Статья «Нетрадиционные методы изучения личности и творчества композитора»

Людмила Георгиевна Федосеева,

ГБПОУ Архангельской области

«Архангельский колледж культуры и искусства»

Нетрадиционные методы изучения личности и творчества композитора

Когда на уроке речь идёт о человеке, чьи сочинения давно вошли в учебные программы, перед учителем встаёт особая зада­ча: стереть хрестоматийный глянец, убедить учащихся в том, что не только учебник, но и самая глубокая научная работа не могут поставить «последнюю точку» в изучении жизни и творчества гени­ального художника. Полезно предложить учащимся рассмотреть личность и творчество композитора (писателя, поэта, художника) в неожиданном ра­курсе, опираясь при этом на научные методы исследования. Это один из надёж­ных способов вызвать интерес учащихся, воспитать у них творчес­кое отношение к предмету.

Цель данной статьи – представить один из таких «непривыч­ных» ракурсов, возникших при изучении творчестве С. С. Прокофье­ва. Необычность заключается в том, что, во-первых, ос­новным объ­ектом анализа здесь являются не музыкальные, а литературные со­чинения компо­зитора; во-вторых, затрагивается вопрос о философ­ских взглядах С. С. Прокофьева, хотя его не причисляют к компози­торам-философам (к каковым мы относим, например, И. С. Баха, позд­него Л. Бетховена, Г. Малера, С. И. Танеева, А. Н. Скрябина, Д. Д. Шостаковича, A. Г. Шнитке).

В молодые годы С. С. Прокофьев, в частности, проявил интерес к сочинениям А. Шопен­гауэра. Труды этого философа были очень популярны в России в конце XIX – начале XX вв. Родители, друзья, зна­комые начинаю­щего композитора нередко говорили о Шопенгауэре. В своей «Автобиографии» С. С. Прокофьев передаёт содержание его бесед с од­ним из друзей, учеником Петербургской консерватории Максимили­аном Шмидтгофом: «...Макс, со своей стороны, нашёл поле для на­падения не меня: цитаты из Шопенгауэра, на которые я не знал, как возразить, или же не всегда удачно импровизировал мои отве­ты.

•  –  Вы, может, не читали его?
   – Не читал. Но от моих родителей знаю, что прочесть Шопен­гауэра значит принять хо­лодную ванну пессимизма.
   – Я принял эту ванну два года назад, – сказал Макс (ему по­нравилось выражение "при­нять ванну"), – но все-таки нашел на дне немало блестящего ума.

То, что он в четырнадцать-пятнадцать лет одолел философскую теорию (он был на год моложе меня), опять-таки вызвало известную долю почтения во мне» [4, с.450]. Друзья гово­рили о Шопенгауэре весной 1909 года, а четыре года спустя случилась трагедия: 27 ап­реля 1913 года Макс Шмидтгоф застрелился. Не исключено что это самоубийство было следствием раннего увлечения философией А. Шопен­гауэра, развивавшего, в частности, идею нирваны, заим­ствованную из буддизма. И разговоры с Максом, и его трагическую смерть сле­дует назвать в ряду причин, побудивших С. С. Прокофьеве по­знакомиться с сочинениями А. Шопенгауэра.

В личной беседе с музыковедом И. В. Нестьевым С. С. Прокофьев сооб­щил: «В годы 1916–1917 я довольно много читал по философии, хо­тя несколько беспорядочно... Читал Канта, Шо­пенгауэра. В фило­софии Шопенгауэра меня интересовали прежде всего «максимы прак­тиче­ского действия», а не апология пессимизма и безволия» [2, с.160].

«Поучения и максимы» – один из разделов знаменитых «Афоризмов житейской мудро­сти» [6], принесших А. Шопенгауэру популярность среди широкого круга читателей. Пятьдесят три житей­ских правила, помещенные в этом сочинении, разделены автором на следующие группы: А. Всеобщие принципы; Б. Принципы, касающиеся нашего поведения относительно нас са­мих; В. Принципы, касаю­щиеся нашего поведения относительно дру­гих; Г. Принципы нашего поведения относительно миропорядка и судьбы.

Каково же было впечатление С. С. Прокофьева от прочитанной кни­ги? Летом 1917 года, то есть вскоре после знакомства с произве­дениями А. Шопенгауэра, С. С. Прокофьев написал рассказ «Мерз­кая собака» [5], который можно назвать своеобразным «отзывом» о сочинении немец­кого философа.

Один из героев рассказа – Шопенгауэр, однако ни другие дей­ствующие лица, ни чита­тель… не знают об этом. В течение всего повествования имя старика не называется, а лишь в последних стро­ках оно произносится мимоходом и ни о чём не говорит героям рас­сказа, слу­чайно узнавшим это «тарабарское» имя («какой-то иност­ранец...»). С. С. Прокофьев ни в коей мере не стремится создать досто­верный портрет философа. Он смело пользуется правом на художе­ст­венный вымысел (так, герой рассказа живёт во Флоренции, тогда как реальный А. Шопенгауэр провёл последние 28 лет жизни во Франкфурте-на-Майне). Однако образ старика, несомненно, создан под впечат­лением только что прочитанных С. С. Прокофьевым «Афоризмов».

Герой рассказа предпочитает одиночество, испытывает острую неприязнь к людям, с ко­торыми ему все-таки приходится сталкиваться. А. Шопенгауэр называл «отвращение к обще­ству» признаком ве­ликого ума. (См. максиму 9). Обществу людей старик предпочита­ет "обще­ство зверей": живёт в доме с собакой, которую, впрочем, плохо кормит. Можно предположить, что желание «поселить» Шопен­гауэра с собакой возникло у С. С. Прокофьева ещё и потому, что ав­тор "Афоризмов" слишком часто сравнивает поведение людей с поведением собак: «собачьи» сравнения содержатся в максимах №№ 26, 28, 29, 31, 331.

Следующий фрагмент 33-й максимы явно пародируется в расска­зе С. С. Прокофьева: «Друзья дома большею частью правильно носят это название, т.к. они бывают больше друзьями дома, нежели хо­зяина, т.е. более подобны кошкам, чем собакам»[6, с.332]. В прокофьевском рассказе Фернандо говорит Марии, что Джиованни, в которого влюблена девушка, любит не её, а её аб­рикосовый пирог, что оказывается истиной: когда «мерзкая собака», вскочив в окно, съедает пирог, Джиованни тут же удаляется.

Обращает на себя внимание порода «мерзкой собаки» – пу­дель. Это, конечно, аллюзия: в образе пуделя к Фаусту явился Мефистофель. Намек этот не случаен: А. Шопенгауэр очень час­то цитирует гётевского «Фауста». В трагедии И. В. Гёте Мефистофель-пу­дель, сильно увеличившись в размерах (ср.: в рассказе С. С. Прокофьева – большой пудель), принял человеческий облик и отре­комендо­вался так:

«Я дух, всегда привыкший отрицать.

И с основаньем: ничего не надо.

Нет в мире вещи, стоящей пощады;

Творенье не годится никуда» [1, с. 45].

Последнее утверждение А.Шопенгауэр разделял вполне: он го­ворил, что мир та­ков, что ему лучше бы и вовсе не существовать [6, с. 70].

Итак, герой прокофьевского рассказа живёт в полном соответствии с теми максимами А. Шопенгауэра, которые явно пришлись не по душе С. С. Прокофьеву (Старик наделён исключительно неприятными ка­чествами). Означает ли это, что С. С. Прокофьев полностью отвергал эвдемоноло­гию А. Шопенгауэра? Вовсе нет. Многие максимы вполне совпа­дают с теми принципами, которых композитор придерживался в течение всей жизни: при любых обстоятельствах С. С. Прокофьев все­гда от­давал утренние часы работе (см. максиму 12); нередко оставлял «широкую пропасть» между мыслью и речью (максима 42); прибегал к самопринуждению, чтобы не страдать от принуждения извне (мак­сима 15)2. Наконец, С. С. Прокофьев всегда ценил «наличную добрую ми­нуту» (и это тоже – совет Шопенгауэра! – см. максиму 5). В «Афо­ризмах» А. Шопенгауэра читаем: «... самый ближайший путь к счастью – весёлое настроение... Мы должны широко раскрывать свои двери веселью, когда бы оно ни явилось: ибо оно никогда не приходит не вовремя» [6, c. 198–199]. Не этим ли советам следовал молодой композитор, когда осенью 1917 года писал ве­сёлые пись­ма друзьям и родным? И. В. Нестьев удивлялся неподобающему тону прокофьевсних писем в столь тревожное для государства время [2, с. 168]. Но С. С. Прокофьев не был слишком легкомыслен или наивен: 1917 год стал поворотным и в его собственной судьбе3.

Вполне вероятно, что названные выше принципы (или часть их) сложились у С. С. Прокофь­ева независимо от знакомства с сочинениями А. Шопенгауэра. Однако для молодого человека не менее важно найти в изучаемой литературе подтверждение своим, уже сложившимся, жизнен­ным правилам. Во всяком случае, мы можем с полной уверенностью утверждать, что указан­ных принципов Прокофьев не отвергал.

Приведённые здесь размышления об отношении С. С. Прокофьева к эвдемонологии А. Шопенгауэра, конечно, не могут заменить анализ музыкальных произведений на уроках му­зыкальной литературы. Подоб­ные материалы призваны привлечь внимание учащихся к раз­личным сторонам личности композитора, ибо человек творчески одарённый интересен во всех своих проявлениях. Далёкие, на первый взгляд, отступления от основных магистралей учебной программы ведут, в ко­нечном счете, к более глубокому пониманию музыки и, что не менее важно, к осознанию учащимися межпредметных и межнаучных связей.

ЛИТЕРАТУРА

Гёте И.В. Избранное: В 2-х ч. Ч.II. – М.: Просвещение, 1985. – 208 с.

Нестьев И.В. Жизнь Сергея Прокофьева. – М.: Сов.композитор, 1973. – 662 с.

Прокофьев С.С. Материалы. Документы. Воспоминания/ Сост. С.И.Шлифштейн. – М.: Музгиз, 1961. – 707 с.

Прокофьев С.С. Автобиография. – М.: Сов.композитор, 1982. – 600 с.

Прокофьев С.С. Мерзкая собака// Звезда. – 1993. – №2. – С. 63–67.

Шопенгауэр А. Избранные произведения. – М.: Просвещение,1993. – 479 с.