Устный журнал «Лики земли Виталия Закруткина»

Устный журнал

 Лики земли Виталия Закруткина

Цели: 1. Пробудить интерес к личности и творчеству В. А. Закруткина, более глубоко познакомиться с произведениями писателя и публицистикой о нем.

Раскрыть нравственно-эстетические ценности произведений В. А. Закруткина.

Воспитывать любовь к родному краю и его историко-литературным ценностям.

(Видеозарисовка Дон)

«Люблю мудрый добрый народ наш, его чаровной, несравненный по красоте и силе язык…» Эти слова замечательного писателя земли российской, певца Донского края, лауреата Государственных премий Виталия Александровича Закруткина могут служить эпиграфом ко всей его жизни.

Книги писателя, ценность которых давно постигнута современниками, вновь и вновь будут постигаться последующими поколениями.

Где отныне искать?

Среди груш,

Среди слив,

Среди вишен

В плодоносном саду.

Будто из дому

Только что вышел

На подворье свое,

На любимое место

Над Доном……….

Будут книги его шелестеть

его вечною кроной! Д. Долинский

Родился В.А. Закруткин в 1908 году в Феодосии в глухой деревеньке Екатериновке, где его отец и мать учительствовали, а также вели свое хозяйство, ничем особенно не отличаясь от прочих крестьян. Шесть человек семьи, девять десятин земельного надела да выбракованная лошаденка – вот все, чем располагали Закруткины.

С десяти лет Виталий, подобно своим сверстникам, деревенским хлопцам, начал работать в поле: пахал, бороновал, сеял… С сумерками выезжал в ночное, слушал перепёлок, звон цикад, пел грустные, добрые народные песни. Он и потом любил донские казачьи и украинские песни и сам пел их безудержно лихо и глубоко задушевно.

Маленький, щуплый, бледный деревенский хлопчик, он не знал в ту пору, какое богатство накапливается в его сердце, не знал, что цепкая память бережно сохранит то богатство, к которому прикоснется чуткая душа художника. Запахи степных трав, конского пота, картины людских бед и страданий… - не оттуда ли, из далеких годов детства вынес их писатель?

(песня Донской талисман)

Закруткин писал: «Земля, земля! Ты была истинным началом моего жизненного пути. Я никогда не забуду, как мудрые старые односельчане учили меня пахать, очищать в решете семенное зерно, боронить, сеять, полоть сорняки на полях, косить, вязать снопы, молотить. От них, умудрённых опытом многих поколений, я узнал, как болеет скот от чёрного паслёна, конского укропа, вороньего глаза, белой черемицы, чистотела, сурепки. Я научился очищать стрелки на конских копытах, доить коров, чинить упряжь, колёсной мазью смазывать телегу, лечить телят и свиней.

Я познал едкий запах солёного пота, сладость отдыха после тяжёлых трудов на земле и счастье работы на благо людей. Грудь моя дышала легко, я готов был плакать от счастья, когда встречал в полях восходы и закаты солнца, вдыхал запах трав после летней грозы и свежий, бодрящий запах первого снега, слушал вечерний переклик грачей в перелесках и протяжные песни деревенских девчат…»

В деревне Екатериновке в какой-то заброшенной хатенке Виталий подобрал с пола тоненькую книжечку без обложки и титульного листа. Это оказались стихи. Кто их автор Виталий не знал. Но стихи его просто ошеломили: будто неизвестный автор подсмотрел его жизнь. Это была искра, воспламенившая в душе подростка давно томившуюся жажду творчества. Начал с самого неприкрытого и добросовестного подражания Есенину (это ему принадлежал томик стихов).

До слез радовался, когда выходило похоже. Написал более ста стихотворений и даже какие-то поэмы.

Глубоко в сердце своем Виталий прятал заветную думу увидеть себя напечатанным. Этой мечте суждено было сбыться лишь в 1926 году: одесская газета «Известия» опубликовала его фельетон «Комбогомольцы», который он подписал псевдонимом «В. Тамарин» (по имени возлюбленной, конечно).

В 1930 году вся семья Закруткиных уехала на Дальний Восток.

Виталий Закруткин писал: «Обняв брата, я думал сквозь слёзы: «Сколько же мы исходили по тебе, земля! Сколько тяжких, неусыпных трудов вложили в обработанные нами поля, сколько пролили горячего, солёного пота. Ты воздала нам за всё, земля. Ты вскормила и вырастила нас, научила работать, открыла нам, как тайну, великую правду жизни, вложила в сердца наши доброту и жалость ко всему живому, и я никогда, никогда не забуду тебя, родная земля, и вас, перелески, холмы и овраги. Когда-нибудь придёт такая пора, и, может, я расскажу людям о вас, как положено рассказать сыну о матери: уважительно, ласково и нежно…»

Путь на Дальний Восток был долгим и лежал через Москву. Столица оглушила шумом: громыханьем трамваев, гудками автомобилей, криками извозчиков, несметными толпами людей. Виталий Закруткин так вспоминает эту поездку и два дня, проведённые в Москве в ожидании поезда:

«Устроив мать и сестру в зале ожидания, …мы с Ростиславом рискнули посмотреть центр Москвы. Мать не без страха сказала нам:

- Смотрите, мальчики, не заблудитесь. Ты, Славик, не отставай от Виталия, лучше держите один другого за руку. У тебя, Таля, половина наших денег. Ехать нам придётся долго, недели две. Купи, пожалуйста, побольше булочек, банок десять консервов, сахару, пачки три чая… Вот вам мешочек, сложите всё это аккуратно…

И вот мы в центре столицы. Взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга в толпе, походили по Красной площади, стали бродить по улицам… Вдруг в одной из книжных лавок я увидел роскошное, в тиснённом золотом переплёте, шеститомное собрание сочинений Пушкина. Это было известное в то время издание Брокгауза и Эфрона с обширными комментариями, со множеством иллюстраций. Сердце моё дрогнуло. Старый букинист, притоптывая от холода ногами, подозрительно посматривал на меня из-под очков. Маскируя робость, я довольно небрежно спросил:

- Сколько стоит это собрание?

- У вас, молодой человек, вряд ли хватит денег, - ответил старик.

- И всё же? – настаивал я.

Букинист назвал цену и усмехнулся. Мы с братом испуганно переглянулись – цена была сумасшедшая. Но я справился с волнением и довольно бодро сказал:

- Получите деньги и свяжите, пожалуйста.

Ростислав больно сжал мне плечо, зашипел в ухо:

- Ты что? Спятил? А что в дороге жрать? Пушкина твоего жевать будем?

Я отмахнулся от него и, хотя на душе у меня кошки скребли, уплатил старику-букинисту деньги, подхватил тяжёлую связку книг и собрался уходить, но в эту минуту Ростислав взбеленился.

- Нет, братец, так не пойдёт! В поле мы работали одинаково, значит, и денежки давай будем делить поровну.

- Что же ты хочешь? – спросил я.

Брат вызывающе пожал плечами и отчеканил:

- Вот там, на третьей полке, стоит собрание сочинений Лермонтова. Плати за Лермонтова и пошли.

Делать было нечего. Памятуя о высшей справедливости, мы, хотя и предвидели слёзные упрёки матери, уплатили изрядную сумму за Лермонтова и отправились на вокзал.

Забегая вперёд, я хочу сказать, что купленные нами сочинения Пушкина и Лермонтова стали для нас с братом предопределением, знаком судьбы. Хотя мы ни разу в жизни не изменили Сергею Есенину, великие русские поэты открыли перед нами вершины родной литературы, красоту языка, заставили работать над словом по-настоящему. Именно от них, двух поэтов, чьи сочинения были случайно добыты нами у московских букинистов, начался наш путь в науку.»

В 1933 году Виталий Закруткин экстерном окончил Благовещенский педагогический институт.

Писатель вспоминал: «Наряду с работой в школе, на рабфаке, в клубе, наряду с охотой и путешествиями по обширному таёжному краю, я много работал над собой, готовясь сдавать экзамены экстерном на факультет языка и литературы Благовещенского педагогического института. Из Благовещенска мне присылали необходимые программы, я часто ездил туда на консультации, сидел ночи напролёт за учебниками и сдавал экзамены по мере подготовки того или иного предмета. Когда институтские профессора предложили мне подумать о теме дипломной работы, я снова обратился к собранию сочинений А.С. Пушкина и сформулировал тему так: «Творчество Пушкина и наша современность». Все экзамены были сданы мною за два с половиной года, а после публичной защиты дипломной работы, признанной отличной, я был рекомендован Благовещенским институтом в аспирантуру. …

Осенью экзамены в аспирантуру были успешно сданы и начался памятный трёхлетний период ленинградской жизни. … Почтительно склонив голову, я вспоминаю своих учителей. Моим научным руководителем был профессор В.А. Десницкий. Священным местом для меня стал Институт русской литературы Академии наук, или Пушкинский дом, где я слушал выступления и лекции многих известных учёных. …

В 1935 году молодой аспирант читал в Усть-Медведицкой лекцию о Пушкине, без конспектов, цитируя наизусть любимого поэта. По окончанию к нему подошел старый писатель А.С. Серафимович, обнял лектора и пригласил его к себе. Когда В. Закруткин красочно описал свою жизнь, Серафимович заметил: « Вам, батенька, писать надо. Не только статейки. Рассказы писать. Повести, а то и романы. Вы жизнь знаете, вы землю любите, людей любите…», он же познакомил В. Закруткина со своим «молодым другом» Шолоховым.

Диссертацию защитил по творчеству любимого поэта о романтических поэмах А.С. Пушкина в установленные сроки, 12 июня 1936 года.

Потому после защиты кандидатской диссертации В. Закруткин с удовольствием принимает назначение доцентом на кафедру литературы Ростовского пединститута.

«Ростов-на-Дону встретил меня гостеприимно. Дирекция института немедленно предоставила мне хорошую квартиру, площадь которой позволила отдаться страсти собирания книг. Нагрузка у меня была большая – я читал весь курс лекций по русской литературе XIX века, зарплата высокая, и потому, бывая в Москве и Ленинграде, я всегда привозил оттуда ящики с книгами. Вскоре мне удалось собрать большую библиотеку, которая помогла мне строить курс лекций на достаточной высоте.»

А.В. Софронов писал: «Знал ли я, в те 30-е годы еще молодой, неустоявшийся поэт, выросший на Дону и получивший образование на вечернем отделении Ростовского пединститута, о том, что… преподаватель русской литературы В.А.Закруткин, к которому мы во время сдачи экзаменов, несмотря на всего 3 года разницы в возрасте, подходили с замирающим сердцем, что именно он будет тем широко известным писателем, автором романов, повестей, рассказов, огненной публицистики?»

В 1937 г. Закруткиным были широко организованы Дни памяти Пушкина, был выпущен его сборник исследовательских статей «Пушкин и Лермонтов». Одной из необычных страниц разносторонней деятельности Закруткина стала публикация в 1940 году песен калмыцкого эпоса «Джангар». Незадолго до войны вышла в свет повесть «Академик Плющов». «Она была издана в Ростове, - вспоминает автор, - и тотчас же вызвала ожесточенные споры. Одни расхваливали повесть, другие ругали… Однако это был серьезный экзамен, и, как показало время, я его выдержал».

Основной же для него по- прежнему оставалась преподавательская работа – Закруткин готовился к защите докторской диссертации о творчестве Л.Н. Толстого.

Но война круто изменила планы будущего писателя. «Лекции в пединституте, в университете, публичные лекции в городе и районе, работа над очередной книгой, встречи в театре и горячие споры, частые выступления в газетах и журналах – так складывалась жизнь в Ростове… Всё это прервала война.»

Лето 1941 год. Один из самых популярных преподавателей русской литературы Ростовского пединститута, кандидат наук, тридцатитрехлетний Виталий Александрович Закруткин пришел в военкомат с заявлением – отправить его в действующую армию.

Оба брата Виталия Закруткина воевали: Ростислав – на Ленинградском, а Евгений – на западном фронте. Виталий же на все просьбы об отправке на фронт получал отказ. Наконец, когда он демонстративно порвал в райвоенкомате бронь научного работника, военком выписал Закруткину направление в 56-ую действующую армию на должность фронтового корреспондента армейской газеты.

Закруткин писал: «Накануне моего ухода в армию немцы начали зверски бомбить Ростов, особенно центр города. Были разрушены многие дома, сгорела университетская библиотека, часть книг которой люди успели выбросить из окон.

Просиживая ночами за столом, я летом 1941 года успел написать небольшую книгу о нацистах – «Коричневая чума». В ней было рассказано о Гитлере, Геббельсе, Геринге, Гиммлере, об их подручных, об изуверских планах порабощения народов всего мира. Книжка была напечатана «молнией». Часть её тиража разошлась по воинским подразделениям, а часть осталась в типографии и книжных магазинах, так как 21 ноября гитлеровские танкисты заняли Ростов.

Читателями «Коричневой чумы» оказались гестаповцы и головорезы из карательной зондеркоманды. Как мне потом рассказали старые библиотекарши, гитлеровцы усиленно разыскивали автора книжки и его родственников. К счастью, все старые и малые Закруткины были вовремя эвакуированы в тыл, в город Пятигорск. В Ростове немцы продержались всего семь суток, 29 ноября они были выбиты из города…»

Страницы центральных и армейских газет пестрят его материалами, ведь Виталий Закруткин – сам участник многих сражений.

«На войне я был до её последнего дня, видел многие сражения, быстротечные бои, испытал вместе со всеми тяжкую горечь отступления до берегов Чёрного моря и радость широкого наступления наших войск после знаменитой Сталинградской эпопеи.»

А в ходе одного из сражений уже под Берлином Виталий Закруткин заменил погибшего командира и вместе с солдатами одержал очередную победу над оборонявшимися фашистами.

Маршал Георгий Жуков позднее вручил ему прямо на фронте боевой орден Красного Знамени, коротко заметив, что эту награду он заслужил как боевой офицер, а не просто как военный корреспондент.

Вспоминает поэт Анатолий Софронов: «И вот война… разбросавшая весь отряд донских писателей на разные фронты в боевые подразделения и в редакции газет. В мае 1942 года, уже пройдя огненную обкатку фронта, вылежавшись после ранений… в госпитале, будучи… уже в качестве редактора Воениздата, я оказался в Ростове. В это же время … также в военной форме появился Виталий Закруткин. И это была встреча в родном городе теперь уже двух писателей».

Писатели – донцы особенно тяготели к кавалерии, многих из них судьба сводила с 5-м гвардейским донским кавалерийским казачьим корпусом генерала А.Г. Селиванова.

А. Софронов в связи с этим вспоминает: « Анатолий Калинин, Виталий Закруткин и я в разное время бывали в дивизиях этого корпуса… Каждый по-своему отметил свое знакомство с донцами. Анатолий Калинин – романом, я – стихами, Закруткин – одним, пожалуй, наиболее впечатляющим произведением, … в «Кавказких записках».

«Везде, куда бы меня ни приводили в те дни дороги войны, я писал эти записи.

Это – не военно-исторический труд и не специальное исследование Кавказкой битвы. Это рассказ о том, что я увидел и узнал… в основном эта книга писалась на фронте, в перерывах между боями, а также в пору моего короткого пребывания в военном санатории в Кисловодске…

Обращаясь к читателям, Виталий Александрович справедливо говорит: «Новое поколение людей должно знать, как нелегко, какой дорогой ценой досталась нам победа над сильным, жестоким врагом. Им, юношам и девушкам, надо знать имена и подвиги героев, надо любить и беречь все, что отстояли их отцы».

«Кавказские записки» сразу после выхода полюбились массовому читателю, получили широкое распространение, отклики в печати, несколько раз переиздавались в нашей стране и за рубежом. Эта книга вывела Виталия Закруткина на всесоюзную литературную арену.

Известие о том, что он заочно принят в члены Союза писателей СССР, застало Закруткина в Праге. Это было весной 1945 года. В том же году он уволился из армии и возвратился в Ростов.

«Закончилась война. Я вернулся в город Ростов, откуда ушел на фронт, - вспоминал писатель впоследствии в своей книге «О неувядаемом». – Вернулся в звании майора, награжденный боевыми орденами, в потертой шинели, с неизменной полевой сумкой, в которой лежали мои фронтовые записки. Больше ничего у меня не было. Жизнь надо было начинать сначала»…

Короткое время Виталий Александрович еще занимался преподавательской деятельностью в пединституте, в Ростовском университете, где на его лекции приходили не только студенты – филологи, но и будущие историки, геологи, математики, физики. Тяга к литературе, к живому слову победила в нем ученого. В. Закруткин решил оставить научную работу.

(песня Кочетовский берег)

Донской край! Это и бескрайние поля, покрытые волнами золотой пшеницы, и чуть блеклое, наполненное зноем небо над ними, и спокойная гладь небольшой реки, в которую смотрятся кустарники и деревья, донские хутора и станицы, и, конечно же, это люди, живущие на донской земле. Станицы на Дону словно прочерчены строгими, прямыми линиями. Улицы ровные, широкие, утопающие в густой зелени садов. И Кочетовская не исключение. В незапамятные времена селился здесь беглый люд. Деды рассказывали, а те слышали от своих дедов такую легенду: были вокруг места диковинные, одно красивее другого, не знали люди, какое выбрать. Тогда порешили – там осесть, где услышат на утренней зорьке крик петуха или по-местному – кочета. И прозвали то место на правом донском берегу Кочетовская.

(Стих о Кочетовской)

В 1947 году в станице Кочетовской появился высокий сухощавый мужчина с полевой сумкой. «Я литератор. Живу в Ростове. Решил по Дону проехать, место поглядеть, может, осяду где».

Мечта исполнилась: выросший на земле, он снова вернулся к полям, к лугам, к лесам, мог распределять рабочие часы по своему усмотрению – вставать на рассвете, бродить по берегу реки, садиться за письменный стол, отдыхать на охоте и рыбной ловлей.

Первое, что увидел Закруткин в Кочетовской, - это церковь, она его поразила: 1824 года постройки, с колоннами, сохранившаяся в своей первозданной красоте.

В самой станице сразу понимаешь, почему последние сорок лет своей жизни писатель прожил именно здесь – вдали от городского шума и суеты. Станица Кочетовская, в которой жил и работал известный русский писатель Виталий Александрович Закруткин, стоит на острове, окруженном тремя реками – Доном, Северским Донцом и Сухим Донцом. Окна дома смотрят на гладь донской воды. Вокруг дома – плодоносящий сад… …Трудясь в саду, в борозде, под дождями и грозами, при ослепительном сиянии палящего солнца, когда он косил траву на сено, рыхлил мотыгой кукурузу и складывал в копны пшеницу – в этом первозданном познании природы он все примечал, вбирал в себя, духовно обогащался на всю жизнь.

Разноголосье петухов, лай собак и щебетание птиц... Воздух пьянит и настраивает на романтический лад...

Здесь он при свете керосиновой лампы писал первые очерки о кочетовцах, повесть о суровой правде послевоенной жизни, повесть о людях земли, о поисках счастья и радости, готовил к печати свои фронтовые записки и рассказы.

Виталий Александрович удивительно хорошо умел слушать людей и быстро располагать их к откровенности.

Виталий Александрович и сам не заметил, как был вовлечен во все хозяйственные дела и связанные с ними заботы. Станичники уже привыкли к этому и сами облекли себя правами высокой требовательности к «своему писателю». Какой где непорядок заметят, тут же :

- Куда ж это Виталий Александрович смотрит?!.

Станица Кочетовская стала для писателя домом, его пристанищем, его любовью, его неустанной заботой. Как депутат Ростовского областного Совета депутатов трудящихся помог обустроить виноградный совхоз, с его помощью появились асфальтированные дороги, хлебопекарня, новая средняя школа, оборудована пристань для теплоходов. Помог в строительстве клуба, опекал библиотеку. Поднял вопрос о реконструкции храма, о строительстве моста через реку Плёску. Донские казаки приняли Виталия Закруткина в свой круг, признали атаманом. Одарили казачьей буркой и настоящей старинной шашкой.

«Люди должны быть всегда возле художника, - говорил писатель. – Общаясь с ними, сколько я увидел ярких характеров, удивительных судеб!»

Несколько раз в Кочетовскую приезжал и Михаил Шолохов, с которым Виталия Закруткина связывала долголетняя дружба. Это у него, у Шолохова, научился Закруткин умению чутко прислушиваться к шорохам трав, различать едва уловимые запахи цветов, любоваться саженным размахом радужных орлиных крыл, глубоко понимать и чувствовать пленительную и животворящую силу Земли, питающей своими соками несметное количество живых существ, а главное конечно, к самому удивительному из всех живых существ – к человеку. «Шолохов – как человек и как художник – всегда привлекал и привлекает меня твердостью и постоянной последовательностью своего мировоззрения. Мне всегда была понятна и дорога истинная народность… Меня трогало и привлекало то, что Михаил Александрович знает и любит на земле все живое…»

Хочется отметить особое отношение писателя к родной природе. Человек, умевший видеть как плачут деревья – мог ли остаться глухим к людским болям и радостям? И люди платили ему ответной любовью. Не эта ли великая любовь к земле, к людям продиктовала ему заключительные строки первой книги нового романа: «Впереди, то сияя сквозь дым голубыми просветами неба, то затемняясь густыми, по-зимнему низкими тучами, приближались все новые и новые дали, манящие, переменчивые, как наполненная радостью и горем, неумирающей надеждой и непрерывным созиданием человеческая жизнь».

В журнале «Знамя» за 1950 год напечатан роман Виталия Закруткина «Плавучая станица», удостоенный в 1951 году Государственной премии СССР.

Автор пишет о том, как спокойно и плавно катились волны тихого Дона; так же спокойно и благополучно протекала жизнь в рыбколхозе Голубовской станицы. Местные жители называют ее «плавучая» станица, потому что весной ее затопляет вода. Рыбколхоз выполнял свой план по сдаче рыбы государству, и колхозники были неплохо обеспечены. Но благополучие было только кажущимся. Не было заботы о пополнении в реке рыбных запасов. Улов становился все меньше.

Автор хорошо знает труд и быт донских рыбаков. Он интересно рассказывает о жизни рыб, о способах их искусственного размножения. В этом большая познавательная ценность романа. Очень ярко описал Закруткин различные виды рыбной ловли.

Язык произведения простой, строгий, но вместе с тем образный, выразительный.

«Странными были эти заросли. Древние вербы росли вдоль всего левого берега, и весенние воды приносили сюда множество сухих растений, ила, длинных, как нити, водорослей. Играя яростной круговертью, вода из года в год опутывала вербовые стволы мотками растений, а когда паводок сходил, на вербах оставались пышные рыжие шубы, проросшие множеством вербовых корешков. Зимой эти шубы засыпались снегом, обледеневали, и тысячи верб стояли над белой рекой, как сказочные изваяния великанов, пришедших из какого-то чудесного царства».

«Меня всегда до глубины души, до слез возмущало варварское отношение к живой природе, слепое, бездумное истребление лесов, рек, их живых обитателей. Именно поэтому браконьерство я рассматриваю как разбой на большой дороге… Человек ведь у нас – хозяин во всем. И мне хочется, чтобы у него было…духовно чистое, бережное отношение к природе. Ведь он и сам дитя ее…» вот что хотелось сказать мне в «Плавучей станице».

С 1951 года писатель работает над романом – эпопеей «Сотворение мира». «Смею думать, - это тот роман – основное, что мне надлежит исполнить». В «Сотворении мира» повествуется о крушении старого и становлении нового мира.

В романе «Сотворение мира» немало живописных картин родной русской земли с ее неотразимыми степными просторами, лесами и реками. Эти, с любовью написанные картины природы при всем их самостоятельном эстетическом значении органически связаны сюжетом с живым миром, человеком, его созидательной деятельностью и борьбой.

В.А. Закруткин по праву принадлежит к тем писателям, которые не понаслышке знают цену возделанной земледельцами ниве, выращенному на голом пустыре фруктовому саду, к тем писателям, которые под огнем, на кровавых полях сражений постигали душу советского солдата.

«Я, оглядываясь на пройденный путь, все чаще думаю о том, что на всю жизнь меня привязали две темы: земля и война, вернее – человек на земле и человек на войне».

Одним из глубоких произведений на тему «человек на земле» является рассказ «Подсолнух», впервые появившийся в газете «Правда» в 1958 году.

Образ старого чабана в этом произведении и жизнен, и символичен. Если главную героиню повести «Матерь человеческая» зовут библейским именем Мария, то его – просто Отцом. «Высокий, плечистый, с могучей грудью», он «родился, вырос и постарел в этой угрюмой степи», на бескрайних российских просторах.

Виталий Закруткин писал: «Лет десять тому назад поехали мы на охоту в калмыцкие степи, где большими стадами бродили степные антилопы-сайгаки. Добрались до чёрных земель и заночевали в чабанской землянке. Весь вечер гостеприимные чабаны рассказывали нам о суровых зимах, о повадках овечьих отар, о суховеях и безводье. По привычке я проснулся раньше всех, вышел из землянки и пошёл в степь. На востоке еле алела утренняя заря, потом она стала расширяться, принимать желтовато-золотистый оттенок. Степь лежала ровная, притихшая, чуть увлажнённая холодной росой. От поникшей полыни вяло струился горький печальный запах. В это ясное утро мне казалось, что в степи можно всё видеть за сто километров. И вот я увидел предмет, который издали показался мне палкой или воткнутой в землю лопатой. Это оказался высокий сухой ствол подсолнуха. Шляпка была давно с него срезана, а ствол стоял, и его было видно далеко-далеко. Вокруг одинокого ствола земля была утоптана.

Вернувшись к землянке, я стал расспрашивать чабанов, откуда в этой угрюмой, бесприютной степи появился подсолнух. Один из чабанов сказал:

- Был тут у нас за старшего один старик, здоровенный такой дед. Недавно его в больницу отвезли, уж очень старый он был и болеть стал. Он и посадил этот подсолнух. У нас даже спор был: вырастет подсолнух или нет. В полдень стырлуем мы овец, сядем возле этого подсолнуха и разговор ведём. А дед в наш разговор не вмешивался. Сядет себе в стороне и сидит молчком.

- У него сын был на войне убит, - добавил второй чабан, - вот старик и горевал. Бывало, за целый день слова от него не услышишь…

Это было всё, что я узнал тогда об одиноком подсолнухе в бескрайней калмыцкой степи, в которой не было в те годы никаких посевов. …Я почувствовал, что мне обязательно надо рассказать людям о старом чабане, о его неутешном горе и его неугасимой вере в неумирающую жизнь. Положив в основу рассказа то, что услышал от чабанов, остальное я додумал, домыслил, представляя в воображении жизнь героя.»

Самым ярким и впечатляющим из последних произведений является повесть «Матерь человеческая» (1969 г.). В 1971 году за эту повесть В.А. Закруткину была присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького, а ЦК ВЛКСМ и Союз писателей СССР отметили повесть первой премией на конкурсе имени А.Фадеева.

В основе его повести «Матерь человеческая» лежит реальный факт.

«Ранней осенью 1943 года, - пишет автор,- мы покинули забитую войсками дорогу и поехали по степи, все больше удаляясь от магистральной дороги…

В полдень мы въехали в черные развалины какого-то сожженного гитлеровцами хутора. На хуторе не было ничего живого…

Мы уже приблизились к выезду из руин, как вдруг из какой-то темной норы выскочил голый мальчишка лет четырех, а следом за ним из этой же норы выползла еле прикрываясь лохмотьями молодая женщина… Мы подняли плачущую женщину и она, придя в себя, рассказала нам все, что ей пришлось пережить среди развалин родного хутора…»

Тогда же, в перерыве между боями, В. Закруткин написал об этой женщине рассказ «О живом и мертвом», который был напечатан в 1944 году.

Спустя много лет, вновь перечитывая этот рассказ, Виталий Александрович решил написать повесть «Матерь человеческая», героиня которой воплотила в характере лучшие черты, присущие русской женщине. Раздумывая над судьбами женщин, несших тяготы войны, В. Закруткин пишет: «Кто им воздаст за их неустанный труд, за любовь к людям и милосердие, за все, что пережили они и вершили во имя жизни на любимой ими земле?»

«Эту женщину я не мог, не имел права забыть…» - так начинается повествование.

Её мы увидели, как только стали переезжать заросшую невысоким камышом речку. Она стояла на покатом холме с младенцем на руках, босая, с распущенными волосами. Вокруг неё сгрудились дети, коровы, овцы, куры. Заметив нас, звонко заржали рыжие кони. Вверху носились белокрылые голуби.

Подъехав к Марии, командир полка остановил эскадрон, сошёл с коня. Слегка прихрамывая, он подошёл к ней, пристально посмотрел в глаза, снял фуражку и, марая жидкой грязью полы щегольского плаща, опустился перед Марией на колени и молча прижался щекой к её безвольно опущенной маленькой жёсткой руке…

Придёт время, и воздвигнут благодарные люди самый прекрасный, самый величественный монумент женщине-труженице земли. Соберут белые, чёрные, жёлтые люди-братья всё золото мира, все драгоценные камни, все дары морей, океанов и недр земли, и, сотворённый гением новых неведомых творцов, засияет над землёй образ Матери Человеческой, нашей нетленной веры, нашей надежды, вечной нашей любви…»

В творчестве Виталия Закруткина счастливо сочетается талант прозаика-романиста и публициста; каждое выступление глубоко западает в сердце читателя. Писатель самозабвенно любит человека-труженика, любит прекрасную, трудную землю, верит в победу разума.

«Наша вера в человека неизбывна. Мы знаем: исчезнут среди людей кровавые распри, угнетение, невежество, одиночество. Навсегда исчезнут неравенство, ложь, клевета, предательство. Освобожденный от тяжких основ, человек всю землю украсит невиданными садами и золотыми нивами, многократно умножит земные плоды. По бесконечным просторам Вселенной во все стороны устремятся послушные людям межпланетные корабли. И не обожженный войнами, не чадный от дыма и гари, а просветленный, чистый, прекрасный явится еще не открытым мирам лик Земли».

Виталий Закруткин был полон решимости защищать красоту родного края. Этой теме посвящены документальные новеллы и очерки, собранные в одну книгу «Мать сыра земля» (1970).

Очерк «Слово о бессловесном» включает под общим названием ряд печальных, а то и возмутительны историй бездумного, варварского отношения к красоте и богатствам природы, жестокого поведения в отношении к животным, равнодушия к их страданиям. Это и рассказы о том, почему плакали старые вербы, как алчные заготовители шкур убили на глазах у маленьких детдомовцев их любимую собаку Дамку и многие другие. Эпиграфом очерку служат строки из стихотворения С. Есенина, творчество которого так любил Виталий Закруткин :

Звери, звери! Придите ко мне,

В чащу рук моих злобу выплакать.

Обращаясь к читателям, автор пишет: «Мы еще не научились бережно и любовно относиться не только к каждому дереву, к каждому кусту, а к лесу вообще. Мы не воспитываем в нашем молодом поколении уважительного отношения к зеленым друзьям человека».

Близко стоящий к людям труда, земле, писатель, увидев яркую зелень невиданно чистых полей с густыми дружными всходами, пишет: «Все было таким влекущим, ясным, красивым, что хотелось встать среди этих полей, высоко поднять голову и закричать, захлебываясь от радости: - Спасибо Вам, люди».

«Человека нельзя представить вне земли – даже в космосе. Земные поля и нивы кормят человечество, земные воды утоляют его жажду. Неисчислимые красоты земли – леса и реки, горы и долы, роса на травах, соловьиная песня, отражение луны на фоне тихого озера, запах розы и вечнозеленой хвои, шум морского прибоя, теплые дожди и тихие снега, золотое пшеничное поле и опутанный паром только что рожденный телок, великое множество проявлений земной жизни – неотделимы от человека так же, как сам человек неотделим от земли». В. Закруткин.

В феврале 1984 года, возвращаясь с похорон любимого им М.А. Шолохова, Закруткин заехал к поэту Б.Н. Куликову в Семикаракоры. «Жил Михаил Александрович, как солдат, и умер, как солдат… и похоронили его 23 февраля – в День Советской Армии,» - сказал писатель.

Прощаясь, он задержал руку земляка – товарища в своей и вдруг процитировал не менее любимого Есенина: «Видно, мне пора уже в дорогу бренные пожитки собирать». А уже в октябре Борис Куликов шел за гробом В. Закруткина. Поэт – земляк вспоминает: «Хоронили В. Закруткина необычайно ясным, теплым октябрьским днем. Оранжево пылали клены и тополя, посаженные школьниками по его настоянию вдоль асфальтированной дороги, построенной благодаря ему, по которой теперь двигалась траурная процессия. Его, как настоящего солдата, хоронили с воинскими почестями…» Похоронен был Виталий Закруткин, согласно завещанию, во дворе своей усадьбы в старинной станице Кочетовской, на берегу Дона, где он прожил большую часть своей послевоенной жизни.

О ней ты бредил по ночам,

Страданий не тая;

Она – начало всех начал,

Земля, земля твоя.

Она была тебе дана

Навек, на тыщи лет;

Такая, как она, - одна,

Другой, похожей, - нет…

И вот опять ты на своем,

На правом берегу,

Стоишь, не тронутый огнем,

На розовом снегу.

Казачий берег, тихий Дон,

Родимые края, степной ковыль, сожженный дом,

Земля, земля твоя! А.Софронов

… С открытой просторной веранды дома в донской станице Кочетовской, где жил Виталий Александрович Закруткин, видна извилистая река и прибрежные тополевые леса. Писателю были дороги запахи жнивья и речная излучина, древние курганы и птичьи голоса над лунной плёской. Но еще дороже оставались люди, пропахшие хлебной пыльцой, смолой и рыбой, героические и благородные труженики земли – невыдуманные герои книг Виталия Закруткина, которым уготована счастливая судьба долго жить и волновать сердца людей новых поколений иного века…

Благодарные земляки чтят память В.А. Закруткина.

В станице Кочетовской открыт мемориальный Дом-музей. В доме В. Закруткина сохранилось всё так, как было при жизни писателя. На письменном столе – талисман: бюст Л.Н. Толстого, прошедший с писателем дорогами войны; любимая трубка; трофейная немецкая печатная машинка, легендарная кожаная книга-блокнот с фронтовыми заметками, которая и сегодня будто пахнет порохом…

В доме - богатейшая библиотека. Всюду: на шкафах, под потолком - чучела птиц, собранные хозяином в то время, когда казаки станицы Кочетовской выбрасывали их, стремясь обустроить жилища по-современному.

Здесь находятся могилы писателя и его жены Натальи Васильевны.

Сюда приходят люди, чтобы посетить музей, почтить память выдающегося писателя, Человека с большой буквы.

До последнего времени сюда приходили его фронтовые товарищи.

«Уходят годы, поседела моя голова, и я уже снят с воинского учёта. Но я остаюсь в строю. И когда придёт мой смертный час, я прошу похоронить меня в гимнастёрке, с застёгнутым воротом, подпоясанной ремнём, в полной форме. И при первом сигнале тревоги я буду разить врагов, чтобы словом своим, трудом, всем, что мною было совершено при жизни, защитить и отстоять любимую мою Отчизну и мир на земле». В. Закруткин.

В память о писателе назван теплоход. Улицы донских городов носят его имя. Ежегодно 27 марта в ст. Кочетовской в доме-музее В. Закруткина отмечают день рождения любимого писателя. Застывают в почетном карауле юные «закрутинцы».

Здесь слышны казачьи песни, раздаются из гостевой комнаты звуки фортепиано, дымится в беседке большой самовар; все приветливы, гостеприимны. Рассказы о писателе проникнуты душевностью, любовью. Звучат наизусть строки из его произведений, прославляющие донской край.

Закруткина слава сродни суховею,

Сродни кочетовской казачьей земле.

Дон-батюшка ластится к дому-музею.

Он принят в писательской дружной семье.

Хозяина знал с «Сотворения мира»,

Своею водою «Подсолнух» поил.

И мог тихий Дон для рыбачьего пира

Подбросить рыбину ко дню именин.

Уют и покой излучает беседка,

Но в бронзе любимый писатель застыл.

А солнце в станице гуляет нередко

И греет усадьбы писательской тыл.

На полочке в доме пристоились книги.

Закруткин и Шолохов рядом стоят -

Казаки из высшей писательской лиги.

Здесь матерь Марию станичники чтят.

Великий писатель Российского края

Армейской закалки и крымских кровей.

Закруткина Донщина помнит родная.

И нет ничего этой чести сильней.

Собрата нашел он в шахтерской столице.

Писателя любят здесь, помнят и чтут.

Виталий Закруткин живет на странице

И ждет, когда школьники книгу прочтут. (Тамара Мазур)