Урок-презентация «Жизнь и творчество Н.В. Гоголя» (10 класс)

№ слайда

Деятельность учителя и учащихся

Слайды

№ № 1, 2.

Вступительное слово учителя, объявление темы и цели урока. Запись в тетрадях темы и эпиграфа. Во время лекции учителя дети составляют краткий конспект лекции.

Слайд № 3.

«Старосветский украинский хутор был родиной Гоголя; старосветские хуторяне его воспитателями», — писал ученый В.В.Гиппиус в книге, посвященной жизни и творчеству Гоголя.

Родители писателя, Марья Ивановна и Василий Афанасьевич, были небогаты, но гостеприимны. Их небольшое село Васильевка, которое исстари называли также Яновщина, скоро оказалось центром общественности всего околотка. Мать Гоголя, Марья Ива­новна, женщина чрезвычайно красивая и очень добрая, вспоминала: «Жизнь моя была самая спокойная; характер у меня и у мужа был веселый. Мы окружены были добрыми соседями». Василий Афанасьевич умел рассказывать зани­мательно о чем бы ему ни вздумалось и приправлял свои рассказы врожденным малороссийским комизмом. Он сочи­нял комедии, которые тут же разыгрывались на домашнем театре в доме богатого соседа, вельможи на покое и даль­него родственника Гоголей, Д. П. Трощинского.

Слайд № 4.

Николай Васильевич Гоголь родился 20 марта ст. ст. 1809 года в селе Сорочинцы недалеко от Полтавы. Детство будущего писателя прошло в деревне Васильевка, в обста­новке безбедного быта и родительского баловства. «Дом — не большой, но поместительный, обширный и живописный сад и пруд, многочисленная прислуга, сытный обед, при­личные экипажи и лошади» — так описывали современники обстановку усадьбы Гоголей-Яновских.

Каждую осень в Васильевке бывала ярмарка — эту ярмар­ку Гоголь наблюдал с детства, а потом изобразил под названием Сорочинской. По вечерам молодежь собиралась послушать рассказы о старом времени, о чудесах. «Тут-то бывали настоящие «вечера на хуторе», которые Николай Васильевич, по-особенному обстоятельству, поместил близ Диканьки, тут-то он видал этих неистощимых балагуров, этих оригиналов и деревенских франтов, которых изобразил потом, несколько окарикатуря, в своих несравненных пре­дисловиях к повестям Рудого Панька», — писал первый биограф Гоголя П. А. Кулиш.

Слайд № 5.

Когда Гоголь подрос, его подготовили дома к поступлению в Полтавское поветовое училище, а вскоре, в 1821 г., пере­вели в только что открытую Нежинскую гимназию высших наук [иногда ее называют лицеем]. Эта гимназия отличалась «перед губернскими гимназиями высшей степенью препода­ваемых в ней предметов и особенными ей дарованными правами и преимуществами», как говорилось в уставе лицея. Пройдет время, и Гоголь будет жаловаться матери, что он мало чему научился в гимназии. Но это не совсем справедли­во. Среди учителей Гоголя были люди, причастные к лите­ратуре: профессор словесности Никольский писал тор­жественные оды и назидательные поэмы [«Ум и рок»] в стиле XVIII века, молодой латинист И. Г. Кулжинский в 1827 г. напечатал книгу «Малороссийская деревня», в кото­рой обработал материал украинского фольклора.

Гимназисты образовали свой литературный кружок. «В 1825, 26, 27 годах наш литературный кружок стал изда­вать свои журналы и альманахи, разумеется рукописные, — вспоминал один из товарищей Гоголя, К. М. Базили. — Вдвоем с Гоголем, лучшим моим приятелем, хотя и не обходилось дело без ссор и без драки, потому что оба были запальчивы, издавали мы ежемесячный журнал страниц в пятьдесят и шестьдесят в желтой обертке с виньетами нашего изделия, и со всеми притязаниями дельного литературного обозрения». Собираясь вместе, гимназисты чи­тали друг другу свои произведения, обсуждали их. У Гоголя уже были написаны баллада «Две рыбки», трагедия «Разбой­ники», поэма «Россия под игом татар». «Первые мои опыты, первые упражнения в сочинениях, к которым я получил навык в последнее время пребывания моего в школе, были почти все в лирическом и серьезном роде», — писал он потом в «Авторской исповеди». К сожалению, ни одно из этих сочинений до нас не дошло. Друзьям нравились эле­гии Гоголя, вспоминали сатиру «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан», очень смешную. Зато его первую прозаическую повесть «Братья Твердиславичи» приятели не одобрили: «...беллетрист из тебя не вытанцуется. Это сейчас видно».

В гимназии Гоголь увлекся рисованием и театром. По его письмам легко предположить, что он видел домашний театр Трощинского, а может быть, даже участвовал хотя бы однажды в представлении, и этой страстью к театру Гоголь заразил своих товарищей. Мальчики завели в гим­назии свой театр, сами рисовали декорации, мастерили ко­стюмы, разыгрывали пьесы. На спектакли съезжалось много народу. Гоголь был прекрасным актером: в памяти зри­телей остались его комические роли — няни Василисы в пьесе И. А. Крылова «Урок дочкам» (женские роли в гимна­зическом театре тоже исполняли мальчики), Простаковой в комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» и небольшая, эпи­зодическая роль старика — почти без слов, которую Гоголь играл так, что зрители покатывались от хохота, — в одной из малороссийских комедий.

Слайд № 6.

Наконец в июне 1828 года гимназия окончена. Впереди — свобода, Петербург, служба. В декабре 1828 г. девятнадца­тилетний молодой человек в сопровождении верного слуги Якима отправляется в столицу. Он полон честолюбивых планов, хочет служить и делать карьеру, а между тем везет с собой романтическую поэму «Ганс Кюхельгартен» собственного сочинения, хотя ему в голову не приходит желание быть только писателем. Он свято уверен: чтобы приносить пользу, надо служить. Он страстно любит театр и мечтает о славе. «Может быть, мне целый век достанется отжить в Петербурге, по крайней мере, такую цель начертал я уже издавна. Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимой ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу», — писал Гоголь из Нежина своему дяде П. П. Косяровскому [3 октября 1827 г.].

И вот наконец Петербург — город, который представлялся ему величественным, необъятным, совершенно ни на что не похожим. «Боже мой! стук, гром, блеск, по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сто­рон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные черные тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш». Такой увидал столицу кузнец Вакула из повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством». Таким, вероятно, представлял себе Петербург Гоголь. Но действительность оказалась не похожа на сказку. «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, — разочарованно писал Гоголь матери 3 января 1829. г. — Я его воображал красивее и великолепнее. Жить здесь не совсем по-свински, т. е. иметь раз в день щи да кашу, несравненно дороже, нежели думали... Это все заставляет меня жить, как в пусты­не; я принужден отказаться от лучшего своего удовольст­вия — видеть театр».

Службу найти не удавалось, несмотря на рекомендательные письма и протекции; деньги таяли, нестерпимый холод, осо­бенно когда пришлось «отхватать всю зиму в летней шинели», по выражению Гоголя, — все эти неудачи сильно удручали молодого человека. Прибавились и другие неприятности.

«Ганс Кюхельгартен» был издан [под псевдонимом В.Алов], но не принес славы автору. Знакомые молчали или отзыва­лись о поэме равнодушно, а между тем Н. А. Полевой, критик и издатель журнала «Московский телеграф», столь любимого когда-то в Нежине, прихлопнул ее своею насмеш­кою: «Издатель сей книжки говорит, что сочинение г-на Алова не было предназначено для печати, но что важные для одного автора причины побудили его переменить свое намерение. Мы думаем, что еще важнейшие причины имел он не издавать своей идиллии...» Гоголь в отчаянии бро­сился по книжным лавкам, отобрал у книгопродавцев все еще не проданные экземпляры несчастной книжки и уничто­жил их. Так погиб почти весь тираж поэмы Гоголя. Что при этом должен был пережить чрезвычайно, до болезнен­ности впечатлительный юноша, нетрудно догадаться.

Биогра­фы предполагают, что тогда-то Гоголь и отправился в первый раз за границу. Денег для этой поездки у него не было: после смерти отца имение окончательно пришло в упадок, мать с трудом собирала деньги, чтобы уплатить проценты по заложенному имению. Гоголь растратил эти деньги. Мате­ри он написал покаянное письмо, объясняя свой поступок несчастной любовью, опасной болезнью — только ни словом не обмолвился о поэме: «Поступок решительный, безрассуд­ный; но что же было мне делать?.. Этот перелом для меня необходим. Это училище непременно образует меня: я имею дурной характер, испорченный и избалованный нрав [в этом признаюсь я от чистого сердца]; лень и безжизнен­ное для меня здесь пребывание непременно упрочили бы мне их навек. Нет, мне нужно переделать себя, переродиться, оживиться новою жизнью, расцвесть силою души в вечном труде и деятельности, и если я не могу быть счастлив [нет, я никогда не буду счастлив для себя...], по крайней мере всю жизнь посвящу для счастья и блага себе подобных» [24 июля 1829 года, перед отъездом из Петербурга].

Слайд № 7.

Гоголь познакомился с П.А.Плетневым, с В.А.Жу­ковским, в феврале 1831 года Плетнев познакомил Гоголя с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Летом 1831 года Николай Васильевич Гоголь живет в Павловске, недалеко — в Царском Селе — Пушкин и Жуковский, и почти каждый вечер они встречаются. Гоголь счастлив: он, молодой человек, еще ничем не просла­вившийся, принят в их обществе как равный. «О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей, — писал Гоголь своему приятелю по лицею, гордясь и даже несколько похваляясь близким знакомством со знамени­тыми писателями. — У Пушкина повесть, октавами писан­ная: «Кухарка», в которой вся Коломна и петербургская природа живая. Кроме того, сказки русские народные — не то что «Руслан и Людмила», но совершенно русские. Одна писана даже без размера, только с рифмами, и прелесть невообразимая» [Письмо к А. С. Данилевскому, 1831 г., 2 ноября. Повестью «Кухарка» Гоголь называет поэму Пушкина «Домик в Коломне»].

Это светлое время в жизни Гоголя. В Петербурге печа­тается первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки», и Гоголь описывает Пушкину веселье наборщиков, которые смеялись, читая рукопись.

Слайд № 8.

Мысли о родной Украине — «здесь так занимает всех все малороссийское» [из письма к матери] — не покидают юношу. У него с собою большая конторская книга, заве­денная еще в Нежине. На обложке Гоголь написал: «Книга всякой всячины, или Подручная энциклопедия. Нежин. 1826». Сюда Гоголь вписывает особенно заинтересовавшие его слова, показавшиеся любопытными фамилии и прозвища, а скоро на голубых и белых листах книги появятся записи украинских преданий, народных песен. Николай Васильевич просит мать: «Вы имеете тонкий, наблюдательный ум, вы знаете обычаи и нравы малороссиян наших, и потому, я знаю, вы не откажетесь сообщать мне их в нашей переписке. В следующем письме я ожидаю от вас описания полного наряда сельского дьячка, от верхнего платья до самих сапогов, с поименованием, как все это называлось у самых зако­ренелых, самых древних, самых наименее переменившихся малороссиян, — равным образом названия платья, но­симого нашими крестьянскими девками до последней ленты, также нынешними замужними и мужиками... Еще — обстоятельное описание свадьбы, не упуская наималейших подробностей... Еще несколько слов о колядках, о Иване Купале, о русалках. Если есть кроме того какие-либо духи или домовые, то о них подробнее, с их названиями и делами. Множество носится между простым народом пове­рий, страшных сказаний, преданий, разных анекдотов, и проч., и проч., и проч. Все это будет для меня чрезвычайно зани­мательно». «Между прочим я прошу вас, почтеннейшая маминька, — пишет он в другом письме, 22 мая 1829 года, — узнать теперь о некоторых играх из карточных: у Панхвиля как играть и в чем состоит он? равным образом, что за игра Пашок, семь листов? из хороводных в хрещика, в журавля. Если знаете другие какие, то не премините». Так возникает поэтический мир Украины — и Оксана перед зеркалом, и дед, играющий с ведьмами в «дурня», и целая галерея комических дьяков, как будто перенесенных в повести Гоголя из народного театра.

Слайд № 9.

В начале сентября 1831 года первая книжка «Вечеров на хуторе близ Диканьки» вышла в свет. Имени автора на книге не было, вместо этого на титуле обозначено: «Повести, изданные пасичником Рудым Паньком». Читатели открывали первую страницу. Предисловие. «Это что за невидаль: «Вече­ра на хуторе близ Диканьки»? Что это за «Вечера»? И швыр­нул в свет какой-то пасичник! Слава богу! еще мало ободра­ли гусей на перья и извели тряпья на бумагу! ...»

Свободный, живой разговор, великолепно драматически построенные диалоги, богатый материал народных поверий и преданий, умело вплетенный в ткань повествования, делали книгу Гоголя занимательной и своевременной.

В книге вовсе не один рассказчик. Мало того что рассказы сообщены разными людьми [сравните тот же прием в «Пове­стях Белкина» А. С. Пушкина, которые печатаются в этом же году], речь рассказчика звучит по-разному. Роскошное ро­мантическое описание природы сменяется лукавой интонаци­ей разговорной речи простолюдина, архаизированным книжным говорком дьячка. «Сорочинская ярмарка» сопровож­дается эпиграфом из старинной украинской песни «Мени нудно в хате жить...» и начинается великолепным, романти­ческим описанием летнего дня. Недаром Гоголь признавался, что страстно любит природу. Его описания торжественны, это ритмическая проза, в которой обдуман каждый период, каждое существительное сопровождает звучное, яркое определение. Все оживает: полдень блещет, небесный свод «кажется, заснул, весь потонувши в неге», и даже «лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы». Вся картина в движении: дубы гуляют и остановились только ненадолго, небосвод спит — его покой тоже на время. Можно думать, что Гоголь рисует природу с точки зрения передвигающегося наблюдателя. Все смещается в мире, неживая природа становится одушевленной, а живая засты­вает: «изумруды, топазы и яхонты эфирных насекомых». И вдруг торжественное описание разрушается: все внимание автора оказывается направлено на расписанную ярко миску или макитру, которая «привлекала умиленные взгляды по­клонников роскоши». Читатель улыбается: хороша роскошь для столичного жителя! Только после этого читателя, при­готовленного ко всему — и к возвышенному, и к ирониче­скому, — знакомят с главными действующими лицами: Солопием Черевиком, его дочкой Параской и супругой Хавроньей Никифоровной. Здесь важно все: и то, что внешность Солопия Гоголь не описывает, а скользит взглядом по его одеж­де, следит за ленивым жестом его руки, отирающей пот со смуглого лица; важны имена героев, которые у Гоголя всегда характеристики.

Гоголь — мастер словесных характеристик. Высокий храб­рец — в непобедимом [храбрец — непобедимый, значит не­устрашимый], и вдруг неожиданный для читателя оборот: в непобедимом страхе. Получается противоречивая и выра­зительная словесная цепочка.

Повести «Вечеров на хуторе...» окрашены мягким, добрым юмором. В сущности, поэтиче­ский мир «Вечеров на хуторе...», мир мечты, мир сказки под­чиняется тем же законам, что и народные сказки. Зло слабее добра, оно не может победить. Черт не всесилен, он даже не страшен тому, кто благороден и добр. Черт — это воплощен­ная пошлость, которую Гоголь ненавидел. Он прельщает золотом, богатством, легкой победой над всеми препятствия­ми. Но человек оказывается хитрее и смелее: заставил же Вакула черта служить ему. Это мир романтический, мир мечты, где препятствия оказываются не слишком страшными и легко устранимыми, красивые парни влюбляются в еще более красивых девушек, а над белыми хатами, цветущими садами и широкими реками — высокое голубое небо. Как любая мечта, это не подлинное изображение реальной жиз­ни — это норма, то, как хотелось бы жить; поэтому здесь нет и не может быть изображено социальное зло, тяготы крепост­ного права.

Однако в книге Гоголя-романтика уже есть противо­речия. Гоголь стремится создать такую картину действитель­ности, которая отразила бы единство бытия народа и его нравственного идеала. Это оказывается невозможно. Как только мы соприкасаемся с действительностью, идеал дефор­мируется, искажается, как лицо колдуна на свадьбе [«Страш­ная месть»]. Жизнь образовала дурную реальность, грубо исказившую норму,— и это нехорошо, трагично, дико. Все более пристально вглядывается Гоголь-художник в окружаю­щую его жизнь, и очень скоро она делается главным пред­метом его изображения.

Слайды

№№ 10, 11.

В 1835 году один за другим выходят два сборника пове­стей Н. В. Гоголя «Миргород» и «Арабески». Вслед за ними появляется знаменитая статья В. Г. Белинского «О русской повести и о повестях г. Гоголя». Белинский провозгласил Гоголя поэтом жизни действительной: «Что такое каждая из его повестей? Она начинается глупостями, продолжается глу­постями и кончается слезами, и все это вместе называется жизнь».

«Вчера Гоголь читал мне сказку «Как Ив. Ив. поссорился с Ив. Тимоф.»— очень оригинально и очень смешно»,— записал в дневнике А. С. Пушкин 3 декабря 1833 года. Пуш­кин перепутал — не Иван Тимофеевич, а Иван Никифорович. И не сказка — «все это вместе называется жизнь». Пустое пространство, населенное существователями; тянется время, отмеченное только съеденными дынями; жарко, душно, лежит свинья в луже на главной площади... В. Г. Белинский считал эту повесть одним из лучших произведений «миргородского» цикла. В статье «О русской повести и о повестях г. Гоголя» великий русский критик писал: «В самом деле; заставить нас принять живейшее участие в ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, насмешить нас до слез глупостя­ми, ничтожностью и юродством этих живых пасквилей на че­ловечество — это удивительно, но заставить нас потом пожа­леть об этих идиотах, пожалеть от всей души, заставить нас расстаться с ними с каким-то глубоко грустным чувством, заставить нас воскликнуть вместе с собою: «Скучно на этом свете, господа!» — вот, вот оно, то божественное искусство, которое называется творчеством; вот он, тот художнический талант, для которого где жизнь, там и поэзия!»

История для Гоголя — не нарядный карнавал, интересный читателю необычностью костюмов и характеров. Обращаясь к исторической теме, он остается писателем, остро чувствую­щим современность. «Бей в прошедшем настоящее, — и трой­ною силою облечется твое слово», — советовал Гоголь поэту Н. М. Языкову. Тема первой повести, как бывает в музыке, противопоставлена теме второй. От такого соседства выиг­рывают и «Старосветские помещики», и «Тарас Бульба», а Гоголь показывает себя прекрасным мастером композиции. Обыденное и фантастическое в повести «Вий» так перепу­талось, что даже личность главного героя — Хомы Брута — получает двойную характеристику. Днем Хома — любитель выпить и поесть, не прочь стянуть по дороге, что плохо лежит; ночью — Брут [в самом имени намек на героическое] отча­янно сражается с темными силами, восставшими на человека, и нужно героическое усилие победить их. Но не победил — погиб Хома Брут, нет уже в человеке современном той силы, которая была в Тарасе и Остапе. Обмельчал человек.

Слайды

№№ 12, 13.

Арабески – арабские письмена или ковровые узоры, сочетание чего-то разнородного.

Почти одновременно с «Миргородом» был напечатан сборник «Арабески». В него вошли статьи Гоголя по вопросам истории, искусства, литературы и петербургские повести «Невский проспект», «Портрет», «Записки сумасшедшего». В петербургских повестях Гоголь показал социальные противоречия столичного города, крушение лучших человеческих чувств и стремлений, гибель искусства в обществе, где все служит предметом продажи и наживы.

Петербург, который возникает на страницах повестей Гоголя, не похож на пушкинский. Пушкин любуется прекрас­ной архитектурой столицы, ее «стройными громадами», ее белыми ночами, «когда я в комнате моей/Пишу, читаю без лампады...».

Гоголь увидел совсем другой город, его точка зрения — это точка зрения маленького человека, какого-нибудь титу­лярного советника Поприщина [«Записки сумасшедшего»] или Акакия Акакиевича Башмачкина [«Шинель»]. В их ми­зерном мире поручик Пирогов [«Невский проспект»] или май­ор Ковалев [«Нос»] — высшая аристократия.

Герои Гоголя обитают на дальних линиях Васильевского острова, ютятся в маленьких домиках на окраинах Петер­бурга. «Вам известна та часть города, которую называют Коломною,— рассказывает художник историю страшного ростовщика («Портрет»].— Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит буду­щее, здесь все тишина и отставка, все, что осело от столич­ного движенья». Движение, жизнь остались там, на Невском проспекте, где шумно, весело, где днем появляются дамы с рукавами как два воздушные шара и талией, словно буты­лочная шейка, а вечером, в неверном свете фонарей, возни­кает мир фантастический, сказочный. Но не верьте этому великолепию, не верьте Невскому проспекту! «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит бе­лые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, - форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде» («Невский проспект»].

Слайды

№№ 14-18.

Театр, о котором Гоголь мечтал еще в Нежине, не удовлет­ворял его. На сцене господствовала мелодрама, переводы с французского, и все это было так искусственно, так не похоже на русскую жизнь... Не только Гоголю не нравился репертуар русского театра. Когда-то, в Михайловской ссыл­ке, мечтая о народной трагедии, А. С. Пушкин начал сочинять «Бориса Годунова». В черновиках было название «Комедия [т. е. сценическое действие] о настоящей беде Московского государства, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве». Пушкин мечтал о создании народной трагедии.

Теперь, в 1833 году, Н. В. Гоголь мечтает о народной ко­медии, которая могла бы стать в ряд с «Недорослем» Д. И. Фонвизина, «Горе от ума» А. С. Грибоедова. «Уже и сюжет было на днях начал составляться, уже и заглавие написалось на белой, толстой тетради: «Владимир 3-ей сте­пени», и сколько злости, смеха и соли!.. Но вдруг остановил­ся, увидевши, что перо так и толкается об такие места, кото­рые цензура никогда не пропустит. А что из того, когда пьеса не будет играться: драма живет только на сцене» [Гоголь — М. П. Погодину. 20 февраля 1833 г.].

В 1835 году Гоголь писал в Москву Погодину, что он не дает «Женихов» на сцену, а «из-под полы» готовит другую комедию. Эта другая комедия, основанная на «чисто русском анекдоте», была «Ревизор». Гоголь отказался от традиционно водевильной любовной интриги, но использовал традицион­ные сценические эффекты. Это и мотив «комедии ошибок»: одного принимают за другого; и традиционная комическая пара Бобчинский и Добчинский; и падение Бобчинского, подслушивающего разговор городничего с Хлестаковым. Между тем комедия «Ревизор» по-настоящему новаторская.

Хлестаков сам по себе человек ничтожный, неумный. Но ему очень хочется быть важным. Судьба преподносит Хлестакову подарок: чиновники принимают его за ревизора, и это неожи­данное приключение заставляет самого Ивана Александрови­ча искренно увериться в своей значительности. Он начинает врать — сначала просто потому, что надо же как-то оправ­дать ожидания чиновников, затем увлекается, потому что ему верят, в рот смотрят. Происходит великолепная сцена вранья.

Гоголь писал, что в его комедии есть одно честное, благо­родное лицо, и лицо это — смех. Смех, а вовсе не ревизор, прибывший «по высочайшему повелению».

Точно ли эпизод с мнимым ревизором Гоголь выдумал? Что представляет собою «чисто русский анекдот», который автор положил в основу своей комедии?

«Сделайте милость,— писал Гоголь Пушкину 7 октября 1835 г.,— дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию». Вспоминают, что Пушкин рассказал Гоголю историю, случившуюся в Одессе с общим их знакомым, редактором журнала «Отечественные записки», которого приняли было за ревизора, приносили ему просьбы, совали взятки. Может быть, сцена, когда чиновники дают Хлестакову взятки [ведь они ничего у него не спраши­вают — просто дают, и не взятки, а будто бы взаймы], наве­яна отчасти одесским приключением.

Вспоминают, как однажды и самого Пушкина приняли за ревизора инкогнито, о чем друзья уведомили оренбургского губернатора Перовского. Перовский, старый приятель поэта, не поверил. Он показал письмо Пушкину, который приехал собирать материалы по истории Пугачева, и они вместе посмеялись. Гоголь взял в свою пьесу мотив письма: письмо получает городничий и очень пугается. Есть у комедии еще один источник. В черновиках «Ревизора» мелькает название уездного городка Устюжна. Маленький городок в центре России, от него «хоть три года скачи, ни до какой границы не доскачешь». Случилось в этом городке необычай­ное происшествие: чиновники ждали ревизора, а вместо ревизора приехал молодой, ловкий человек, выдал себя за ревизора, набрал взяток — да и был таков. После него, точно, приехал настоящий ревизор, и вся авантюра открылась. Событие «точь-в-точь эдакое», и автор наверняка о нем слышал.

Первое представление «Ревизора» состоялось 19 апреля 1836 г. на сцене Александрийского театра в Петербурге. «Зала наполнилась блистающею публикою, вся аристократия была налицо, зная, что государь обещал быть в театре»,— вспоминал современник о премьере комедии. Гоголь, взвол­нованный, скрылся в директорской ложе, выглядывал из-за штор то на сцену, то в зал. Актеры играли совсем не так, как ему представлялась, слышалась его пьеса. Они играли комедию Гоголя, как играют площадные фарсы. Пропадала острота. Хлестаков оказывался просто хвастуном, городни­чий выходил неумным, понятие актерского ансамбля в то время вообще отсутствовало. В зале нарастало недоумение, потом недовольство. «...Аплодисментов почти совсем не было; зато напряженное внимание, судорожное, усиленное следо­вание за всеми оттенками пьесы, иногда мертвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей. По окончании акта прежнее недоумение уже переродилось почти во всеобщее негодо­вание, которое довершено было пятым актом»,— вспо­минал П. В. Анненков. Автора вызывали, но он не вы­шел: не дождавшись конца спектакля, Гоголь убежал из театра.

«Ревизор» сыгран, и у меня на душе так смутно, так странно...— писал Гоголь после первого спектакля.— С само­го начала представления пьесы я уже сидел в театре скуч­ный. О восторге и приеме публики я не заботился. Одного только судьи из всех, бывших в театре я боялся, и этот судья был я сам». «Вся тогдашняя молодежь была от «Ре­визора» в восторге,— вспоминал замечательный русский критик и искусствовед В. В. Стасов.— Мы наизусть повторя­ли друг другу, подправляя и пополняя один другого, це­лые сцены, длинные разговоры оттуда. Дома или в гостях нам приходилось вступать в горячие прения с разными пожилыми [а иной раз, к стыду, даже и не пожилыми] людьми... Схватки выходили жаркие, продолжитель­ные...» «Я знаю г. автора «Ревизора», это юная Россия, во всей ее наглости и цинизме»,— писал реакционер Ф. Ф. Вигель.

Слайд № 19.

6 июня 1836 г. Гоголь покидает родину, на этот раз надолго. Он едет в Гамбург, в Швейцарию, в Париж. Он везет с собою начало поэмы «Мертвые души», мечтает со­здать эпопею. «В самом деле, если рассмотреть строго и справедливо, что такое все, написанное мною до сих пор? Мне кажется, как будто я разворачиваю давнюю тетрадь уче­ника...— пишет Гоголь В. А. Жуковскому.— Клянусь, я что-то сделаю, чего не делает обыкновенный человек... Это великий перелом, великая эпоха моей жизни».

В конце 1836 г. Гоголь соскучился в одиночестве и перебрался в Париж, к своему приятелю А. С. Данилевскому. Здесь его застала весть о гибели А. С. Пушкина. «...Трогательно и жалко смотреть, как на этого человека подействовало известие о смерти Пушкина,— писал А. Н. Карамзин, сын знамени­того историка и писателя, своей матери.— Он совсем с тех пор не свой. Бросил то, что писал, и с тоской ду­мает о возвращении в Петербург, который опустел для него».

Слайд № 20.

Перечитывая последние стихотворения Пушкина, прислан­ные ему В. А. Жуковским, Гоголь вспоминает, с каким интересом великий поэт относился ко всякой его новой повести, Пушкин был первым ценителем «Ревизора», «Женитьбы», он привлек Гоголя к участию в журнале «Сов­ременник». На свою работу над «Мертвыми душами» Гоголь смотрит как на завещание Пушкина. «Я должен продолжать мною начатый, большой труд, который писать взял с меня слово Пушкин, которого мысли есть его создание и который обратился для меня с этих пор в духовное завещание»,— писал Гоголь Жуковскому 18/6 апреля 1837 г. В это время Гоголь уже в Риме. Италия пленила его. Голубое небо, яркое солнце, памятники искусства, народ — живой, талант­ливый, веселый. Здесь Гоголь сближается с русскими художниками, особенно с Александром Ивановым. Они спо­рят об искусстве, рассуждают о России, об ее исторической миссии. Гоголь много рисует. В Рим он влюблен. Говорят, он знал Рим как никто другой и был лучшим чичероне, т. е. экскурсоводом по этому древнему городу.

В 1839 г. в Рим приехал В. А. Жуковский. Гоголь обра­довался несказанно, они все время вместе: бродят, рисуют, вспоминают. После отъезда Жуковского Гоголь опять затосковал. Осенью 1839 г. он поехал в Россию. Был в Москве, в Петербурге, надышался родным воздухом, пови­дался с родными, с друзьями, читал первые главы «Мертвых душ». В Москве в погодинском саду отпраздновали именины Гоголя. Как всегда, собралось много народу, на этом обеде был М. Ю. Лермонтов. Гоголь прощался с друзьями и в июне 1840 г. опять уехал из России. Он много работает: переделывает старое [«Тарас Бульба», «Портрет», «Ши­нель»], спешит окончить первую часть поэмы. «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том «Мертвых душ»,— пишет он С. Т. Аксакову 28 декабря 1840 г.— Переменяю, перечищаю, многое перерабатываю вовсе, и вижу, что их печатание не может обойтись без моего при­сутствия».

Слайд № 21.

В октябре 1841 г. Гоголь приехал в Россию и привез с собою почти совершенно оконченный и отделанный первый том поэмы. Начались хлопоты по переписке и печатанию.

Цензурный комитет жестоко обошелся с новым произведением Гоголя: были не только вычеркнутые слова, была уничтожена «Повесть о капитане Копейкине», безнадежно испорчено заглавие.

Гоголь принадлежит к тем художникам, которые отде­лывают свои произведения чрезвычайно тщательно. Ни одного слова нельзя переменить в его созданиях без ущерба целому. Особенно трудно Гоголю было смириться с уничто­жением «Копейкина»: «Это одно из лучших мест в поэме, и без него — прореха, которой я ничем не в силах запла­тать и зашить» (Гоголь — П. А. Плетневу, 10 апреля 1842 г.). В несколько дней Гоголь создает цензурный вариант этой вставной новеллы. Но заглавие испорчено безна­дежно: «Похождения Чичикова, или Мертвые души». Вместо торжественного, страшного заглавия «Мертвые души» (А. И. Герцен запишет в дневнике: «Мертвые души» — это заглавие само носит в себе что-то наводящее ужас») — приключения авантюриста. Что стал бы делать Данте, если бы его «Божественную комедию» переименовали в «Мои приключения в загробном царстве, или Божественная комедия»? Исправить название Гоголь не мог, смириться не хотел. И тогда он придумал хитрость: рисованную обложку. Это была одна из первых рисованных обложек XIX века. Среди завитков, мелких сценок, черепов, буты­лок, верстовых столбов теряется мелкими буквами сделанная надпись: «Похождения Чичикова». Гораздо крупнее, черным по белому, как бы оттиснуто: «Мертвые души». И самое крупное слово: ПОЭМА.

Слайд № 22.

В. Г. Белинский первым сумел дать правильную характеристи­ку творчества Гоголя.

Когда Гоголь был известен только как автор веселых и поэтич­ных «Вечеров на хуторе близ Диканьки», Белинский в своей за­мечательной статье «Литературные мечтания» (1834) высоко оце­нил дарование молодого писателя, отметив, что он «...принадлежит к числу необыкновенных талантов».

В статье «О русской повести и повестях г. Гоголя», появившей­ся в сентябре 1835 года, то есть до комедии «Ревизор» и поэмы «Мертвые души», Белинский охарактеризовал Гоголя как «главу литературы, главу поэтов», с которого начинается новый период русской литературы, русской поэзии.

Личное знакомство, состоявшееся в Москве в 1835 году, сбли­зило писателей. Между ними установились отношения, полные приязни и уважения. Взаимная симпатия крепла с годами. Бывая в Петербурге, Гоголь непременно искал случая побеседовать с Белинским. И пусть встреч было немного, но они оставляли глу­бокий след в сознании обоих.

«Скажи от меня Гоголю, что я так люблю его, и как поэта, и как человека, что те немногие минуты, в которые я встречался с ним в Питере, были для меня отрадою и отдыхом».

В. Г. Белинский—К. С. Аксакову. 10 января 1840 г. Петербург.

Гоголь, со своей стороны, писал Н. Я. Прокоповичу: «Я полу­чил письмо от Белинского. Поблагодари его. Я не пишу к нему, потому что, как он сам знает, обо всем этом нужно потрактовать и поговорить лично, что мы и сделаем в нынешний проезд мой чрез Петербург».

Гоголь — Н. Я. Прокоповичу. 11 мая 1842 г. Москва.

Комедию «Ревизор», а позднее «Мертвые души» Белинский встретил восторженно, увидев в этих произведениях гениальное отображение современной русской действительности. Опять он выступил тем первым критиком, который правильно раскрыл сущ­ность произведений Гоголя, их социальный и национальный ха­рактер. Белинский страстно боролся за Гоголя, за его «натуральную школу», и с лагерем консерваторов и с лагерем дворянских либе­ралов.

Но не меньше великий критик боролся за Гоголя с самим Го­голем. Когда вышла книга «Выбранные места из переписки с друзьями», Белинский открыто выразил свое негодование, свое осуждение автору. Известно его знаменитое письмо к Гоголю по поводу этой книги.

Белинский упрекал Гоголя в отступничестве от своих благо­родных позиций и требовал искупить грех перед родиной созда­нием произведений, написанных в прежнем духе. Гоголь был потрясен письмом Белинского. Пытался отвечать и не мог. Пер­вый вариант ответа не был им послан критику. А во втором, уже отосланном, письме Гоголь, несмотря на жестокую обиду, все же был вынужден признать «часть правды» слов Белинского, заклю­чающуюся, по его мнению, в том, что он совсем не знает России и что ему следует «...сызнова узнавать все то, что ни есть в ней те­перь».

Гоголь — В. Г. Белинскому. 10 августа 1847 г. Остенде.

Слайд № 23.

«Все мы вышли из «Шинели» Гоголя»,— сказал Ф. М. До­стоевский. Его слова стали известны в пересказе мемуари­стов. Но если даже это фраза легендарная и Достоевский никогда ее не произносил, эта фраза справедлива. Это емкая формула: в один ряд становятся петербургские повести Го­голя, «Белые ночи» и «Бедные люди» Достоевского, «Петер­бургские углы» Некрасова, первые повести И. С. Тургенева. Гоголь открыл совершенно новую область действительно­сти — жизнь маленького человека, сделал предметом искус­ства и эту жизнь, и человека, который никогда прежде не останавливал на себе взгляд художника. «Зачем же показы­вать нам эти рубища, эти грязные лохмотья, как бы ни были они искусно представлены? — писали в газете «Северная пчела» после выхода в свет повести «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».— Зачем рисовать неприглядную картину заднего двора жизни и человечества без всякой видимой цели?» «Без видимой цели» — это значит, что у Гоголя нет прямого нравоучения, нет указания, что Акакий Акакиевич сам виноват в своем бедственном поло­жении. «Вы скажете, что нравственность от этого не выигры­вает? Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины... Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!» Узнаёте? Это предисловие М. Ю. Лермонтова к роману «Герой нашего времени». И Гоголь никогда не изменил главной теме своих произве­дений — изображению жизни.

В первой главе второй части поэмы «Мертвые души» [написана в 1842—1846 гг.] читаем слова, как бы отвечающие на упреки, сделанные автору в 1834 г.: «Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков государства? Что ж делать, если уже такого свойства сочинитель, и заболев собственным несовершенством, уже и не может изображать ничего дру­гого, как только бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни...»

Слайды

№№ 24, 25.

Первая часть «Мертвых душ» и собрание сочинений 1842 г., где Гоголь впервые объединил цикл «Петербургские повести», напечатал переработанные редакции ранних произ­ведений, были последними выступлениями Гоголя-художника. Десять лет жизни 1842—1852 гг. были годами трагической внутренней борьбы, связанной с переоценкой всего, что сде­лано до сих пор, с неудачами в осуществлении замысла вто­рой части «Мертвых душ». Писатель хочет отказаться от своей манеры, оживляя героев, создавать образы несколько преувеличенные. Будучи достаточно тонким психологом и превосходным наблюдателем характеров. Гоголь ставит перед собою задачу создать образы без налета сатиры. Не идеализируя, не создавая утопии, написать картину жизни России. Гоголь ищет образцы.

В «Авторской исповеди» он писал, что для него в это время были одинаково важны и интересны дневник светского чело­века и исповедь анахорета, т. е. пустынника. Он увлекается произведениями древних религиозных философов, впервые переведенными на русский язык, у них ищет ответа на вопро­сы, что такое гнев, страсти. Он перестает так остро пережи­вать социальное неустройство общества, ищет путей его преобразования через усовершенствование человеческой личности. В письмах, в обращении с друзьями он принимает какой-то неприятный морализирующий тон, поучает, про­рочествует, Гоголю кажется, что он нашел способ сделать жизнь на земле прекрасною. Этот способ очень прост: каждый должен срочно превратиться в доброго, умного, благородного человека, стать хозяином и семьянином, отказаться от всех излишеств и не роптать, если его доля тяжкая. Пусть кре­постные слушаются своих помещиков, а помещики станут добрыми отцами для своих крестьян, даже наказывают их временами, как отец наказывает непослушное дитя.

Все эти размышления, которые казались Гоголю чрезвы­чайно ценными, он изложил в форме писем, а письма эти собрал в одну книжку под заголовком: «Выбранные места из переписки с друзьями». В 1847 г. Гоголь напечатал эту книгу, считая ее самым значительным своим произведением. Он упоен достигнутым, он верит, что эта книга способна все объяснить и «принесет добро многим душам». Перемена в отношении к своей книге наступает у Гоголя с начала марта 1847 г. Он пишет В. А. Жуковскому покаянное письмо: «Мне теперь тяжело взглянуть на мою книгу, мне кажется все в ней так напыщенно, неумеренно, невоздержанно, что от стыда закрываю вперед обеими руками лицо. О как мне трудно управляться в моем душевном хозяйстве!.. Появле­ние моей книги разразилось точно в виде какой-то оплеухи: оплеуха публике, оплеуха друзьям моим и, наконец, еще сильнейшая оплеуха мне самому... Я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым, что не имею духу заглянуть в нее».

В 1848 году Гоголь возвращается из-за границы и поселяется в Москве, чтобы уже никогда ее не покидать. Москву Гоголь любил всегда. В отличие от Петербурга, она была нечиновная, гостеприимная. Здесь жили его друзья — М. С. Щепкин, Аксаковы, Киреевские. «Москва уединенна, покойна и благоприятна занятиям»,— писал Го­голь 29 октября 1848 г. Гоголь погружается в работу над вторым томом поэмы «Мертвые души». Изучает статисти­ческие справочники, беседует с людьми, предпринимает путе­шествие по Волге, гостит в Калуге у своей старой приятель­ницы Смирновой-Россет. И между тем он все время собою недоволен. «Время летит так, как еще никогда не помню,— пишет он Плетневу 21 января 1850 г.— Встаю рано, с утра принимаюсь за перо, никого к себе не впускаю, откладываю на сторону все дела, даже письма к людям близким,— и при всем том так немного из меня выходит строк! Кажется, про­сидел за работой не больше, как час, смотрю на часы — уже время обедать. Некогда даже пройтись и прогуляться».

Врач Тарасенков, лечивший Гоголя в последние годы жизни писателя и часто бывавший в доме на Никитском бульваре, вспоминал: «В последние месяцы своей жизни Гоголь работал с любовью и рвением почти каждое утро до обеда [четырех часов], выходя со двора для прогулки только на четверть часа, и вскоре после обеда по большей части уходил опять заниматься в свою комнату». А. Д. Обо­ленский записал, как осенью 1851 г. А. П. Толстой, в доме которого жил Гоголь, «проходя мимо дверей, ведущих в его комнату, не раз слышал, как Гоголь один, в запертой гор­нице, будто бы с кем-то разговаривал, иногда самым неесте­ственным голосом. В черновых рукописях видны следы этой работы. Зато как живо, верно и естественно говорят все его действующие лица».

Эти воспоминания относятся ко времени работы Гоголя над вторым томом «Мертвых душ». Работа была закончена, Гоголь читал рукопись друзьям, и все вспоминают, что это было превосходное произведение. К сожалению, эта рукопись не сохранилась. Больной писатель по ошибке сжег ее. Сожжение рукописи для Гоголя было всегда своеобразным обрядом, когда он хотел что-нибудь переделать. Обладая феноменальной памятью, Гоголь обычно помнил свой текст дословно и, когда ему трудно было переправить написанное, сжигал рукопись. Он утверждал, что писателю очень полезно смотреть, как горят его произведения. Они выходят из огня очищенные от всего лишнего.

В воспоминаниях доктора Тарасенкова есть рассказ, как Гоголь утром пожаловался А. П. Толстому, что он ночью по ошибке сжег готовую рукопись. «Это хороший признак,— сказал Толстой.— И прежде вы сжигали все и потом писали еще лучше. Значит, и теперь это не перед смертью. Ведь вы можете все припомнить?» — «Да,— отвечал Гоголь, поло­жив руку на лоб,— могу, могу, у меня все это в голове». Через девять дней после сожжения рукописи, утром 21 фев­раля 1852 г., Гоголь умер.

«Гоголь умер! — писал И. С. Тургенев в некрологе велико­му писателю.— Какую русскую душу не потрясут эти два слова?.. Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертью, назвать великим; человек, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы; человек, которым мы гордимся, как одной из слав наших».

Слайды

№№ 26, 27

Подведение итогов урока:

Что нового узнали сегодня на уроке из жизни Н.В.Гоголя?

Каким вы представили себе писателя после прослушанного рассказа?

Какие черты личности Н.В.Гоголя вас поразили, удивили?

Слайд № 28.

Спасибо за урок!