12+  Свидетельство СМИ ЭЛ № ФС 77 - 70917
Лицензия на образовательную деятельность №0001058
Пользовательское соглашение     Контактная и правовая информация
 
Педагогическое сообщество
УРОК.РФУРОК
 
Материал опубликовал
Толстых Виктория Александровна477
Россия, Москва, Москва
1

Тексты для написания сочинения-рассуждения в формате ЕГЭ (по повести А.Н. Рыбакова "Неизвестный солдат")

ТЕКСТ 1

Мы с механиком Сидоровым были на трассе, меняли тягу у канавокопателя. Впереди двигался бульдозер, срезал блестящим ножом и отваливал в сторону грунт. Вдруг бульдозер остановился.

Сидоров поставил тягу, велел мне закрепить ее, а сам пошел посмотреть, в чем причина остановки. Нагнувшись, Андрей и Сидоров что-то рассматривали на дороге.

Подъехал самосвал, из него вышел шофер Юра — красивый деловой парень в кожаной куртке с «молниями».

Нашли клад, ребята? Я в доле.

Я затянул последнюю гайку и подошел к ним.

Бульдозер стоял перед маленьким холмиком, поросшим травой. Вокруг валялся низкий, полусгнивший штакетник.

Сидоров поднял из травы выцветшую деревянную звезду. Солдатская могила — видно, осталась еще с войны. Она была вырыта в стороне от прежней дороги. Но, прокладывая новую, мы спрямляли магистраль. И вот бульдозер Андрея наткнулся на могилу.

Андрей сел в кабину, включил рычаги, нож надвинулся на холмик.

Ты что делаешь? — Сидоров встал на холмик.

Чего, — ответил Андрей, — сровняю…

Я тебе сровняю! — сказал Сидоров.

Разница тебе, где он будет лежать: над дорогой, под дорогой? — спросил шофер Юра.

Ты в земле не лежал, а я лежал, может, рядом с ним, — сказал Сидоров.

В это время подъехал еще один самосвал. Из него вышел Воронов, подошел к нам, нахмурился:

Стоим?!

Взгляд его остановился на могиле, на штакетнике; кто-то уже собрал его в кучку и положил сверху выцветшую звезду. На лице Воронова отразилось неудовольствие, он не любил задержек, а могила на дороге — это задержка. И он недовольно смотрел на нас, будто мы виноваты в том, что именно здесь похоронен солдат.

Потом сказал Андрею:

Обойди это место. Завтра пришлю землекопов — перенесут могилу.

Молчавший все время Сидоров заметил:

По штакетнику и по звезде видать, кто-то ухаживал, надо бы хозяина найти.

Не на Камчатку перенесем. Придет хозяин — найдет. Да и нет никакого хозяина — сгнило все, — ответил Воронов.

При нём документы могут быть или какие вещественные доказательства, — настаивал Сидоров.

И Воронов уступил. За что, конечно, Сидорову придется потом расплатиться. Потом. А пока расплатился я.

Крашенинников! Поезжай в город, поспрашивай, чья могила.

Я был поражен таким приказанием:

У кого же я буду спрашивать?

У кого — у местных жителей.

Почему именно я должен ходить по домам? Спрашивать, чей покойник на дороге? Могли послать того же Юру на машине, с запиской в военкомат. Хозяина могилы все равно не найдешь. Нет никакого хозяина, все заросло травой. Воронов нарочно дал мне такое нелепое поручение. Повозись, мол, брат, походи, здесь на трассе ты особенно не требуешься.


(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель


ТЕКСТ 2

Маленькая квартирка, в которую я попал, производила впечатление деревенского быта, втиснутого в городской дом. На полах цветастые дорожки. На нитках сушатся грибы. И как единственный знак современности — громадный телевизор марки «Рубин» старого выпуска. Перед телевизором сидела старая, грузная женщина, с толстыми, отекшими ногами. Она вопросительно посмотрела на меня. Я объяснил ей причину своего прихода: нужно разузнать о том, кто похоронен в солдатской могиле, одиноко стоящей вдали от дороги – как раз на том месте, где должна пройти современная магистраль.

Ходили мы с подругами на могилу, — ответила Софья Павловна, — и в войну и после войны ходили, потом померли подруги мои, осталась я одна; тоже ходила, а теперь совсем больна стала, не двигаются ноги, в магазин спуститься и то проблема. Пригнали нас немцы ночью, он ничком лежал; выкопали мы яму, они его туда и спихнули. Ходили мы с подругами, и одна я ходила, а теперь душа болит: лежит один в чистом поле, а что делать? Найдутся, думаю, добрые люди, доглядят. Школьники вот… Какие вещи после него остались, все им передала.

Мы с Наташей идем по пустой школе. Справа — громадные окна, в их стекла бьёт яркий солнечный свет. Слева — закрытые двери классов. Мы спустились по лестнице и очутились перед дверью, на которой было написано: «Штаб рейда «Дорогой славы отцов». На стендах лежали старые солдатские каски, пилотки, гильзы, винтовки без затворов, с зарубками на прикладе. Видно, отмечал снайпер, сколько немцев убил из нее.

На стенах висели увеличенные портреты воинов — суровые лики войны. Я сказал:

Если бы даже на них не было гимнастерок, я бы сразу определил, что это солдаты Отечественной войны. Эпоха накладывает на лица свой отпечаток.

Не знаю, дошел ли до нее внутренний смысл моих слов. Наверно, не дошел, слишком серьезно она ответила:

Эти солдаты погибли в наших местах. Мы разыскали их родственников.

Конечно, дело это нужное и полезное. Но меня не убедишь, что действительно есть энтузиасты рыть могилы, переносить останки, разыскивать родных, которые и без того знают, что их близкие погибли. Да и какие родственники сейчас, через тридцать лет? Отцы и матери умерли, дети забыли, внуки в глаза не видели.

Но Наташа мне понравилась, и я сочувственно заметил:

Это было, наверно, чертовски трудно?

Это было сложно, — ответила она.

У нее гладкое лицо и серые пристальные глаза. Она мне сразу понравилась.

Ты в каком классе — в девятом, в десятом?

Она ничего не ответила. Достала из шкафа сверток:

Вот пакет Софьи Павловны. Здесь нет ни фамилии солдата, ни документов. Мы отложили розыск до осени.

Она развернула пакет и выложила его содержимое на стол: фотография, старая промокашка, кисет с вышитой на нем буквой «К», самодельная зажигалка из патрона, маленький картонный квадратик из детского лото с изображением утки.

Фотография была разорвана на четыре части, потом склеена. Пять солдат сидели на поваленном дереве на фоне леса. В середине — бравый, щеголеватый старшина со значком на груди, с медалью, с широким командирским ремнем и портупеей через плечо. Справа от него — два молодых солдата, слева — два пожилых. Я перевернул фотографию. Там было написано: «Будем помнить ПРБ—96».

Что за ПРБ—96?

Название ремонтной части, их уже давно не существует, — ответила Наташа, — и найти ее невозможно. Когда часть строевая — полк, дивизия, — тогда легче. И потом, на карточке пять солдат. Кто из них в могиле — неизвестно.

(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель

ТЕКСТ 3

Я шел по ночным, темным улочкам Корюкова, по узенькому-узенькому асфальтированному тротуару, недавно положенному — пять лет назад тут были деревянные тротуары. Фонари не горели. Только в редких окнах мелькал свет.

Есть что-то особенное в маленьком ночном городке, в спящих деревянных домишках, в этой темноте и безлюдности, какая-то таинственность и первозданность мира.

Такой же темной ночью здесь прятались наши солдаты. А потом вышли на улицу, к этой школе, там размещался немецкий штаб, гранатами разгромили его. Их убили, закопали в землю, и никто не знает их фамилий, никто не знал бы даже об их могиле, если бы бульдозер Андрея случайно не наткнулся на нее.

У меня в кармане фотография. На ней хорошенький, беленький солдатик Ваня; тяжело раненный, он ушел из дома Михеева, и его, может быть, застрелили немцы. И бравый старшина, полный сил и жизни, крадучись шел такой вот ночью, чтобы узнать о своем раненом товарище, и не нашел его, а потом шел по этой улице и разгромил немецкий штаб.

Все это совершилось здесь. Драма войны, не оставившая следов, кроме могилы неизвестного солдата. А может быть, и других таких никому не ведомых могил.

Будь я помоложе, будь мне лет этак двенадцать или четырнадцать, я бы не отступил от этой истории: в том возрасте такие розыски очень увлекают. В третьем или четвертом классе мы нашли во дворе кусок надгробной плиты со стертой надписью о том, что здесь захоронен какой-то мещанин, и занимались этой плитой чуть ли не весь год. А здесь действительно история героическая, быть может, трагическая, еще живы свидетели Михеев, Агаповы, Софья Павловна. Да, при желании можно узнать. Если школьные следопыты проявят настойчивость, то могут установить имя неизвестного солдата.

Дедушка дожидался меня, отложил книгу, снял очки:

Ужинать будешь?

Так, что-нибудь.

Рассматривая фотографию солдат, дедушка сказал:

Молодые ребята, им бы жить и жить… Вот так-то вот молодых война косит. Меня, старого, пощадила, а их нет. — Он показал на стену, где висели портреты моих дядей. — Пришло матери извещение: погибли в боях, а где их могилы — не знаю… Все бы отдал, чтобы узнать.

Дедушка сказал это просто, как все, что говорил. Но у меня перехватило горло. Я никогда не интересовался, где похоронены мои дяди: погибли на войне — вот все, что я о них знал. И никто не говорил мне, что их могилы неизвестны.

Да, — вздохнул дедушка. — Конечно, трудно найти солдата…



(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель







ТЕКСТ 4

Я по поводу вашего дедушки.

А… — протянула Зоя, — папе звонили откуда-то, из военкомата, кажется. Его нет дома. Хотите — подождите. Он скоро придет.

Мы прошли в столовую. Зоя бесцеремонно разглядывала меня.

А зачем вам нужен мой дед?

Выясняем: его могила или не его.

А какая разница? — насмешливо спросила Зоя. — Дедушке это теперь безразлично.

А вам?

Мне? — Она пожала плечами. — Мне, например, все равно, где меня похоронят. Пусть лучше сожгут!.. Могилы! Что в них толку? Зарастут травой, и все.

Зарастут, — согласился я, — если за ними не ухаживать.

А вы знаете, что велел сделать Энгельс?

Что?

Он велел после своей смерти сжечь себя, а прах развеять в море.

Где вы учитесь? — спросил я.

На медицинском.

А… — протянул я.

Потом сказал:

Это личное дело Энгельса. Маркс, например, такого распоряжения не давал.

Зое нечего было на это возразить.

А как звали вашего деда? — спросил я.

Деда?.. Папу зовут Валерий Петрович, значит, его звали Петр.

А отчество?

Зоя сморщила лицо и развела руками — она не знала.

Запинаетесь, — констатировал я. — «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Пушкин.

Она помолчала, потом спросила:

А вы где учитесь?

На филологическом, — ответил я.

Пришел Валерий Петрович Краюшкин, и мы перешли в кабинет. Я протянул Валерию Петровичу фотографию. Он посмотрел на нее, потом поднял глаза на меня:

Да, это мой отец. Значит, при нем не было никаких документов? Как же вы узнали?

Узнали, — коротко ответил я.

Да, да, конечно, — сказал Валерий Петрович, — военные архивы, однополчане, понимаю, понимаю…

Дело несложное, — согласился я.

Мы тоже узнавали, — сказал Валерий Петрович, — но нам ответили: пропал без вести.

Он вытянул нижний ящик письменного стола, вынул альбом с фотографиями, осторожно перелистал тяжелые страницы со вставленными в них фотокарточками, наконец, нашел то, что искал, и протянул мне. На старом довоенном фото были изображены молодой Краюшкин и его жена, простая, миловидная и смышленая женщина.

Пока я рассматривал фото, Валерий Петрович говорил:

Собирался я его увеличить, повесить. Но жена говорит, что сейчас фотографии на стены не вешают, только картины. — Он обвел рукой стены: там действительно висели какие-то картинки. — Говорит, неприлично выставлять на обозрение своих родственников. Может быть, это так, может быть, не так — не знаю…


(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель






ТЕКСТ 5

Я знал, что Воронов устроит мне выволочку, ждал. Но Воронов тянул, нагонял на меня страху. Наконец он подозвал меня. Я подошел. В столовой стало тихо.

Исчезаешь, - начал Воронов, — а работать кто будет? Мы своё дело сделали: солдатскую могилу с будущей дороги перенесли, документы сдали, обелиск поставили. Невидный обелиск, согласен, но от души, от сердца поставили. Чего же ты теперь хочешь? Хочешь доказать, что мы не так все сделали? Мы не сделали, а ты вот сделаешь? Это ты хочешь доказать?

Я ничего не хочу доказать, — возразил я, — просто хочу узнать имя солдата.

А для этого, дорогой мой, — проговорил Воронов торжествующе, будто поймал меня на самом главном, — а для этого есть соответствующие организации. Ты что же, им не доверяешь? Думаешь, они не будут заниматься? Думаешь, они бросят? Только ты один такой сознательный? Не беспокойся, есть кому подумать, есть кому позаботиться.

Инженер Виктор Борисович сидел за одним столом с Вороновым, опираясь на палку, с поникшей головой. Он поднял голову.

А кто должен думать о наших могилах? Разве не наши дети?

Воронов от неожиданности даже поперхнулся, потом развел руками:

Ну, знаете… Мы не можем…

Нет, уж извините, — перебил его Виктор Борисович, — уж позвольте мне сказать. Вот вы говорите: дорогу надо строить. Да, надо. Только если дети перестанут о нас думать, тогда и дороги не нужны. По этим дорогам люди должны ездить. Люди!

Воронов мрачно помолчал, потом ответил:

Да, люди, А чтобы стать людьми, надо чему-то научиться в жизни, научиться работать, проникнуться сознательным отношением. Человеком стать!

Вот именно: человеком! — подхватил Виктор Борисович. — Именно человеком! А то мы все говорим: «Человек с большой буквы», только эту большую букву понимаем как прописную… — Виктор Борисович начертил пальцем на столе большую букву «Ч». — Нет, это не прописная буква. Это то, что зарождается в таком вот Сережке. И сохранить такое чувство в мальчишке — ценнее всего. Вы уж извините меня! Вот таким бы хотелось видеть настоящего руководителя.

С этими словами он встал и вышел из шатра. Даже шляпу забыл на столе. Наступило тягостное молчание.

Да, здесь я рабочий и должен быть таким, как все рабочие. А я делал что-то не так, хотя, в сущности, ничего плохого не делал. Меня заинтересовала судьба солдата, захотелось узнать, кто он, разгадать эту тайну. Производство — не место для разгадывания тайн. Но ведь это не простая тайна. Это неизвестный солдат!

Я посмотрел на этих людей, расположения которых мне не удалось добиться. Я не нашел дороги к их сердцу оказался здесь чужим и ненужным. Очень жаль. Мне эти люди были чем-то близки, а я вот им — нет. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Дошло наконец до тебя? — спросил Воронов.

Дошло.

Намерен ты работать, как положено сознательному, передовому рабочему?

Намерен, — ответил я. — И все же я разыщу этого солдата.






(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель



ТЕКСТ 6

Конечно, здесь я рабочий и должен быть таким, как все рабочие. А я делал что-то не так, хотя, в сущности, ничего плохого не делал. Меня заинтересовала судьба солдата, захотелось узнать, кто он, разгадать эту тайну. Производство — не место для разгадывания тайн. Но ведь это не простая тайна. Это неизвестный солдат!

Исчезаешь, - начал Воронов, — а работать кто будет? Мы своё дело сделали: солдатскую могилу с будущей дороги перенесли, документы сдали, обелиск поставили. Невидный обелиск, согласен, но от души, от сердца поставили. Чего же ты теперь хочешь? Хочешь доказать, что мы не так все сделали? Мы не сделали, а ты вот сделаешь? Это ты хочешь доказать?

Я ничего не хочу доказать, — возразил я, — просто хочу узнать имя солдата.

После этого неприятного разговора с начальством мы вернулись в вагончик: я, Юра и Андрей.

Плюнь! — сказал Андрей. — Близко к сердцу надо принимать только неправильно выведенную зарплату. А на выволочки не следует обращать внимания.

Однако Юра утешил меня совсем по-другому:

Плюнь, конечно. Но если без дураков, то Воронов прав. Работать надо, вкалывать! Человек существует, пока работает, действует.

Свежие мысли, — заметил Андрей, не отрываясь от книги.

Свежие мысли высказывают философы, и то не слишком часто, — возразил Юра, — я говорю то, что думаю. У меня в войну погибли дед, и дядя, и еще дядя. Что же мне теперь делать? Бегать по свету, искать их могилы?

Не мешало бы, — заметил я.

Юра, не заводись, — сказал Андрей, — Сереже и так уже попало.

Я ничего особенного не говорю, — усмехнулся Юра, — просто высказываюсь по поводу происшедшего. Я Сереге сочувствую, готов его защищать, но между собой мы можем говорить откровенно. Не надо обижаться на Воронова: правда на его стороне.

На это я ответил:

Воронова я понимаю до некоторой степени. Он руководитель, администратор, должен держать участок в руках, хотя в данном случае он и неправ. Меня удивляет другое: почему все против меня? Только Виктор Борисович заступился. Что я плохого сделал?

Могу тебе объяснить, если хочешь, — с готовностью ответил Юра.

Очень хочу.

Пожалуйста, только не обижайся. Всем жалко солдата. Однако никто его не ищет, каждый занят своим делом, работой, жизнью. А вот ты ищешь, ездишь, хлопочешь. Выходит, ты добрый, гуманный, человечный. А мы — варвары! Нет, извини, друг, мы не варвары! Мы — работники! Вот мы кто — работники! А тот, кто не умеет работать и не хочет работать, вот на таких штуках и высовывается. Работу показать не можем, так хоть могилками возьмем.

Я впервые в жизни стал заикаться…

А-а, т-ты, п-п-подлец!

Юра встал, подошел ко мне:

Что ты сказал? Повтори!

Я тоже встал. Мы стояли друг против друга. Андрей отстранил книгу и с интересом смотрел на нас.

Повторить? — переспросил я.

Вот именно, повтори, — угрожающе попросил Юра.

Юра кое-что знал обо мне, но не все. Например, что мой лучший друг Костя — боксер. И кое-чему меня научил.

Теперь Юра узнал это.

Андрей деловито спросил:

Какой разряд имеем?

Я опустился на койку, руки у меня дрожали. Впервые в жизни я по-настоящему ударил человека.


(По А.Н. Рыбакову)

Анатолий Наумович Рыбаков (1911-1988) – русский советский писатель

Опубликовано


Комментарии (0)

Чтобы написать комментарий необходимо авторизоваться.