Справочный материал по литературе. Тексты разных авторов на «Живую классику»

Александр Костюнин

ПОВОДЫРЬ

Антонин Карлович Качмарик – чех по национальности... Ему лет семьдесят было. Совершенно слепой – пустые глазницы. Казалось, сам недуг этот физический – горькая плата небесам за великий талант педагога. Всегда в круглых чёрных очках, с тросточкой, и наперевес сутулой фигуры – баян...

Не забуду первые дни в интернате…

Какое-то всё незнакомое, одинокое, чужое... После уроков я болтался по пустым коридорам. … Никого не знаю. Коридоры тёмные длиннющие, потолки высоченные. Это тебе не уютные саманные сакли в нашем ауле... Каждый шаг отзывается гулким эхом. И тут слышу приглушённые звуки живой музыки... Я, точно мотылёк, поплыл на огонь. Стою себе, слушаю. Интересно...

Тихонечко, стараясь не скрипнуть, потянул тяжёлую дверь, подглядываю в щёлку: седой старик в чёрном костюме играет на баяне, дети с незнакомыми музыкальными инструментами. Вдруг баянист поднимает руку, оркестр замирает... старик резко поворачивается лицом ко мне... На глазах у него круглые чёрные очки. Он….. слепой.

– Кто-оо там дверь открывает?

Голову просунул поникшую:

– Агаэв... Магомэд.

– Ну-ка, заходи.Тебе музыка нравится?

– Так-то нравытца…

Все дети глазеют на меня, но никто не смеётся.

Он пальцами отстучал по столу ритм:

– Повтори.

Пересилив робость, я повторил. Самому даже интересно…

– Приходи завтра после уроков, на кружок.

На другой день еле дождался конца уроков – бегом в зал. Постучался.

– А, Магомед, заходи.

– Запомнишь, какие ноты возьму?

И стал по очереди перебирать клавиши. Звуки мне в слух врезались. Я в той же последовательности нажал гладкие чёрно-белые палочки.

– Магомед, ты способный мальчик, у тебя всё получится.

Сначала я не знал ничего. Он растолковывал. Мы разучивали с ним ноты . Я был пытливым. И так увлекательно с ним заниматься! Видно... какая-то искра... пробежала между нами... В оркестре было много разных инструментов: домра, балалайка, тромбон, контрабас… Хотя не на всех умел играть, но он их знал досконально.

Через месяц на одном из занятий спросил:

– Магомед, какой инструмент тебе ближе других?

– Вот. Я бережно взял в руки кларнет и передал учителю

Кларнет – небывало-сложный инструмент. Но постепенно, постепенно... Не одним днём, месяцами продолжалась учёба. Стало получаться и... нравиться. О! Клянусь, гордился собой. Подошло время, он выдал мне кларнет, принял в оркестр. Я летал... на небесах! от восторга… Спустя год стал в оркестре «первой скрипкой».

Когда приближались большие праздники: Первое мая, День Советской армии или День Победы – он собирал в актовом зале ребят поспособней, и все готовили праздничный концерт. Ни один парад, ни одно торжественное мероприятие в Дербенте не обходилось без нашего знаменитого оркестра медных инструментов.

Как Антонину Карловичу хватало на нас терпения? Ума не приложу. Он никогда не взрывался... Антонин Карлович – человек мудрый. Добрый. Он многому научил. Клянусь, счастлив, что судьба свела нас!

Прочно засел этот человек в моей душе... Думаю, чувство было взаимным. Он всё больше открывался. И в слабости своей тоже:

– Магомед, до дому поведи. А я ещё тогда улиц не знал, однако не отказывал. Мне даже гордо...Теперь я сопровождал его повсюду: домой, на уроки музыки в третью школу, в детдом. Отныне, кто бы ни предлагал себя в провожатые, он мягко отказывался: «Спасибо, пойду с Магомедом!» Ребята за глаза дразнили учителя: «Магомедов дедушка».

И надо мной... надо мной тоже ехидно насмехались, подтрунивали:

– Мы сейчас в футбол идём играть, на море купаться, а ты со своим безглазым Кошмариком попрёшься?.. Поводырь! По-во-дыыырь!!! Ы-ыыы!..

«Почему люди такие злые?!» – навязчивая мысль эта тугим обручем... сжимала сердце. Я не обижался... впадал в какое-то зазеркальное состояние и лишь глядел на кривляющихся, скачущих вокруг мальчишек... Разглядывал их удивлённо, рассеянно... Точно никого не узнавал... Да, свою жизнь полностью, без оглядки посвятил любимому учителю. «Мой кобзарь», – мысленно величал я его. Он не отец мне, не дедушка, не дядя… Оказалось, важнее. Привязался я к нему. Пять лет, пока учился в интернате, я с ним так и ходил.

Восьмой класс близится к концу. Куда дальше? Хотелось поступить в Дербентское музыкальное училище, но без профильной школы не берут. О своём желании я проговорился учителю. Он успокоил:

– Не горюй! Примут. Взявшись за ручку, мы вдвоём пришли к преподавателям. Отрекомендовал меня:

– Зачислите. Мальчик подготовленный.

Там я открыл для себя: многие именитые виртуозы обязаны начальным шагам в мире гармонии звуков первому Устазу, этому скромному слепому музыканту.

Антонин Карлович сильно сдал в последнее время. Немощь, старческое увядание безжалостно подступали.

Когда я собрался из интерната уходить, он попросил:

– Магомед, отведи меня в дом престарелых. Не хочу один здесь...

В ту ночь почти не спал. Временами горло сдавливал себе... звука не проронить чтоб...

Да, что же это?!! В приют! У нас на Кавказе родителей не бросают...

Мой дедушка Гасан до сих пор ухаживает за своим отцом, которому девяносто семь лет.

– ...Дом престарелых – кладбище живых... Если б только мог, забрал бы любимого учителя к себе... Но пока я всего-навсего студент первого курса.

Жена Антонина Карловича умерла. Детей двое, дочь и сын; после школы разъехались кто-куда, и дела нет... И вот теперь мой любимый учитель... в приют сиротский, как совсем никому ненужный, брошенный человек...

За день до начала занятий в училище проводил его туда. Довёл до палаты.

Нянечка выдала комплект серого постельного белья, я застелил казённую кровать. (Что ещё я мог сделать?..) На прощанье грустно обнялись. Чёрные очки, с дужкой на оранжевой проволочке, съехали... Едва сдерживаясь, ушёл. Оставил одного. У ворот оглянулся, увидел в окне беспомощную сутулую фигуру и... слезами задохнулся... За время учёбы частенько навещал.

– Магомед, у меня всё хорошо. Главное – учись прилежно.

После окончания училища нет бы первым делом к нему, с новеньким-то дипломом... Помчался домой. А осенью, когда удосужился, с пакетом фруктов... его уж нет. Опоздал...

В приёмном покое сухо известили: «Умер. Остался баян». Мне разрешили забрать. Кто хоронил учителя? где?.. – неизвестно. Мы тогда были молодыми, не придавали большого значения утратам. Если бы время вернуть назад и ещё раз дать нам шанс… Сегодняшним-то умом организовали бы, конечно, и почести, и похороны достойные.

Нет, никто и никогда не даст нам переписать жизнь на чистовик... Александр, я не сумел… Тебя прошу, не дай этому светлому человеку прекратиться. Уйти в небытие. Напиши о нём, как есть...

*** Благодарение и хвала Тому, кто не умирает. Да будет так.