вноси, так и билет на четыре месяца выдадут. Вот я и взял паспорт годовой и пошел, ни о чем не горюя. В те поры поднялись мы, человек пять, сколотившись деньжонками, в извоз. Товар клали недалече от себя, а везти было в Москву. В одном городишке - и на город-то не похож, хуже иной деревни - пошел один из наших прописать паспорта, и видно, прописывали по строгости, что недавно, вишь, наслан был новый городничий, а старого сменили. Приходит - все ничего, и не впервые уж прописывались, даже не раз становые и прочее начальство глядели. Ну, известно, не без того, за прописку возьмут с тебя и отпустят, а тут вот какая притча сталась:

   - Где у вас Алексей Федотов?

   - При лошадях остался.

   - Пошли его сюда.

   Прибежали ребята и кричат меня. Я пошел.

   - Ты Алексей Федотов?

   - Я, мол, сударь.

   - А зачем ты с чужим паспортом ходишь?

   - Я, мол, не знаю, сударь, какой изволите казать паспорт, а у меня. Надо быть, свой был.

   - Нет, врешь, приметы не твои. Посадить его под караул!

   Вот тебе и расправа! А тут, батюшка, вот какая беда прикрутилась. Известное дело, в паспорте, супротив примет, писаря выставляют, как положено: рост - два аршина шесть вершков, лицо – круглое, волоса – русые, нос средний, подбородок – обыкновенный, а видно, писаришко-то у нас либо хмелен был, проклятый, либо недоглядел да против росту поставил: средний, вместо носу; а против носу - два аршина шесть вершков! Вот тебе и примета! Узнав все это, я и говорю:

   - - Помилуйте, не погубите, не держите, наше дело дорожное: нам сутки простою с лошадьми дороже головы... помилосердуйте!

Барин. Они значит подозревать стали мол что паспорт не в порядке, не то фальшивый, либо чужой.

Извозчик. Чем же я виноват барин, тому, что мне там прописали? Я человек неграмотный, взял, что подали, - только и вины моей. А что носу такого нет у меня, батюшка, так где ж его взять?

Барин. Ведь это хоть по всему свету пройти, так такой не найдется! Шутка, чтоб нос у тебя был в два аршина и шесть вершков! Эка штука!

Извозчик. Вот как, батюшка барин, и нос этот, по строгости тогдашней и по новости городничего, дорого нам обошелся... А все, слава богу, нечего гневить его милосердие, жить нашему брату можно. Какая беда хоть и станется над нами под лихой час, все по грехам нашим.

Барин. А поколе господь грехам терпит, все жить можно.

Звуки лошадей

Извозчик уходит

Содержание

► Сватовство не по рукам

(по рассказу «Смотрины и рукобитье»).

► Что посеешь то и пожнешь

(по рассказу «Хлебное дельце»).

► Сказка про Воробья богатого да мышь зубастую

(по одноименной сказке).

► Лучший певчий

(По одноименной сказке )

► Говор

(По одноименному рассказу)

► Отчизна отечество

(по одноименному рассказу В.И. Даля)

► Вор

(по одноименному рассказу В.И. Даля)