Сценарий к литературному вечеру-спектаклю «ХХ век и поэзия»

Иванова Людмила Игоревна, учитель русского языка и лит-ры МОШ № 22 им.Маршала Сергеева; Макеевка, ДНР

ХХ ВЕК И ПОЭЗИЯ

Сценарий к вечеру-спектаклю

Тихо звучит «Фантазия до минор» И.С. Баха

 

I ведущий: Небо чистое-чистое, земля большая-большая, жизнь

бесконечна…

По широкой земле, чьи раны едва поросли травой,

идет человек. Ты, я или он – каждый из нас.

Быть или не быть – вот чем вопрос. Быть или не

быть всей земле, всему человечеству, каждому из нас.

И что такое – быть?.. (С. Лесневский)

 

Чтец: Ну, ладно, -

мы

рождаемся.

Переживаем.

Стараемся.

Увидимся –

расстанемся…

Зачем?

Грядущие

и прошлые.

Громадины.

Горошины.

Плохие

и хорошие.

Зачем?

Запои

и работа.

Крестины

и аборты.

Свирели и тромбоны.

Зачем?

В дакронах и сатинах.

В рабах

и господинах

В театрах

и сортирах.

Зачем?

Доносы и баллады.

Дебилы

и таланты.

Пигмеи

и Атланты.

Зачем?

Подонки

и матроны.

На ринге

и на троне.

На вахте

и на стреме.

Зачем?

То – идолы,

то – масса.

То –

пушечное мясо.

До сердца –

как до марса!..

Зачем?

Над щами.

Над миногами.

С авоськами.

С моноклями.

Счастливые.

Минорные.

Зачем?

Трибунные гориллы,

Базары

и корриды,

горланите?

Горите?

Зачем?

Случайно

иль нарочно?

Для дяди?

Для народа?

Для продолженья

рода?

Зачем? (Р. Рождественский)

 

II ведущий: Веками, тысячелетиями бьются над этим вопросом поэты и философы.

Уже в далеком средневековье терзается над мрачными сводами Эльсинора принц датский Гамлет, мучимый вечным, неразрешимым:

 

Чтец: «Быть или не быть, вот в чем вопрос.

Достойно ль

Терпеть без ропота позор судьбы

Иль просто оказать сопротивленье,

Встать, вооружиться победить

Или погибнуть?..» (В. Шекспир)

I ведущий: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

Чтец: «В шар земной упираясь ногами,

Солнца шар я держу на руках,

Так стою меж двумя шарами –

Солнечным и земным.

Недра мозга, пласты мозга

Глубоки, словно рудные недра,

Я из низ вырубаю, как уголь

Выплавляю из них как железо,

Корабли, бороздящие море,

Поезда, обвившие сушу,

Продолжение птиц – самолеты

И развитие молний – ракеты.

Это всё я добыл из круглой,

Словно шар земной, головы.

Голова моя – шар солнца,

Излучающий свет и счастье,

Оживляющий всё земное,

Заселяющий землю людьми.» (Э. Межелайтис)

 

I ведущий: Но кто – я? Я – Человек. Я – властелин и раб

расстилающейся передо мной вечной, великой и прекрасной Земли.

 

II ведущий: И я – Поэт. Во мне – боль твоя и счастье. Твоя печаль и твоя

ласка. Ибо что такое поэзия? Это – первое откровение и первое

отчаяние. Это облака над степью и пронзительный крик гордого лебедя

перед смертью. Это сине-золотые купола древнерусской церквушки. И

первая, распаханная в апреле, жирная полоса чернозема.

 

I ведущий: «Поэзия – это прежде всего чудо. Чудо чувства, чудо звука и чудо того «чуть-чуть», без которого искусство немыслимо» (А. Вознесенский)

И ещё: - «Поэзия – это всегда революция». Во все времена она сражалась на баррикадах вместе с прогрессивным человечеством.

Чтец: «Жандармерия черная скачет,

Усеяв свой путь кострами,

На которых поэзия гибнет,

Стройная и нагая.

Роза из рода Камборьо

Стонет, упав у порога,

Отрезанные груди

Перед ней лежат на подносе

Другие девушки мчатся

И плещут их черные косы

В воздухе, где расцветают

Выстрелы – черные розы.» (Ф.Г.Лорка)

 

II ведущий: «Черный; черный,» - навязчиво повторяет поэт. «Черный!» В глазах

черно от насилия. Цвет становится символом»…(А.Вознесенский)

 

I ведущий: Гневно звучал и звучит голос Поэзии в годы

неоинквизиторских тюрем. Она, гордая и непокорная, сражалась плечом к плечу с республиканцами у стен Мадрида.

Её победный клич раздавался в великой битве под Сталинградом…

Чистый голос её скрашивал страдания узников многочисленных лагерей смерти.

 

II ведущий: Гневен был голос поэзии и скорбен. Она помнила:

 

Чтец: «Человек красив.

Он обладает сердцем,

Которое отдает другому,

глазами, в которых отражается

мир звезд и земли,

руками, которые хлеб творят

и творят ласку,

лицом, которое так похоже

на солнце и на луну,

ногами, которые оставляю следы…»

И если убивают всё это –

значит, убивают красоту.» (Р. Кутуй)

 

II ведущий: Но люди гибли. Гибли суровые мужчины. Гибли поэты и мечтатели. Удивленно умирали дети.

 

Чтец: Памяти жертв фашизма.

Вендмер - 1903.

Сергеев 1934.

Лебедев – 1916.

Бирман – 1938.

Бирман – 1941.

… Наших седоков приморозило.

Тишина…

Где-то в озере, где-то в озере

Три гектара живого дна.

Гражданин в пиджаке гороховом

Зазывает на славный клев.

То-то кровь на крючке его крохотном,

КРОВЬ…

«Не могу, - говорит Володька. –

А по рылу могу?

Это вроде как не укладывается в мозгу.

Я живою водою умоюсь,

Может, чью-то жизнь расплещу,

Может, Машеньку или Мойшу

Я размазываю по лицу.

Ты не трожь воды плоскодонкой,

Уважаемый инвалид.

Ты пощупай её ладонью –

Болит?

Может. так же не чьи-то, давние,

А ладони моей жены,

Плечи, волосы, ожидание

Будут кем-то растворены.

А базарами колоссальными

Барабанит жабрами в жесть,

То. что было теплом, глазами…

На колени любила сесть.

Не могу, - говорит Володька, -

Лишь зажмурюсь , в чугунных ночах,

Точно рыбы на сковородках,

Пляшут женщины и кричат.

Третью ночь, как костром бьет

И ночами зовет с обрыва

И к нему является рыба

Чудо-юдо озерных вод.

Рыба, летучая рыба

С гневным лицом мадонны,

С плавниками или крыльями,

Белыми, как свистят паровозы.

Рыба… Римма тебя звали, золотая Римма.

Риммка, либо как-нибудь ещё.

С обрывком колючей проволоки

Или рыболовным крючком в верхней губе,

Рыба.

Рыба боли и печали, прости меня,

Прокляни,

Но что-нибудь ответь.

Ничего не отвечает, рыба.

Тихо…

Озеро пограничное,

Три сосны.

Изумленнейшее хранилище

Жизни, облака, вершины…

…Лебедев - 1916.

Бирман - 1941.

Румар - 1902.

Бойко (оба) - 1933.

(А. Вознесенский).

 

I ведущий: Отгремела война. Прошли годы. Но мы – ПОМНИМ!

Помним о разрушенных храмах. Помним о недописанных стихах. Помним о серых, нераспаханных землях.

И мы повторяем:

Чтец: «Об этом нужно и должно говорить.

И это не анализ былого и прошедшего.

Это призыв

Миллионов и миллионов людей

К миру,

Это сжатые руки,

Это суровое предупреждение,

Пусть никогда

Не преследует людей

Запах крови и пепла.

Пусть всегда цветут и плодоносят

Молодые цветы,

Пусть никогда не ржавеет плуг.» (С. Марцинкявичюс)

 

II ведущий: А если случится непоправимое, и люди, ослепленные самомнением, недоверием ко всему в мире, охваченные безотчетной жаждой сокрушать, предавшие забвению и презревшие Любовь, Милосердие, жажду Жизни и даже заглушившие инстинкт Самосохранения, все же ЗАБУДУТ - и прозвучит команда:

 

Чтецы: - Всем приготовиться! Муляж не муляж – сбиваем!

(диалог) - А если наших?

- Никаких наших! Мы не может рисковать. Сбиваем всех подряд. На то мы – «Последний удар», «Мстящее небо». Последний удар должен быть за нами. Это – главное. …

Как там Земля?

- Черная.

… - Через десять минут начинаю отсчет времени. Последний. Приготовиться к залпу возмездия! Аппарат первый!

- Готов!

- Второй аппарат! Третий!

- Готов! Готов!

- Слава богу, кончилось наше бегство от всех. Начинаем атаку мы. Вступаем в игру.

- Берегитесь, последние жучки и червячки! Наконец-то отзаседались. Ни конгрессов, ни Советов – стерильная планетка. Ещё добавим миллиончик градусов – будет совсем как стеклянная. Стерилизуем по первому классу!  (А.Адамович «Последняя пастораль»)

 

I ведущий: Что же будет тогда?

 

Чтецы: - « С природой что-то неладное, непонятное творилось: в судорогах предсмертных она силилась, спешила ещё что-либо породить, произвести, но разлаженный генный механизм выбрасывал из недр своих нелепейшие комбинации, бессмысленные и бредовые, вроде трехголовых крыс, насмерть ранящих, загрызающих самих себя.»

- А знаешь, мне приснилось, что у меня ребеночек с тремя головками, я их целую, глажу, одно личико смеётся, другое хмурится…

- По-детски весело и легко говорит, а знала бы, о каких вещах, каких сатанинских! Природа запрятала тяжелые элементы и тайны, опасные для нас, поглубже – вытащили на

свет божий. И забили то на одном, то на другом конце планеты рукотворные вулканы, сея невидимую смерть и уродства. Всё, что будило мысль об истоках жизни, о чистоте истоков (зелень, молоко, дети), теперь существовало в перевернутом виде. Скошенная пахучая лужайка перед музеем: «Интересно, сколько тут миллирентген?» Осеннее свечение берез, пора беспричинной, счастливой грусти: свечение, ИЗЛУЧЕНИЕ…, листья по асфальту как искры невидимого зловещего пожара. Девочка несет две бутылки молока: «Кто, кто дал ей эти гранаты?»

- Считалось, что нужно беречь богатства генофонда, разноликость национальных культур, зато социальные структуры каждому хотелось подмять под свою единственную.

- Исчезли последние свидетели собственной трагедии, и она тотчас перестала быть трагедией и стала рутинным физическим процессом превращения, энтропического падения энергии в ничтожно малом уголке Вселенной.

- Свет погас, опустели и сцена и зрительный зал. (А. Адамович)

 

II ведущий: Чтобы не стал явью такой кошмар, в жизни надо стремиться быть на сцене, надо спасать действие, вмешиваться в него, стараться получить роль Главного Героя, который жаждет главного: торжества Любви и Милосердия. Нельзя отсиживаться в зрительном зале. Ибо праздный зрительный зал поощряет развитие трагедий:

 

Чтец: «Я публика,

публика,

публика.

Смотрю и чего-то жую.

Я разве какое-то пугало?

Я крови, ей-богу, не пью.

Самой убивать – это слякотно,

И я, оставаясь чиста,

Глазами вбивала по шляпочки

Гвоздочки в ладони Христа.

Я руки убийством не пачкала.

Лишь издали –

не упрекнуть! –

Вгоняла опущенным пальчиком

Мечи гладиаторам в грудь.

Я поросль, на крови созревшая,

И запах её мне родной.

Я, публика,

создана зрелищами,

А зрелища созданы мной.

Я щедро швырялась деньжонками,

мне драться самой не с руки.

Махайте, тореро, шпажонками,

Бодайтесь бодрее, быки!

Бодайтесь, народы и армии!

Знамена зазывней мулет.

Сыграйте в пятнашечки алые

С землей, бандерильи ракет!

Вот будет коррида, -

ни пуговки

На шаре земном! –

благодать!

Да, жаль, не останется публики,

чтоб зрелище посмаковать.» (Е. Евтушенко)

 

II ведущий: Мир кажется кровавой фиестой. И всё человечество делится на публику и тореадоров. Одни, опьяненные, требуют зрелищ, другие, рассчитывая на лавры, их поставляют.

Публика волнуется и ревет, заряжаясь общим безумием и острой жаждой крови. И в её массе смешиваются воедино Злобный и Безразличный, Несокрушимо Мощный и Хилый. Их объединяет возбуждающее Чувство Чужой Опасности, которое поможет насладиться Собственной Безопасностью в момент, когда разъяренная груда мяса будет мчаться на почти беззащитного тореро…

Да только, не временна ли, не мнима ли Безопасность?

В умы вкрадывается сомнение: разве мертвы Совесть, Любовь, Добро?

В воздухе повисает: «На душу наложено вето!» (А. Вознесенский)

 

I ведущий: И вновь возникает вопрос: «Быть или не быть?» вновь мучит извечное: «Что такое быть? Зачем быть?» Но ответов нет.

И тогда наступает нравственный надлом. И разыгрывается трагедия:

Чтец: «Я знаю, что ночью не то же, что и днем, что всё по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, а если человек уже почувствовал одиноким, то ночью одиночество особенно страшно…

Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многое потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки»  (Эрнест Хэмингуэй)

 

Чтец: « Я – Мэрлин, Мэрлин.

Я героиня

Самоубийства и героина.

Кому горят мои георгины?

С кем телефоны заговорили?

Кто в костюмерной скрипит лосиной?

Невыносимо,

Невыносимо, что не влюбиться,

Невыносимо без рощ осиновых,

Невыносимо самоубийство,

Но жить гораздо невыносимей!

Продажи. Рожи. Шеф ржет, как мерин.

(Я помню Мэрлин –

Её глядели автомобили

На стометровом киноэкране

В библейском небе,

меж звезд обильных,

Над степью с крохотными рекламами,

Дышала Мэрлин,

Её любили…

Изнемогают, хотят машины.

Невыносимо!)

Невыносимо

лицом в сиденьях, пропахших псиной!

Невыносимо, когда насильно,

А добровольно –невыносимей!

Невыносимо прожить, не думая,

Невыносимее – углубиться.

Где наши планы? Нас будто сдунули…

Существованье – самоубийство:

Самоубийство – бороться с дрянью,

Самоубийство – бороться с ними,

Невыносимо, когда бездарен,

Когда талантлив – невыносимей!

Мы убиваем себя карьерой,

деньгами, девками загорелыми,

ведь нам, актерам,

жить не с потомками,

а режиссеры – одни подонки.

Мы наших милых в объятьях душим,

и отпечатываются подушки

на юных лицах, как след от шины,

невыносимо!

Ах, мамы, мамы, зачем рожают?

Ведь знала мама – меня раздавят.

О кинозвездное оледененье!

Нам невозможно уединенье

в метро, в троллейбусе,

в магазине.

«Приветик, вот вы!» - глядят разини,

невыносимо, когда раздеты

во всех афишах, во всех газетах,

забыв,

что сердце есть посередке,

в тебя завертывают селедки, -

глаза измяты, лицо разорвано

(как страшно вспомнить во «Франс-Обзёрвере»

свой снимок с мордой самоуверенной

на обороте у мертвой Мэрлин!)

Орет продюсер, пирог уписывая:

«Вы просто Дуся,

ваш лоб – как бисерный!»

А вам известно, ЧЕМ пахнет бисер?!

САМОУБИЙСТВОМ!

Самоубийцы – мотоциклисты,

самоубийцы спешат упиться,

от вспышек блицев бледны министры, -

самоубийцы,

самоубийцы,

идет всемирная Хиросима!

Невыносимо!

Невыносимо всё ждать,

чтоб грянуло,

а главное –

необъяснимо невыносимо,

ну, просто руки разят бензином!

Невыносимо

горят на синем

Твои прощальные апельсины…

Я баба слабая

Я разве слажу?

Уж лучше –

с р а з у!»    (А. Вознесенский)

 

II ведущий: Невыносимо!... Невыносимо…

«Невыносимо прожить, не думая,

Невыносимее – углубиться!»

Но есть иной путь, чтобы спастись от наваждения:

«… К чему валандаться?

Цивилизация душна!

Вхожу, как в воду с аквалангом,

В тебя, зеленая душа…»

 

I ведущий: Люди, как за соломинку, цепляются за это. Они уходят в себя. И многие, защищая свой внутренний мир, надевают маски циников, готовых разрушить само понятие о святости. Но не защищают маски – трагедия продолжается!

 

Чтецы: «Лежу, бухой и эпохальный.

Постигаю Мичиган.

Как в губке, время набухает

В моих веснушчатых щеках.

В лице, лохматом, как берлога,

Лежат озябшие зрачки.

Перебираю, как брелоки,

Прохожих, огоньки.

Ракетодромами гремя,

Дождями атомными рея,

Плевало время на меня, -

Плюю на время! ...

Мы - битники! ...

Когда мои джазисты ржут

С опухшей рожей скомороха,

Вы думали - я шут?

Я - суд!

Я - Страшный Суд!

Молись, эпоха!

Мой демонизм, как динамит,

Созрев, тебя испепелит.»

«Бегите – в себя, на Гаити, в костелы, в клозеты,

в Египты –

Бегите!

Нас темные, как Батыи,

Машины поработили.

В судах их клевреты наглые,

Из рюмок дуя бензин,

Вычисляют – кто это в Англии

Вел бунт против машин.

Бежим! ...

А в ночь, поборовши робость,

Создателю своему

Кибернетический робот:

«Отдай, - говорит, - жену!

Имею слабость к брюнеткам, - говорит, люблю на

Тридцати оборотах. Лучше по-хорошему уступите!...»

О хищные вещи века!

На душу наложено вето.

Мы в горы уходим и в бороды,

Ныряем голыми в воду,

Но реки мелеют, либо

В морях умирают рыбы.

От женщин ролс-ройсы родятся. Радиация!

…Душа моя, мой звереныш, –

Меж городских кулис

Щенком с обрывком веревки

Ты носишься и скулишь!

А время свистит красиво

Над огненным Тенесси,

Загадочное, как сирин,

С дюралевыми шасси.» (А. Вознесенский)

 

II ведущий: Мечутся люди в поисках ответов на наболевшие вопросы. Страдают. Мечтают о Светлом Счастье. Верят в Творческие Возможности Человека.

 

Чтец: «Я был создан землею с тоски,

А в минуты печали земля подарила мне шар головы,

Так похожий на землю и солнце.

Подчинилась земля мне

И я одарил её красотой.

Земля сотворила меня.

Я же землю пересотворил. –

Новой, лучшей, прекрасной – такой

Никогда она не была!

В шар земной упираясь ногами,

Солнца шар я держу на руках.

Я –как мост между землей и солнцем,

И по мне

Солнце сходит на землю,

А земля поднимается к солнцу.

Обращаются вокруг меня

Ярко-пестрою каруселью

Все творения, произведения,

Изваяния рук моих:

Города вокруг меня кружатся,

и громады домов и асфальт площадей,

И мосты, что полны машин и людей.

Самолеты и лайнеры – вкруг меня,

Трактора и станки – вкруг меня,

И ракеты вращаются вкруг меня…

Так стою:

Прекрасный, мудрый, твердый…»  (Эдуардас Межелайтис)

 

I ведущий: Приносят утешение такие мысли. Люди хотят быть лучше, чище, тверже. Кажется, что возникает перспектива.

Но – чу! Что это за голоса?

 

Чтецы: « - Смотри,

как дышит эта ночь.

Звезда,

уставшая светить,

упала,

обожгла плечо…

- Ч о?

- Смотри,

как вкрадчивый туман

прижался к молодой воде…

Г д е?

- Он полночью поклялся ей,

Он взял в свидетели луну!...

- Н у?

- Они сейчас уйдут в песок,

туда, где не видать ни зги…

- Г ы!

- И ощутив побег реки,

в беспамятстве забьется ёрш!

- В р е ш ь!

- Да нет! Я говорю тебе,

что столько тайн хранит земля,

берёзы, ивы и ольха…

- Х а!

- А сколько музыки в степях

в предутреннем дрожанье рос…

- Б р о с ь!

- Да погоди!

Почувствуй ночь,

крадущийся полет совы,

сопенье медленных лосих…

- П с и х!

- Послушай, разве можно так:

прожить – и не узнать весны,

прожить – и не понять снега?

- А г а!

«А куда нам –

мыслить?

А чего нам –

мыслить?

Это ж самому себе

веревочку

мылить!

Мы же –

непонятливые.

Мы же –

недостойные.

До поры до времени

взираем

из тьмы…

Кто из вас

на должности

хозяев истории?

А ведь её хозяева,

извините,

м ы!

М ы –

И не пытавшиеся.

М ы -

и не пытающиеся.

Млекопитающие

И млеконапитавшиеся.

Рядовые.

Жвачные.

Мягкие.

Овальные.

Лица, не охваченные

проф-

образованием.

Скромные.

Ленивые.

Не хитрецы,

не боги.

М ы –

обыкновенные,

как время

само, -

люди-агрегаты

по переработке

всевозможно-всяческой пищи

на дерьмо!

Нет войны –

мы живы.

Есть война –

мы живы.

Пусть вокруг

оракулы

каркают!...

Вы думаете,

это

работают машины?!

А это

наши челюсти

вкалывают!!

Играйте в ваши выборы,

правительства

и партии!

Бунтуйте

Занимайтесь

стихами

и ворьем.

Старайтесь,

идиотики!

На амбразуры

падайте!

Выдумывайте,

пробуйте!

А мы пока

пожрем…

Орите!

Надрывайтесь!

Мы посидим в сторонке,

В тени наших коттеджей

Избушек

и юрт…

Вы думаете,

это

грохочут

новостройки?!

А это

наши челюсти

жуют!!

Шагайте в диалектику,

Закапывайтесь в мистике, -

пускай кричит философ,

догадкой озарен…

Леди и товарищи,

граждане

и мистеры,

стройте

ваше

будущее!

Мы и его сожрем…

Подползем,

навалимся

неотвратимым весом

и запросто докажем,

как был задуман мир…

Выставкам и выдумкам,

опусам

и эпосам,

физикам

и лирикам –

привет!

Аминь.

Глыбы коллектива,

в завтрашнем раю

Вам не подфартило, –

Общее

«адью!»

На планете,

вместо

светочей ума,

встанут

Эвересты

нашего

дерьма!

Брызнут фейерверком

желтые дымы…

Разжиревшим

веком

будем

править

м ы!

М ы –

и не пытавшиеся,

М ы –

и не пытающиеся,

М ы –

млекопитающиеся

И млеконапитавшиеся!» (Р. Рождественский)

 

II ведущий: Это голоса Наглых и Изворотливых, тех, кто считает, что знает «как устроен мир», тех, кто сытое свое благополучие привык строить за чужой счет.

 

I ведущий: Приспособленцы и Конформисты, Посредственность и Серость, обманщики различных уровней и рангов во все времена считали, что именно для них, для их комфорта и процветания создано всё в этом мире. Менялись династии. Гремели войны. Сотрясались основы… неизменными оставались лишь физиономии Серости и Приспособленца, единственной задачей которых во все времена было уцелеть при любых обстоятельствах, а потом осмотреться - и отхватить от нового пирога кусок посытнее да побольше.

 

II ведущий: Когда раздаются их голоса, перспективы Умного и Доброго, кажется, бледнеют, ибо они знают, что «всем правит случай», и чаще он подыгрывает Наглому и Ловкому.

 

I ведущий: И все же вечно живы юные и прекрасные Вера, Надежда, Любовь. И, конечно, стоит мечтать, что придет то время, когда в человека перестанут торжествовать жадность, злоба, страх за свою шкуру.

И  в о т  т о г д а:

 

Чтецы: «Будут тигры –

в клеточку,

А слоны –

в полоску.

И любому ленточку

подберут по росту…

Сом

зааплодирует

снегозадержанию.

Осам опротивеет

Незнакомых жалить!..

И – совсем не рады

бою

барабанному –

станут генералы

в цирках

подрабатывать…

Захмелев от счастья,

позабыв тоску,

будет плавать

частик

в собственном

соку…

В переливах вальса, -

в Гуме и в Высотном, -

будет продаваться

развесное

солнце.

Жаркое,

весеннее!

Много!

Честь по чести…

Так что краска серая

навсегда

исчезнет.

(Даже мыши

серые

синими

покажутся

и начнут

рассеянно

с кошками

прохаживаться…)

Будет каждый занят

Делом ненарочным.

Плюшевые зайцы

будут есть мороженое.

Дождь, -

не затихая,

час,

а может, два, -

будет лить

духами

«Красная Москва».

И над магазинами

все прочтут

легко:

«Пейте

стрекозиное

мо-

ло-

ко!!!»

Будет море –

берегом.

Будет берег –

морем.

Будет холод –

бережным…

А дурак – неможным!

Будут звезды –

ульями.

Будут страхи –

вздорными.

И воскреснут

умные.

И проснутся

добрые.

И планеты

скачущие

ахнут

озадаченно!

А боятся сказочников

Только неудачники!» (Р. Рождественский)

 

II ведущий: Ах, эти сказочники… Добрые души! Они придумывали красивые истории со счастливым концом, не то пытаясь смягчить суровую жизнь, не то вещуя и прорицая… но ведь сбываются же сказки!

 

I ведущий: Шли тысячелетия… и сквозь них совершала свой вечный путь удивительно-прекрасная, томящее-печальная Земля…

И во все времена властвовали на ней душами кудесники и Поэты…

 

Чтец: Да, я – Поэт… Я так же стар, как мир, который расстилается у моих ног.

И «за сотни лет я заработал право, как равный с равными беседовать с людьми».

За долгое своё существованье сумел «понять я метаморфозу древних чувств – печали и любви.»

«И я страдал за человеческий улей, за сонм его несовершенств, за страх его и грех…»

Был труден путь мой.

И «Я нырнул на дно души,

В её глубины глянув,

Шел по камням и по корням,

Петляя и кружа,

Через жестокость, через ложь –

И свет в глаза мне грянул –

Через злословья, через мрак –

Очистилась душа…» (Э. Межелайтис)

 

I ведущий: Искусство вечно. Сила его воздействия на умы и сердца – удивительна.

Искусство – непреходяще. Оно живет в нас, рождая чувства щемящее-тревожные, непонятно-прекрасные, светлые.

 

Чтец: «И тополя уходят –

Но свет их озерный светел.

И тополя уходят –

Но нам оставляют ветер.

И ветер умолкнет ночью,

Обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,

Плывущее вниз по рекам.

И мир светляков нахлынет –

И прошлое в нем потонет.

И крохотное сердечко

Раскроется на ладони.» (Ф.Г. Лорка)

 

I ведущий: В э то м, вероятно, смысл жизни: видеть, слышать, осязать, пить воздух над степью…

Потому-то поэт писал:

 

Чтец: «Если умру я –

Не закрывайте балкона.

Дети едят апельсины

(я это вижу с балкона)

Жницы сажают пшеницу

(я это слышу с балкона).

Если умру я –

Не закрывайте балкона.» (Ф.Г.Лорка)

 

II ведущий: В ЭТОМ СМЫСЛ ЖИЗНИ…

 

I ведущий: А про себя можно сказать что-то осень простое, самое первое: небо чистое-чистое, земля большая-большая, я люблю тебя, я – Человек… (С. Лесневский)

С этого начинается всё…