Урок - портрет "А роль была назначена войной"

К 80-летию подпольной молодежной организации «Молодая гвардия»

Занятие героико-патриотического клуба «Юный молодогвардеец»

Урок-портрет «А роль была назначена войной», посвященный памяти Героя Советского Союза Любови Шевцовой

Звучит музыка Баха. На экране - портрет Любы Шевцовой.

Учитель: И вспомнилась мне девушка иная,

Как шла ночами долгими одна,

Плясала, пела в клубе, озорная,

Любовью неземной озарена.

Обучающаяся читает записку: «Здравствуйте, мамочка и Михайловна. Мамочка, Вам уже известно, где я нахожусь… Прости меня за все, может быть я тебя вижу в последний раз, а отца, наверное, не увижу… Не обижайтесь, с тем до свидания. Твоя дочурка Любаша».

Учитель: Эти строки из предсмертной записки Любови Шевцовой, той самой Любы, которую Александр Фадеев назвал «Сергеем Тюлениным в юбке». Той неугомонной плясуньи и певуньи, которую и сейчас в Краснодоне вспоминают как « Любку - артистку».

Когда писала эти строки, то знала наверняка, что жизнь ее исчисляется уже не днями и часами, а минутами. А ей всего лишь восемнадцать! Возраст, когда жизнь еще только по-настоящему начинается. Все еще могло быть впереди: и любовь, и сцена, и слава… А, главное, она одна-единственная дочь у матери, последняя ее опора и надежда. Как пожалеть ее? Чем поддержать, облегчить ее горе?

Обучающаяся читает записку: «Мамочка, прости меня за все…Прости меня… Прости…»

Звучит запись песни «С чего начинается Родина»

На экране фотографии Любы в детстве

Учитель: Какой была Люба в детстве? Как вспоминала мать Ефросинья Мироновна, Люба в детстве болела часто, даже из-за болезни в школу пошла не с 8-и, а с 9-и лет. Такого ребенка лелеют, о нем тревожатся и невольно, даже не замечая этого, балуют. Наверное, все это выпало и на долю Любы, но выпало в меру, как бывает у разумных родителей.

Обучающийся: Окруженная добротой и лаской, она сама была доброй и ласковой, веселой и счастливой. Разве что не в меру своевольной, озорной и очень самостоятельной. И еще далеко не всегда послушной. Понимала: шалости простятся. Когда стала старше, поняла и другое: нередко ее озорное своеволие приносит огорчение родителям. В камерах гестапо, наспех набрасывая перед расстрелом свою последнюю записку, Люба среди других прощальных слов напишет: «Мамочка, прости, что я тебя не слушала».

Обучающийся: В 30-х годах семья Шевцовых переехала с поселка Изварино, где родилась Люба 8 сентября 1924 года, в Краснодон. В 1933 году Люба пошла в школу №4 им. Ворошилова. Она была боевой и веселой девочкой, одной из первых на уроках физкультуры и в спортивных соревнованиях, на воскресниках, в колхозе и на шахте, на посадке городского парка и на занятиях по биологии. В 4-ом классе за одной партой сидела с Сергеем Тюлениным. Рассадили их быстро, потому что соревновались, кто лучше из рогатки стреляет.

Обучающийся: Часто школьники ездили в совхозы и колхозы, помогали убирать урожай. Привозила Люба оттуда охапки пахучих полевых цветов, отбирала лучшие, красивые, засушивала их, а потом для вышивки снимала с них рисунки.

Обучающийся: Из воспоминаний мамы Ефросиньи Мироновны: « Люба всегда была чем-то занята: то учила уроки, декламируя стихи, то мыла полы в комнатах, напевая «Идем, идем, веселые подруги», то любила лапшу месить и так меленько крошить. Люба не была красавицей, но привлекала к себе взоры каким-то светлым и радостным сиянием улыбки, шуткой и веселым своим характером. Локоны светло-русых волос красивого золотистого оттенка, на симпатичном белом лице, которое никогда не загорало, - голубые глаза. «Они у тебя просто цветут, как пролески, - удивлялась ее тетя, - открытые и чистые». Черные брови и длинные, как будто кверху загнутые ресницы и под глазами – маленькие-маленькие конопушечки. Вот портрет Любы».

Обучающийся: Люба была очень смелой. Хорошо пела, знала множество русских народных и советских песен, играла на гитаре. Никогда в жизни никто не видел ее сердитой. Все с улыбкой, с шуткой, с танцем! Вместе со своими друзьями Люба с увлечением занималась в кружке художественной самодеятельности школы, посещала балетную студию при клубе им. Ленина.

Чтец: В зале удивительная тишь.

Озорная, с хитрою смешинкой

Не танцуешь – будто ты летишь

Белой тополиною пушинкой.

Может быть, не точно я сказал.

Но, покамест бурею оваций

Не взорвался благодарный зал,

Разреши тобой полюбоваться.

Предстаешь веселой, налегке.

Почему же сердцу горько стало?!

Почему ж листовку сжав в руке,

Не со сцены смотришь – с пьедестала?!

Память сердца многое хранит,

В памяти былого отголоски,

Почему же под тобой гранит,

А не театральные подмостки?

Помню удивительную тишь

Ту, когда ты с милою смешинкой

На глазах у публики летишь

Белой тополиною пушинкой.

Обучающийся: Люба мечтала стать артисткой. Послала запрос в Ростовский театральный техникум, откуда ей ответили, что можно присылать документы. Но наступил 1941 год. 22 июня началась Великая Отечественная война.

Звучит в записи «Священная война»

Учитель: Третьего апреля 1942 года Люба Шевцова становится курсантом Ворошиловградской школы подготовки партизан и подпольщиков. Здесь она получила специальность радистки. После окончания учебы девушку оставили для работы на оккупированной территории. В ее обязанности входило осуществление связи с одной из подпольных групп Ворошиловграда и передача в центр разведданных. В середине августа в связи с провалом явочной квартиры возникла опасность ареста Шевцовой. После безуспешных попыток наладить связь с руководителем группы она вынуждена была уйти в Краснодон.

Обучающийся: Здесь, в родном городе, Люба связывается с молодежным подпольем, становится участницей организации «Молодая гвардия», а затем и членом ее штаба. Она распространяла листовки, добывала медикаменты, по заданию штаба неоднократно ездила в оккупированный Ворошиловград, Каменск и другие населенные пункты Ростовской области, осуществляя связь с партизанами. На 7 ноября вместе с Сергеем Левашовым вывесила красный флаг на шахте «Первый-бис».

Чтец: А на заре

На кровлях Краснодона

Зашелестели алые знамена.

Над парком, проржавевшим и пустым,

Они казались пламенем живым, -

Таким горячим, ярким и могучим,

Что не закрыть его осенним тучам!

Проснувшись, тот огонь ребенок увидал.

И ручкой замахал,

И закричал:

«Там, на дворе, смотри, там флаги, мама!»

Все двери открывались.

В небе прямо,

Над шахтой номер «Первый-бис»

Костры багряные

Торжественно взвились!

Учитель: «Ночь была так черна, что, вплотную столкнувшись лицами, нельзя было видеть друг друга. Сырой, холодный ветер мчался по улицам, завихряясь на перекрестках; он погромыхивал крышами, стонал по трубам, свистел в проводах, дудел в столбах. Нужно было знать город так, как они, чтобы по невылазной грязи, во тьме, выйти точно к проходной будке. Проходная будка была сложена из камня, - это была не будка, а целая башня с зубцами наверху, как в замке, внизу была конторка и проход на территорию шахты. Направо и налево от башни шла высокая каменная стена.

Они были точно созданы для того, чтобы проделать это вдвоем, - широкоплечий Сергей Левашов и Любка со своими сильными ногами и легкая, как огонь. Сергей выставил колено и протянул Любке руки. Она, не видя их, сразу попала в них своими маленькими ручками и засмеялась. Она поставила ногу в ботике на колено к нему и в то же мгновение была уже у него на плечах и положила руки на каменную ограду…

Ветер так рвал ее платье и жакет, что казалось – вот-вот сбросит ее. Но теперь самое трудное было позади. Она вынула из=за пазухи сверточек, нащупала шпагат, продетый сквозь оборку с узкого края и, не давая развернуться на ветру, прикрепила к флагштоку. И только она отпустила, ветер подхватил это с такой яростной силой, что у Любки забилось сердце от волнения».

Обучающийся: А потом был поджог биржи труда со списками молодежи, которую готовили к отправлению в Германию… Это случилось 6 декабря 1942 года.

Кадр из кинофильма С. Герасимова «Молодая гвардия» - «Поджог биржи».

Обучающийся: Из воспоминаний матери Ефросиньи Мироновны: «Я не знала в то время, что Люба оставлена на подпольной работе, что у нее имеется спрятанная в Ворошиловграде рация. Мне не приходило в голову, что она связная подпольной организации и разведчица. Я и сейчас удивляюсь, сколько потребовалось выдержки и силы воли моей веселой и общительной дочери, чтобы не рассказать об этом своей матери. Если нужно – она умела молчать».

Учитель: Наверное, немцам ни за что не удалось бы рассекретить подпольщиков, если бы не предательство Почепцова. 1 января 1943 года он написал заявление в полицию, в котором сообщались цели и задачи организации, а также все имена молодогвардейцев…

Аресты начались в первую же ночь после получения доноса и продолжались весь январь. Полицейские врывались в дома, уводили людей с работы, хватали на улицах. После первых арестов Люба поехала в Ворошиловград. Возможно, она хотела связаться с кем-то из городских подпольщиков; возможно, хотела использовать радиопередатчик. Мы не знаем. Не знаем и обстоятельств ее ареста. 8 января Любу арестовала краснодонская полиция на шоссе Краснодон – Ворошиловград.

Обучающийся: Мария Андреевна Борц, которую бросили в тюремную камеру вместо скрывавшейся дочери Валерии, оставила нам воспоминания о Любе Шевцовой.

В нашу камеру стали часто приводить новых. Однажды полицейский втолкнул девушку и со смехом крикнул: - Принимайте ворошиловградскую артистку!

У порога остановилась девушка лет 17-18, среднего роста, белокурая. Непокорные пряди волос выбивались из-под шапки. На ней было темно-синее пальто, в руках сверток. Девушка обвела наши унылые лица голубыми, как васильки, глазами и проговорила: «Не будем унывать. Здравствуйте!». И села среди нас на пол. Мы молчали. Она еще раз окинула взглядом комнату и, обращаясь ко мне, сказала: «Хотите сладкого? У меня есть варенье и конфеты». Она подсела ко мне, развернула сверток и начала угощать конфетами. Потом поставила банку с вареньем, потом положила печенье и говорит: «Вот гады, шоколад все-таки забрали. И гармошку губную тоже…Что я здесь буду делать без гармошки?». Кто-то сказал: «Вряд ли придется здесь играть на гармошке. Они так сыграют на твоей спине, что сразу отобьют охоту к гармошке».

- У меня? Никогда, никакими средствами! Хныкать меня не заставят, - горячилась она.

Обучающийся: «Молодогвардейцы избивались до потери сознания, - показывал перед советским судом начальник краснодонского жандармского поста Отто Шен, - им ломали ноги, руки, затем обливали холодной водой и бросали в карцер, инсценируя там казнь через повешение, а также применяли и другие пытки. Тела арестованных были все в кровоподтеках и ссадинах. Мучения молодогвардейцев усиливались еще и тем, что мы морили их голодом. На всех арестованных я не затратил ни одного килограмма хлеба. Им не давали вволю воды».

Обучающийся: Любу Шевцову пытали с особой жестокостью. На следствии в Краснодоне ей неопровержимо доказывали, что оккупантам известно, с какой целью была оставлена Люба Шевцова в Ворошиловграде. От нее требовали назвать код, рассказать, где спрятана рация, как и с кем она поддерживала связь.

Обучающийся: Однажды в камеру вошел огромного роста немец. Не вытаскивая рук из карманов, фриц улыбнулся.

- Партизан, - сказал он на ломаном русском языке. И, увидев Любу, притворно изумился:

- Почему такой молодой тевушка в тюрьма?

Люба посмотрела на белобрысого бандита, зло выпалила:

- Молодая партизанка я, понимаешь, гад!

Обучающийся: Она не скрывала, что была партизанкой, но ни разу никому не проговорилась о «Молодой гвардии». Каждый вечер ее вызывали на допрос, а через полтора-два часа, страшно избитую, вталкивали в камеру. Она часто падала прямо у порога.

Учитель: Ничего не добившись в краснодонской тюрьме, Любу Шевцову вместе с подпольщиками Семеном Остапенко, Дмитрием Огурцовым, Виктором Субботиным перевезли в Ровеньки, где находилось окружное отделение гестапо. На допросах подвергли жестоким пыткам. Узнали, что она радистка. Но пусть попробуют узнать, где спрятана рация. Избиваемая на допросах до потери сознания, Люба не проговорилась ни разу. Пусть ищут на чердаке, в погребе, во дворе. Пусть ищут трижды проклятые фашисты, жандармы, полицейские, гады, звери, подонки… Любка ругалась, отводя душу. Ругалась не только в камере, но и на допросах. Пела песни, когда вели, ругала немцев, дралась. Били ее, она падала, поднималась и снова шла.

Чтец: Кровь на топчан течет,

Спина – сплошная рана.

Часам потерян счет,

Шатаясь, словно пьяный,

Открыв щербатый рот,

Палач кричит: - Гадюка, -

А сам, стирая пот,

Вновь плеть хватает в руку

И бьет! Но даже стон

С уст Любки не сорвется.

Опять лютует он,

Потоком ругань льется,

Свистит зловеще плеть,

Но ты молчишь, ни слова:

Обидно умереть

В семнадцать лет, Шевцова.

Обучающийся: Ничего не добившись побоями, палачи перешли к изощренным пыткам: стали вырезать на теле Любы-партизанки пятиконечные звезды.

Учитель: Мы так привыкли говорить о мужестве героев, что забываем о том, какой ценой это мужество давалось. О чем думала Люба? О чем вспоминала?

«Мама, я тебя сейчас вспомнила. Твоя дочурка Любаша».

«Прошу простить меня. Шевцова. Взяли навеки. 7.11.43.»

Это надписи, сделанные на стене камеры за два дня до расстрела.

Наверное, думала Люба и о счастье обычной жизни на свободе, которое раньше было просто жизнью, а совсем не казалось счастьем. О каких- то пустяках вспоминалось – и подступал комок к горлу.

Может быть, вспоминала, как в солнечный августовский день они с отцом копали картошку на своем огородике. Отец понес полные ведра к крыльцу, чтобы высыпать их там для просушки, присел на ступеньки, закурил. А Любка легла прямо на теплую землю, примостив под голову привядшую картофельную ботву. Она широко раскинула руки и смотрела в размытую голубизну неба, по которому мирно, тихо плыли маленькие пушистые облака. По ее голым ногам и рукам ползала какая-то живность: наверное, муравьи или мелкие жучки. Но ей лень было шевельнуться, она лишь чуть повела ступней, которую кто-то щекотал. ЕЕ тогда не укусил не один муравей, и солнце было неярким, ласковым, словно гладило кожу. Любе было хорошо, спокойно. Но разве понимала она, какое ей подарено счастье?

А возможно, вспомнила, как она, Сережка Тюленин и Витька Лукьянченко по-пластунски ползли к бирже труда. Их в школе радистов здорово тренировали, и Люба умела подползать к цели, как кошка к зазевавшемуся воробью. Сережка тоже был ловок и опытен. А Витька Лукьянченко зацепил ногой камень, с перепугу вдавился всем телом в землю и сломал валявшуюся сухую ветку, которая громко хрустнула в тишине.

Часовой вскинул голову, напряженно прислушался. Его лицо расплывчатым пятном белело в темноте. Потом он, как видно, успокоился и вновь зашагал неторопливо, размеренно. Этот раззява-часовой, наверное, решил, что никому не придет в голову подбираться к одноэтажному облупленному дому, где разместили биржу труда. Подумаешь, военный объект! Любка мстительно улыбнулась, вспомнив, как полыхала биржа. Потом, когда все поостыло, полицаи выволокли сейф. Ну, что ж, возможно, в сейфе кое-что и уцелело. Зато от всех шкафов, столов, полок, забитых папками, остались лишь угли да пепел.

Как хотелось Любе, несломленной, сопротивляющейся врагам до последнего своего часа, на мгновение раздвинуть мертвые каменные стены, сказать тем, кто на воле:

- Я не сдалась, никого не выдала! Но так хочется жить… Увидеть Победу. Окунуться в Свободу. А еще хотелось прижаться к маме. Как в детстве, всем своим беззащитным телом. И просить прощения за то, чем когда-то огорчила или потревожила, а главное, за то, что оставляет ее одну-одинешеньку на белом свете.

Любу Шевцову расстреляли 9 февраля 1943 года в Гремучем лесу в Ровеньках.

Чтец: Ради тех, кто ушел, и тех, кто живет сегодня,

Помните!

Через века, через года, -

Помните!

О тех, кто уже не придет никогда…

Помните!

Какой ценой завоевано счастье…