Рассказ "Счастье для Марии"

Рассказ «Счастье для Марии»

Говорят, что горе оставляет отпечаток на душе человека. «Отпечаток на душе» – это как? Как или где найти, заметить этот отпечаток? В глазах? Раз глаза – зеркало души, то искать нужно в глазах? Так думала я и пристально вглядывалась в глаза бабы Маши, соседки моей прабабушки. Всякий раз приезжая в деревню, слышала истории о том, что бабе Маше трудно пришлось в годы Великой Отечественной войны. Много горя пришлось испытать ей. Помню она встречала меня каждый раз, когда я приезжала. Эта отзывчивая, добросердечная старушка в старом, поношенном фартучке и ситцевом платье всегда приносила гостинцы, ласково обнимала, целовала меня, гладила по голове худощавой, сморщенной рукой и плакала. Плакала так тихонько, просто скатывались две слезинки и терялись где-то в морщинках на её лице. Странно и некомфортно было мне тогда.

Сколько времени прошло с того мая 1945-го… Мы забыли о горе, которое принес фашизм, забыли о тех, кто не вернулся с поля боя. Да что говорить? Многие стали забывать историю страны, а кто-то решил переписать наше прошлое. Я родилась в две тысячи девятом году, и я ничего не знаю о войне. Нет, знаю, конечно, что была, что миллионы советских солдат погибли. Знаю про Сурский рубеж и блокаду Ленинграда, об этом нам каждый год рассказывают в школе. Но «знать о войне» и «пережить войну» - разные вещи. Баба Маша пережила войну.

Жила в одной деревне девочка, звали ее Маша. Была она единственным ребенком в семье. Отец очень хотел мальчика, но родилась девочка, улыбчивая, милая. Это не стало помехой для отца. Он брал Машу с собой на охоту и рыбалку. Приучал к работе с самого детства. Шло время, и с каждым годом Машенька все хорошела и хорошела. Все в деревне дивились ее красотой и силой. Мимо неё пройдешь - обязательно обернешься. И красотой и щедростью душевной природа ее не обделила. Со всеми Маша приветлива, открыта была. К своими семнадцати годам она взяла шефство над соседкой бабой Нюрой. Воды ей принесет, обедом поделится, дрова для растопки принесет. Всё, чего бы Маруся ни касалась, оживало.

А потом наступил июнь и вдруг всё для семьи и Маруси почернело. Холодным протяжным воем заголосило лето 1941. Отца сразу забрали на фронт. Через два месяца пришла на него похоронка. Мать прижимала к груди телеграмму и долго-долго тихонько выла. А потом не осталось ни звука, лишь глухое бормотание его имени "Леня...Леня...".

Так прошел год. Маруся, как могла, помогала матери, но горе было настолько безмерно, что даже любовь и ласка дочери не смогли смыть тоску с израненного сердца. Свой восемнадцатый день рождения Маруся справляла в полном одиночестве. Трещали угли в печке; как будто вторя им, поскрипывали стены старого бревенчатого дома; ветер барабанил ветками старого клена по крыше.

Время шло. Маруся и не заметила, как пришла еще одна зима. Темными вечерами она вместе с подружками вязала теплые вещи для фронта: варежки, носки, шарфы, шила кисеты для табака. Благо сохранила Маруся козу Глашу даже в лютую зиму 41-го и в 42-м не дала забрать старосте, когда он обходил все дома и отбирал все «излишки». Ни муки, ни картошки он в доме Маруси не нашел. Была только коза и немного сена да мешок коры в сарае. Когда в доме не осталось ничего, кроме бидона молока, Маруся собрала две пары варежек, кисет и пошла в райцентр, соседка рассказала, что там можно обменять вещи на муку. По глубокому снегу в старой отцовской телогрейке и лаптях, обмотанных овчиной она ушла еще утром. К обеду добралась до места, нашла рынок. Уставшая, замерзшая, она даже не стала торговаться. Толстая розовощекая, приятно пахнущая хлебной закваской буфетчица выдала ей два стакана муки. Два стакана. Но даже этому Маруся была рада.

Как вернулась домой, девушка не помнит. Проснулась под утро от холода, который проникал, казалось, до самых костей. Печь не истоплена, вчерашнее тепло выветрилось, не сохранилось даже под одеялом из овчины, которым её кто-то бережно накрыл, и из-под которого так неуютно выбираться и ставить ноги на холодный пол. Вдруг стук отбиваемых от снега валенок отвлек её от размышлений. Высокий худой мужчина лет тридцати с небольшим вошел в дом и принес охапку дров и облако морозного воздуха.

Степан нашел Марусю на полпути от деревни. Она устала и замерзла, каждый шаг давался нелегко, было только одно желание – остановиться и передохнуть. В этот момент и встретил её молодой лейтенант, возвращавшийся после ранения домой. Он помог девушке добраться до дома, истопил печь, а потом и вовсе остался. Свадьбу сыграли в конце весны. Тепло стало на улице, еще теплее на душе у Маруси. Любила, ценила, оберегала она своего Степушку. И Степан любил, согревал своим теплом, защищал от всех и вся, если придётся. 

Так пережили они свою первую зиму. Греясь любовью, обживая дом и расширяя хозяйство. На исходе мая родила Маруся сына. Ванечка родился маленьким и слабым. Прожив три недели, мальчик умер. То ли голод, то ли холод были причиной тому, уже не узнать, да и не к чему это. В доме снова стало холодно. Степану слышался всё детский плач и не хотелось отвлекаться на расспросы соседей и приехавшей родни. Лишь бы не упустить звучание неокрепшего голоса, похожего на писк. И он больше молчал и слушал, слушал, слушал фантомный плач, так и не переросший в убедительный крик здорового ребёнка. 

Молодая мама слезинки не уронила, звука не издала. Держала сына на руках, целовала и пыталась согреть холодное тельце. И Бога просила, чтобы принял в Царствие Небесное, был милостив и обогрел любовью её небесного сыночка. Так появился маленький холмик земли на кладбище, ежедневно пропитываемый солью родительских слез.

Победный 45-й Степан и Маруся встретили в том же бревенчатом доме, с годами становящемся всё меньше, всё ниже. Вот только не было уже козы Глашки, как не было детских криков и топота пяток по холодному полу.

Праздничный стол накрыли из того, что смогли отыскать: из трех ложек муки, горсти сушеной лебеды, крапивы и опилок испекли каравай, из гнилой замерзшей картошки сварили похлебку. Так и жили тихонько.

Сорок пятый год - счастливый для всей многомиллионной страны. Мог он стать таким и для Маруси. Узнав о появлении новой жизни в ней, засветилась, засияла страдалица. В доме стало спокойнее, казалось, даже окна в доме засветились семейным благополучием. Пришла новая весна. Началась посевная, всей полувымерзшей деревней работали с раннего утра и до позднего вечера. А еще и про свой огород не забывали. Известие о победе, о полном разгроме немецких войск встретили сельчане в поле. Посевная ждать не будет. Встав в четыре утра, Маруся побежала на поле, к обеду вернулась домой, засадила и свой огород. Всё опять стало оживать и наполняться женской силой. Цветы цвели, а выстиранное бельё, казалось, ликовало, трепеща и надуваясь на прохладном весеннем ветру. 

Здесь бы остановиться судьбе-злодейке, оставить Марусю. Дать ей спокойно счастливо жить, растить сына или дочку, любить мужа, работать в колхозе. Да не суждено было. Видно, кто-то наверху начертал другую судьбу для бедной женщины.

Через несколько дней после похорон, бабушка рассказала о тяжелой судьбе бабы Маши. Родила Маруся троих сыновей, но ни одного не сумела сберечь, так и умерли все, прожив на белом свете кто три недели, кто месяц, а последний, Егорка, радовал её два месяца, но и тот ушел тихонько во сне. Не смогла прочувствовать всю радость материнства, только боль, боль сменяемая одна, другой. Решили тогда Степан с Марусей взять ребеночка из детского дома. Взяли светловолосого голубоглазого Шурика. Озорной мальчишка всюду таскался со Степаном, вечерами сидел с Марусей, помогая сматывать шерстяные нити в клубочки. К пятнадцати годам Шурик поступил в техникум, отучился год, помогал по дому родителям. Был светом в оконце, как говорила моя бабушка. Но возвращаясь однажды из райцентра домой, Шурик с мальчишками решил сократить путь через железнодорожную станцию, залез на цистерну, стоявшую на путях. Никто не видел, как это произошло, только нашли мальчишку на земле. Его ударило током; когда его привезли в больницу, он был еще жив. Через два дня сыночка не стало. За ним с разницей в полгода ушел и Степан. Не вынесло сердце ещё одного удара. Маруся осталась одна. Холод поселился в её доме, проник в каждый уголок, даже жарко натопленная печь не казалась такой уж и теплой. Теперь день сменялся днем, год за годом. Мария ждала, когда Бог заберет её в Царство Небесное, воссоединит с сыновьями и мужем.

Маруси не стало три года назад. Ушла так же тихо, как её сыновья, во сне. Соседки оплакивали покойную, а мне в тот момент стало легко и спокойно, потому что я точно знала, что вся Марусина семья собралась вместе.