Конспект урока истории в 7 классе «Политическое развитие страны. XVII век»

Конспект урока

«Политическое развитие страны. XVII век».

7 класс

Предмет: история России

Пименов А.Н., учитель истории и обществознания

Цель образовательная: Сформировать у учащихся основные представления о политическом развитии страны: усилении самодержавной власти, изменениях в системе управления.

Цель воспитательная: способствовать формированию у учащихся уважительного отношения к несению обязанностей всеми слоями общества перед государством.

Цель развивающая: Развивать навыки работы с учебником, документами, умение выделять главное, сравнивать, самостоятельно делать обобщения на основе учебной и дополнительной литературы.

Тип урока: изучение нового материала

Методы: словесный, наглядный, практический

Приемы: объяснение, работа с презентацией, работа с текстом учебника, с документами

Оборудование: Данилов А.А. История России конец XVI-XVIII век: учебник для 7 кл. – М.: Просвещение, 2012.- 240 с., параграф 6; презентация Smart Notebook.

Здесь будет файл: /data/edu/files/j1459105138.notebook (презентация Smart Notebook "Политическое развитие страны")

Средства: интерактивная доска Smart Notebook (возможно использовать и мультимедийную доску).

Ход урока

Приложение 1

«Царская власть»

а) «... Главою и властелином всего русского народа был царь–самодержец. К концу XVII века значение государя вполне уже определилось: он был всесильным домовладыкою Русской земли, и люди всех званий и чинов признавали над собой его безграничную власть, искали его защиты и милости и ставили его неизмеримо выше себя. Все, обращаясь к царю в челобитных, называли себя уменьшительными именами: боярин и вообще служилый человек прибавлял к своему имени слова – «холоп твой», купец – «мужик твой», менее значительные люди – «сирота твой» и т.п. В челобитных стали даже писать государю: «умилосердися, яко Бог» или «работаю я, холоп ваш, вам, великим государям, яко Богу». Из них видно, на какой высоте стоял государь в глазах народа, как всяко чтили русские люди царя; а из обычного народного выражения «царь–батюшка» видно, что, несмотря на эту высоту царской власти, народ чувствовал и сердечную связь с государем ...»

б) «Вот полный титул царя Алексея в первой половине его царствования: «Великий Государь, Царь и Великий князь, Алексей Михайлович, всея Великие и Малые России Самодержец, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь сибирский, Государь Псковский и Великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий князь Новгорода, Низовской земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Северные страны Повелитель и Государь Иверские земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкесских и Горских князей, и иных многих Восточных и Западных и Северных владений и земель Отчич и Дедич и Наследник, Государь и Обладатель». Этот пышный титул полагалось произносить полностью, без малейшего пропуска, чтобы (не дай Бог!) не допустить умаления чести государевой, и тем самым государственной, российской».*

в) «Когда царь являлся народу, он поражал тех, кто его видел своим великолепием – богатыми одеждами и каретами, разодетой свитой и многочисленной охраной. Иностранцев удивляли торжественный и таинственный московский церемониал, великолепие и богатство помещения с его роскошным убранством, важность и строгость обычаев, но больше всего потрясала личность царя, неподвижного и недосягаемого...»**

г) Соборное уложение 1649 года защищало интересы царской власти. Новый закон особенно возвеличивал особу царя. Вторая и третья главы Уложения специально посвящались ему. Одна из этих глав называлась: «О государевой чести, и как его государя здоровье оберегать». Уже одно то, что государство брало на себя обязанность оберегать жизнь и неприкосновенность царской особы, говорит об исключительном положении царя.

Персона царя отождествлялась с государством. Защита его личности рассматривалась как защита самой страны. «Будет кто каким умышлением учнет мыслить на государьское здоровье (т.е. жизнь) злое дело ... – говорилось в уложении, – такова по сыску казнить смертью.»

Поскольку сливались понятия «государь» и «государство», закон обязывал всех граждан страны следить друг за другом и доносить властям или самому царю, если кто собирался посягать на жизнь его особы. «А кто Московского государства всяких чинов люди ведают, или услышат на царское величество в каких людях скоп (сбор) и заговор, или иной какой злой умысел, и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси, или его государевым боярам и ближним людям, или в городах воеводам и приказным людям», – требовал новый закон.

Если то при царе в его дворе или палатах, «не опасаючи чести царского величества, кого обесчестит словом», того Уложение предписывает «посадить в тюрьму на две недели, чтобы на то смотря иным неповадно было впредь так делать».

Приложение 2

«Боярская дума»

«Боярская дума была высшим правительственным учреждением. Если было у государя важное дело и он находил нужным посоветоваться с опытными людьми, он созывал к себе наверх, в Золотую или переднюю палату, думных людей. Самый высокий сан был сан думного боярина, вторым был сан окольничего; высокое значение имели думные дворяне, т.е. самые знатные из дворян, допускаемые в царскую думу, и думные дьяки, главные делопроизводители. Родовитый человек обыкновенно начинал службу очень рано: десяти лет он мог попасть во дворец и стольничал (т.е. присутствовал за столом) у царицы. Когда ему исполнялось пятнадцать лет, его определяли в стольники или спальники к государю: стольники прислуживали за столом, а спальники по очереди спали в комнате государя и прислуживали ему. И те, и другие носили почетное звание ближних, или комнатных людей, вслед за тем, случалось, жаловались сначала в дворян московских. Лет через 30, а иногда и более от начала службы родовитому стольнику, или спальнику, или дворянину московскому «думу сказывали», т.е. жаловали в сан думного человека, окольничего или прямо боярина, смотря по родовитости. Таким образом, в думу попадал человек уже зрелых лет, испытавший все виды дворцовой службы и ратной, человек уже навычный во всех делах, которому «московские обычаи староведомы».

Подобное собрание называлось «сиденьем великого государя с боярами о делах». В думу могли быть внесены всякие дела и законодательные, и правительственные (административные), и судебные, но преимущественно законодательные. Царь приказывал своим советникам, «помысля, дать к делу способ». Думные люди высказывали свои мнения, кто имел что сказать, составлялся приговор, дьяки записывали, прибавляя слова «государь указал и бояре приговорили».

Вот как Котошихин описывает заседание думы: «Когда случится царю сидеть с боярами и думными людьми в думе об иноземных и о своих государственных дела, бояре и окольничие и думные дворяне садятся по чинам, от царя поодаль, на лавках, – бояре под боярами, кто кого породою ниже, а думные дьяки стоят, а иным временем царь велит им сидеть ... А когда царь им свою мысль объявит и приказывает, чтобы они, бояре и думные люди, помысля, к тому делу дали способ, – и кто из бояр поважнее и поразумнее, или кто из меньших, мысль свою объявляют. А иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные (то есть необразованные); однако сыщется кроме них, кому отвечать из бояр, больших и меньших статей. А на чем которое дело приговорят, приказывает царь и бояре думным дьякам пометить и тот приговор записать. А как изготовят, – и те грамоты слушают наперед бояре, а потом они же слушают в другой раз с царем все вместе ...А на всяких делах закрепляют и помечают думные дьяки, а царь и бояре ни к каким делам руки своей не прикладывают»; только послы собственноручно подписывают договоры.

Случалось, что царь обсуждал какое-нибудь дело тайно в небольшом кругу самых близких окольничих и комнатных бояр.

Дума ведет начало, как известно, от стародавнего обычая русских князей совещаться о важных делах с главными дружинниками своими, или «думцами», как их звали; но раньше такие совещания были укоренившимся обычаем, обязательным для князя; а со временем усиления московских государств дума утрачивает свою обязательность. Она не представляла какого-либо определенного учреждения; царь мог создавать ее и мог без нее решить любое дело, мог призвать в думу кого желал. Особенное значение боярская дума приобретала лишь во время отсутствия государя или в малолетство его. Нередко призывался патриарх и весь «освященный собор», т.е. высшие духовные сановники, которые составляли как бы думу патриарха. Но тем не менее звание думного боярина было очень почетно, и получить этот сан могли по большей части лишь представители боярских родов, достигнув почти старческого возраста».*

Приложение 3

«Земской собор»

«Случались и такие важные дела, что государь считал нужным созвать всенародную думу, или земской собор. В первый раз такой собор созван Иоанном Грозным. Особенно часто созывались выборные люди при Михаиле Федоровиче, когда государство было в полном расстройстве и без всяких средств. Земские соборы вели свое начало от старого обычая князей призывать на совет всех обычных своих думцев-дружинников, еще и лучших из горожан, «старцев городских».

В состав соборов входили выборные лица из всех свободных сословий государства (дворяне, дети боярские, гости, торговые и посадские люди) и, кроме того, боярская дума и «освященный собор». Открывал земский собор обыкновенно сам царь, и дело велось таким образом: выборным предъявлялись записанные вопросы, на которые требовались ответы, тоже письменные, не поголовно, а по сословиям. Могли, впрочем, и отдельные лица представить, если считали нужным, свои особые мнения. Вопросы не подвергались вовсе обсуждению в общем собрании: стало быть, дело не разъяснялось всесторонне, и никакого решения на соборе обыкновенно не постановлялось. Ответы выборных лиц подвергались обсуждению в боярской думе, и тут уже по желанию царя делались постановления, имевшие силу закона.

Земские соборы, за исключением собора 1613 года, не имели значения общенародной думы: хотя и говорилось, что собирались представители «всех чинов людей государства», но на самом деле оказывалось, не совсем так, - крестьян, например, обыкновенно не было; притом выборные были по большей части не изо всех городов: случалось, что собор состоял из москвичей и представителей мест, близких к столице. Выборные из каждого сословия, подавая свое мнение, имели в виду только пользу своего сословия, а не всего народа. Редко на соборах, насколько известно, высказывались какие-либо дельные соображения, которыми правительство могло бы воспользоваться; чаще выборные даже скромно уклонялись от прямого ответа на вопрос, предоставляя решить его самому «государю и государевым боярам», выражая готовность нести всякую службу обыкновенно в таких словах: «Мы же, где государь укажет, на его, государеву, службу готовы, кому вмочь».

Земские соборы мало-помалу совсем выходят из обычая. При Михаиле Федоровиче их насчитывают двенадцать, при Алексее Михайловиче – всего четыре; а при его преемнике уже соборов вовсе не было. Более удобными оказались не общие, а частные соборы: нужно, например, решить вопрос о преобразованиях войска, – поручается это выборным из служилых людей; надо обсудить вопрос о налогах и недоимках, – созывались представители только тягловых посадских людей и т.д. Последний собор 1653 г. решал вопрос о воссоединении Украины с Россией.

Приложение 4

«Центральное управление» или «Органы центрального управления»

«Все правительственные и судебные дела сосредотачивались в так называемых приказах. Происхождение и устройство их было довольно просто. Надлежало заправлять каким-либо делом в государстве, – вот государь и приказывал кому-либо из приближенных к нему людей, боярину или окольничему, ведать это дело, назначал помощников – дьяков; для письма набирались подьячие – и таким образом возникал приказ.

Главнейшими из приказов были следующие: посольский приказ – ведал все иностранные дела, переговоры, прием и отпуск послов; разрядный – заведовал воинскими делами, распределением служебных обязанностей; жалованья и проч.; поместный – распределял поместья; приказ большого дворца – ведал различные доходы, которые шли на всякие дворцовые нужды; стрелецкий – заправлял стрелецкими делами, вооружением; приказ большой казны ведал гостей, гостиную и суконную сотни, серебренного дела мастеров и денежный двор; приказ большой приход ведал государственные доходы, различные пошлины, таможенные сборы и проч. По счету Котошихина всех приказов было в его время сорок два.

Приказы возникали один за другим без всякого определенного плана, по мере надобности; поэтому иногда одна отрасль управления дробилась между несколькими приказами, например, военное дело ведалось, кроме упомянутого стрелецкого приказа, еще в приказах: пушкарском, оружейном, рейтарском и иноземном, ведавшим служивых иноземцев.

Одни приказы отличались весьма большим кругом деятельности, а другие очень ограниченным, например, аптекарский приказ ведал только аптеку и лекарей-иноземцев.

Начальниками в приказах были бояре, окольничие, а иногда дьяки. Впрочем самыми главными дельцами были все-таки дьяки. Это были люди сравнительно образованные, или, вернее, более сведущие в делах, способные разобраться в них, изложить сущность их, тогда как бояре бывали еще малограмотные. Дьяки были обыкновенно из духовного звания или торговых людей: знатные лица только военную службу считали подходящую для себя. Служить государю не мечом, а пером они считали для себя делом унизительным, несмотря на то, что сан думного дьяка (государственного секретаря), до которого мог дослужиться дьяк, считался очень высоким. Под ведением дьяков в приказах были подьячие, которые занимались письмом; они могли дослужиться до звания дьяков.

Неопределенность и неправильность в распределении дел по приказам порождали большую путаницу. Даже человеку, сведущему в приказных делах, нелегко было иногда сообразить, с каким делом в какой приказ надо обратиться.

Дела иногда затягивались, переходили из одного приказа в другой, «волочились», как говорили тогда, отсюда и выражение – «приказная, или московская волокита». Всякому лицу, имевшему какое-либо судное или тяжебное дело в приказах, приходилось обыкновенно для письма и ведения дела обращаться к ходокам – грамотеям, более опытным по этой части, приходилось давать взятки подьячим и дьякам. Все это заставляло нередко, если дело было не особенно крупное, отказываться от ведения его, так как протори и убытки при этом иногда превышали самый иск.

Жалобы на притеснения и неправды приказов побуждали правительство принимать серьезные меры: дьяки за промедление или волокиту в делах подвергались, кроме взыскания в пользу челобитчика, битью батогами. Подьячие наказывались за неправильную запись отсечением руки ... Но и эти ужасные меры не могли искоренить зла: оно было прямым следствием невежества, низкого уровня нравственности и скудного содержания служащих».*

«Возглавлялись приказы одним – тремя судьями или дьяками. Подьячие делились на старших, средних и младших, но число их было чрезвычайно мало по сравнению с тем огромным объемом работы, который приходилось выполнять. В Посольском приказе, например, в 1660-х годах было всего 14 подьячих! Справляться с делами они могли только за счет высокой квалификации, полученной в славной по всей России приказной школе, и ненормированного рабочего дня. Поскольку брать работу на дом в этом (и некоторых других) приказе не разрешалось, дьяки, подьячие и переводчики часто сидели в Кремле сутками, чтобы утром представить Думе полученные вечером сведения со всеми нужными справками. Волокита в государственных делах не допускалась: это тем более удивительно, что почти все документы многократно редактировались и переписывались.**
 

Приложение 5

«Управление на местах. Власть воеводы»

а) «Областное управление во второй половине XVII века было в руках воевод, заменивших прежних наместников и волостелей. Воеводы, как видно из названия, имели военное значение, и раньше они встречались преимущественно в пограничных городах, где нужна была ратная служба; но мало-помалу воеводы стали назначаться и вовнутренние города.

На обязанности воеводы прежде всего лежали ратные и денежные дела. Он должен был заботиться о верном счете ратных сил в своем округе, об исправности их, а также и самого города, т.е. укрепления,

о снабжении его всем нужным на случай осады – военными и продовольственными запасами. Что касается денежной части, то воевода обязан был смотреть, чтобы всякие платежи и пошлины в царскую казну шли исправно, и радеть об усилении доходов.

Звание воеводы не считалось особенно почетным, и для знатных лиц удаление из Москвы на воеводство в какой-нибудь удаленный город было как бы почетной ссылкой; зато для захудалых бояр или небогатых дворян воеводские места были находкой. Жалованье воевода не получал, а кормился за счет жителей вверенного ему края. Как известно, они были обязаны приносить ему в праздники всякие приносы, нередко настолько обильные, что их не только хватало воеводе с домочадцами на прожиток, но он мог, продавая лишнее, поправить свое состояние, если оно расстроилось во время ратной службы. Большинство воевод было падко на легкую и скорую наживу; недаром сложилась пословица у народа: «Воеводой быть – без меду не жить». Другой источник законного воеводского дохода – пошлины с разных дел, был не лучше. Нечестный воевода легко мог под видом законного сбора брать лишнее, да если и получал только законное со всякого челобитчика, со всякой тяжбы, то и тогда могло казаться, что чужое несчастье ему на радость: «на мир беда, - а воеводе нажиток».

Воевода недолго оставался на месте: срок его службы продолжался от одного года до трех, не более; многим надо было «накормиться», поправить свои дела ... Умение давать и брать взятки дошло даже до некоторой тонкости: иной воевода ни под каким видом не брал взяток; но зато жена его, или брат, или сын брали, а сам он про это будто не ведал ...»*

Далеко не все воеводы получили известность по количеству поданных на них жалоб, по направленным против их произвола народным восстаниям, по громким следственным делам об из злоупотреблениях. На Руси прославились воеводы – первопроходцы и строители, рудознатцы и справедливые судьи, не отделявшие блага государства от блага подданных. Таким был М.К. Волконский, прозванный за увечье–Хромой, а за подвиги – Орел. Он пошел через Урал по следу Ермака и начал строить в Сибири города. По его подвигу получил свой герб Боровск – алое сердце в лавровом венке на серебряном поле. Другой воевода пришел на пустынное место «близ великих озер, озера Ладожского и озера Онега», собрал людей, возвел за полгода город «рубленый, деревянный, а в нем 13 башен да тайник, да на Никольской башне часы боевые да вестовой колокол» и «приименовал тому городу имя Олонец, и устроил в нем ... посадских людей. И научил Заонежских и Лопских разных погостов крестьян ратному учению – солдатскому строю – многие тысячи ... И было место славно, и пространно, и ратными людьми стройно». О таких воеводах с гордостью писали летописцы. А первый русский ученый историк А.И. Лызлов, сам будучи воеводой, бескомпромиссно боролся со «мздоимством великим и кражей государственной» и – не первый и не последний – погиб в этой борьбе».*