V Всероссийский литературный конкурс художественных переводов «Юный переводчик»

Автор публикации: Бобрикова Ксения, ученица 8 класса, ГБОУ НАО «НСШ им. А.П.Пырерки»

Перевод сказки Эдит Несбит «Феникс и Ковёр»

Ягнёнок ещё спал, а все остальные были в столовой, но Роберта и Сирила там не было. Они чувствовали, что этот прекрасный новый тёплый сине-красный ковёр — нечто большее, чем просто ковёр. Они чувствовали, что с ним нужно побыть наедине; они вынесли его и разостлали на самом солнечном месте в детской, уселись на него — и тут случилось нечто совершенно необыкновенное.
Сначала ковёр стал расти — больше комнаты, потом его середина приподнялась, и показалось, будто это большая синяя гора в красных узорах, по которой они съезжают вниз. Потом вдруг это оказалась уже не гора, а корабль, плывущий по волнующемуся морю. И самое чудесное, самое изумительное было то, что они вовсе не боялись. У них не кружилась голова, их не укачивало; они просто плыли, чувствуя себя в полной безопасности и очень уютно.
— Здорово! — сказал Сирил.
— Великолепно! — сказал Роберт. — Интересно, куда мы плывём?
И как только он это сказал, корабль остановился, и ковёр снова лежал на полу детской, и комната была точно такой же, как минуту назад, только солнце передвинулось по небу, а Ягнёнок по-прежнему спал.
— Вот так история! — воскликнул Роберт.
— Это волшебный ковёр, — с уверенностью заявил Сирил. — Я так и знал.
Они принялись разглядывать ковёр с новым, жгучим интересом. Ковёр был прекрасный, мягкий и толстый, с узором из птиц и цветов, вытканных яркими красками. И, разглядывая его, они увидели, что в середине узора изображена большая золотая птица с распростёртыми крыльями; казалось, она смотрела на них своими маленькими блестящими золотыми глазками.
— Интересно, не Феникс ли это? — сказал Роберт, который как раз читал книгу о сказочных существах.
— Похоже, — сказал Сирил. — Феникс — это птица, которая сжигает себя, а потом возрождается из пепла.
— Знаю, — сказал Роберт. — Слушай-ка… — Он вдруг умолк, потому что в этот миг золотая птица на ковре словно подмигнула одним глазом.
Оба мальчика отпрянули.
— Ты видел? — прошептал Роберт.
— Кажется, да, — так же тихо ответил Сирил. — Давай посмотрим поближе.
Они наклонились над ковром. Золотая птица снова была неподвижна. Но в ту самую секунду, когда Роберт хотел сказать: «Должно быть, это нам только показалось», — раздался тихий шелест, и тонкая струйка дыма поднялась из середины ковра. Дым сгущался, и вот уже показалось маленькое пламя — не опасный пожар, а аккуратный, яркий, трепещущий язычок огня — прямо на груди золотой птицы.
Мальчики замерли, затаив дыхание. Пламя не расползалось; оно ровно горело, и дым был ароматный, как ладан. И вдруг в самой сердцевине пламени что-то шевельнулось. Это была птица. Она пошевелилась, подняла голову, расправила крылья. Нити ковра вокруг неё словно растаяли, и птица сошла на пол детской, живая и настоящая, в то время как пламя угасло и исчезло, не оставив ни малейшего слега ожога.
Птица была величиной с лебедя, но стройнее. Её оперение сияло золотом и пурпуром. Хохолок на голове был похож на восход солнца, а длинные перья хвоста тянулись за ней, словно шлейф из искр. Она отряхнулась, и с её крыльев посыпались тысячи крошечных золотых блёсток. Потом она вытянула шею, раскрыла клюв и сказала:
— Приветствую вас, — произнесла она голосом, похожим на звон золотого колокольчика. — Я — Феникс. Вы вызвали меня из долгого сна, и я к вашим услугам. Но потушите меня, прошу вас.
— Я… я не знаю как, — пробормотал Роберт.
— Это очень просто, — сказал Феникс. — Вам стоит только этого пожелать. Пустяковое усилие мысли. Ну же, сосредоточьтесь.
Мальчики уставились на птицу, изо всех сил думая о том, чтобы пламя погасло. Ничего не произошло.
— Возможно, — сказал Феникс с лёгкой досадой, — у вас недостаточно твёрдая воля. Или же вы недостаточно верите. Вера — ключ ко всякому волшебству. Вы должны верить, что можете потушить меня, так же как вы верили, разворачивая ковёр и пробуждая меня. Попробуйте ещё раз. Закройте глаза, если вам так легче.
Они закрыли глаза, и Роберт изо всех сил сжал кулаки: «Потухни, пламя, потухни!»
Но когда он открыл глаза, Феникс по-прежнему стоял перед ним, охваченный изящным, колеблющимся пламенем.
— Ничего не выходит, — сказал он.
— Боже мой, — сказал Феникс. — Как это неудобно. Я не могу вечно оставаться зажжённым. Это очень утомительно. К тому же это не принято. Феникс является в пламени, исполняет своё предназначение и гаснет. Таков обычай. Что ж, делать нечего. Принесите ведро воды.
— Но мы не можем залить тебя водой! — в ужасе воскликнул Сирил. — Ты промокнешь! Ты испортишься!
Феникс выпрямился во весь рост, и его перья засверкали ещё ярче.
— Юноша, — с достоинством промолвил он, — я — Феникс. Я не простой воробей, чтобы бояться капли воды. Я — создание огня и волшебства. Вода не причинит мне вреда; она лишь погасит это докучливое пламя. А теперь, прошу вас, поспешите. Здесь сквозняк, и от этого пламя отвратительно дымит.

E. Nesbit «The Phoenix and the Carpet »

The Lamb was still asleep, and the others were still in the dining room, but Robert and Cyril weren't there. They felt that this beautiful, new, warm, blue-and-red carpet was more to them than just an ordinary carpet. They felt that it was something you needed to be alone with; and they had taken it out and unrolled it in a sunny spot on the nursery floor, and sat down on it, and then the most extraordinary thing happened.
First, it grew big — bigger than the room, and then it seemed to rise up in the middle, and it was as if it was a big blue mountain with red patterns, and they were sliding down it. Then suddenly it wasn't a mountain anymore, but a ship, and it was floating on a wavy sea. And the most amazing, the most perfectly and totally amazing thing of all was that they realized they weren't scared. They weren't dizzy, they weren't seasick; they were just sailing along, perfectly safe and very comfortable.
"I say," said Cyril, "isn't this great?"
"It's simply splendid," said Robert. "I wonder where we're going."
And as soon as he said it, the ship stopped, and the carpet was lying flat on the nursery floor again, and the room was just as it had been, only the sun had moved, and the Lamb was still asleep.
"Well, I never!" exclaimed Robert. "That was an adventure."
"It's a magic carpet," Cyril stated with conviction. "I told you so."
They began to examine the carpet with a new, thrilling interest. It was a beautiful carpet, soft and fluffy, with a pattern of birds and flowers woven in bright colors. And as they looked at it, they saw that in the middle of the pattern was a large golden bird with its wings spread, and it seemed to be looking at them with its little, shiny, golden eyes.
"I wonder if that's a Phoenix," said Robert, who had been reading a book about mythical creatures.
"Looks like one," said Cyril. "A Phoenix is a bird that sets itself on fire and then is reborn from the ashes all over again."
"I know," said Robert. "Listen..." He stopped, because at that very moment the golden bird in the pattern seemed to wink one of its sparkling eyes.
Both boys jumped back.
"Did you see that?" whispered Robert.
"I think so," Cyril replied quietly. "Let's look closer."
They bent over the carpet. The golden bird was perfectly still again, woven into the fabric. But just as Robert was about to say, "It must be a trick of the light," there was a soft, crisp, rustling sound, and a tiny thread of smoke curled up from the center of the carpet. The smoke grew thicker, and a little flame appeared, not a spreading, dangerous flame, but a neat, bright, flickering tongue of fire right on the breast of the golden bird.
The boys watched, holding their breath. The flame didn't spread; it burned steadily, and the smoke was fragrant, like incense. And then, in the very heart of the flame, something stirred. It was the bird. It moved, lifted its head, shook out its wings. The threads of the carpet around it seemed to melt away, and the bird stepped out onto the nursery floor, full-sized and real, while the flame died down and vanished, not leaving a single scorch mark behind.
The bird was about the size of a swan, but more slender. Its plumage was a glory of gold and crimson. Its crest was like a sunrise, and its long tail feathers trailed behind it like a shower of sparks. It shook itself, and a thousand tiny golden lights seemed to fall from its wings. Then it stretched its neck, opened its beak, and spoke.
"Greetings," it said in a voice like the sound of a golden bell. "I am the Phoenix. You have called me from my long sleep, and I am at your service. But I pray you — extinguish me."