Доклад «За все ребячьи впечатленья, что в зрелый век с собой унёс... »

"За все ребячьи впечатленья, что в зрелый век с собой унёс..."

     Поэзия Твардовского отличается своей простотой и доступностью любому возрасту, не исключая даже совсем юных читателей и слушателей. Многие строки поэта уже давно входят в круг детского чтения. Но всё же Твардовский остаётся поэтом "взрослым". обращённым к тем читателям, которые имеют за плечами немалый житейский опыт.

        В своё время "детская" тема по-своему занимала и привлекала Александра Трифоновича. Более того, в 30-х годах им было написано для детей два больших стихотворения: "Молочный колхоз" (1933) и "На льдине" (1935), изданные даже отдельными книжками с картинками. А в 1933 году поэт принял участие в работе над учебником для начальных классов (Л.А.Соколова, Н.М.Оглоблина. Краевая учебная книга. Для школ Западной области. 1 и 2 год обучения. Стихотворный текст А.Т.Твардовского. Смоленск, 1933).

         К "детским" опытам" Твардовский более не возвращался, много позже в статье "О поэзии Маршака" Александр Трифонович рассказал, как на первых порах знакомства с Маршаком, "уступая его настоянию", показал ему одну свою детскую книжонку. Твардовский вспоминал, как Самуил Яковлевич, откинув на лоб очки, близко-близко поднёс к глазам книжку, быстро пробежал глазами текст и очень мягко заметил:

-Голубчик, не нужно огорчаться, но это написал совсем другой  человек, не тот, что создал "Страну Муравию".

-Это написано до "Муравии".

-Всё равно, голубчик, всё равно. Здесь нет ничего своего, всё из готовых слов.

        Зрелый Твардовский. для которого "строжайшим правилом было безоговорочное отрицание того допущения. будто в искусстве одно можно делать в полную силу. а другое, как говорится, по мере возможности" и немыслимо было поступиться этим своим правилом, требованием неукоснительности и безупречности выполнения всего, что выходило из-под его пера, не отказался от некоторых своих "детских" опытов и два стихотворения из "Краевой учебной книги" неизменно включал почти во все сборники и два Собрания сочинений.

Широко разлился Днепр,

Ни конца, ни края нет,

Затопил берега,

Заливные луга.

Затопил приднепровье,

Низкорослые кусты.

И пошли, пошли с верховья

На Смоленск - плоты.

Точность описания весеннего половодья поразительная. А вот концовка второго стихотворения ("Лес осенью"):

...Стала ель в лесу заметней -

Бережёт густую тень.

Подосиновик последний

Сдвинул шляпу набекрень.

Эта концовка словно списана с детского рисунка - поэт как будто смотрит на лес глазами своего детства: ведь только ребёнку доступно увидеть сдвинутую "набекрень шляпу".

       Я убеждена, что Твардовский мог бы стать неплохим детским поэтом, если бы все его помыслы, интересы не были бы устремлены к иному. Но дети, подростки, их будущее, судьба тех, кому "на том же  пути за нами, но дальше идти, исполнить, что мы не успели", занимают особое место во "взрослом" творчестве поэта.

"Детство - это огромный край, откуда приходит каждый!.. Откуда я родом? Я родом из детства, словно из какой-то страны". Эти слова Антуана де Сент Экзюпери  вполне  мог бы сказать Твардовский, не забывавший ни на миг о той малой частице света. с которой он начал свой путь и благодарен был ей 2за все ребячьи впечатленья. что в зрелый век с собой унёс". Оттуда, из детства, берёт своё начало духовная биография человека. И стоило разразиться войне, Твардовский, с его обострённым чувством ответственности за всё свершающееся в мире, мгновенно понял, что самые тяжкие испытания война несёт детям. неокрепшей детской душе непосильны ужасы войны. и чуть только речь заходит о детях. муза поэта звучит с особым накалом. с особой страстностью.

       "Дети и война - нет более ужасного сближения противоположных вещей на свете", - напишет он в одном из своих очерков. И сколько их, детских судеб, исковерканных войной, повстречал он на её дорогах! Детей, потерявших матерей. Матерей, оплакивающих погибших на их глазах детей...

        В 1937-1938 годах Твардовский много занимался переводами, немало переводил из Тараса Шевченко. Вот строки из стихотворения "Ив самых радостных краях...":

И в самых радостных краях

Не знаю ничего красивей,

Достойней матери счастливой

С ребёнком малым на руках.

Бывает иногда: смотрю я, Любуюсь ею, и печаль

Охватит сердце вдруг; и жаль

Её мне станет, и, тоскуя,

Пред нею голову склоню я,

Как перед образом святой

Марии - матери прекрасной...

Эти строки могут стать эпиграфом к детской теме военной и послевоенной поры в творчестве Александра Трифоновича. С особой пристальностью вглядывается поэт в женские и детские судьбы, с невыразимой болью и нескрываемой печалью думает о них. Ещё во время похода в Западную Белоруссию были написаны стихи о вдове. встреченной под Брест-Литовском в сентябре 1919 года, что

...сама стоит у хаты,

И, держась за юбку, в ряд

Лесенкой живой ребята

Босоногие стоят...

("Вдовий флаг")

А в дни Отечественной войны это и "жена командира, бежавшая из Минска в ночь первой жестокой бомбёжки", подобранная вовремя короткой остановки поезда "Москва-Киев" на станции Хутор Михайловский. "Ей нужно было в Белую Церковь, к родным мужа. Вряд ли она добралась туда, - сетует Твардовский, - всего через несколько дней я увидел Белую Церковь, оставленную нами." ("Из утраченных записей"); и "мальчик, везущий на саночках мать, тяжело раненную, когда шёл бой за их деревню"; и девочка с ребёнком на руках и с двумя меньшими обапол себя, у трупа матери" ("Дети и война") и многие другие.

      Кому в наши дни неизвестно ставшее давно хрестоматийным стихотворение Твардовского "Рассказ танкиста" о мальчике "лет десяти-двенадцати", указавшем танкистам, откуда бьёт фашистская пушка.

Был трудный бой. Всё нынче как спросонку,

И только не могу себе простить:

Из тысячи узнал бы я мальчонку,

А как зовут, забыл его спросить...

Но, вероятно, мало кто знает, что написано оно на основании реального события, рассказанного Твардовскому знакомым ему ещё по финской войне майором Василием Архиповым. Случилось это осенью 1941 года во время боёв за Полтаву. "Неизвестно имя мальчика, обнаружившего в одном из укромных дворов окраины 76-миллиметровую пушку и не только сообщившего об этом нашим бойцам, но и сопровождавшего танк на то место.

Когда-нибудь фигура этого мальчика в раздувающейся пузырём рубашонке, держащегося рукой за башню танка, идущего в бой, будет изваяна скульптором," - писал Твардовский в очерке "Майор Василий Архипов."

Простой факт, переданный поэту старым знакомцем о боях на улицах Полтавы, послужил Твардовскому материалом для создания маленькой новеллы. Написанная словно с натуры картина обрамлена рамой первой и последней строфы, выражающих основную мысль, неотступную думу-сожаление лирического героя о том, что забыл спросить имя. Александр Трифонович не просто пересказал услышанное от майора Архипова. Он и себя ощутил участником описываемого события и, как это нередко случалось, часть вины лирического героя взвалил на свои плечи. Рука мастера, могучий талант и чуткое сердце художника превратили информационное сообщение в маленький шедевр.

      В каждой строке о детских судьбах на войне горечь неизбывного страдания. Это и армейский сапожник, чей "сынишка сидит сиротою//С немецкой гармошкой губной//На чьей-то холодной печи...", и тот " в пилотке мальчик босоногий//С худым заплечным узелком", уставший отвечать на докучливые вопросы взрослых:

" - Ну, сирота.- И тотчас: - Дядя//Ты лучше дал бы прикурить", и иные бесчисленные детские судьбы.

      Великое множество строк в стихах и прозе написано о детях на войне, но ничего пронзительнее, чем строки "Возмездия" Твардовского читать не довелось. Поэт с гневом обращается к захватчикам:

И суд наш праведный суров,

И места нет пощаде.

И не у нас её проси,

Мы будем мёртвых глуше.

Проси у тех, чьи на Руси

Сгубил безвинно души.

Проси у тех, кого ты сжёг,

Зарыл в земле живыми...

Проси у тех, кого раздел

В предсмертный час постылый.

Проси у девочки у той,

Что, в дула ружей глядя,

Спросила с детской простотой:

- Чулочки тоже, дядя?-

У той, худое тельце чьё

У края рва поставил.

Проси пощады у неё,

А мы щадить не вправе.

       Позднее этой темы коснутся многие писатели. А тогда, в непостижимой круговерти, кромешном аду пожарищ первым в полный голос заговорил Твардовский. Его строки явились тем камертоном, который настроил тысячи душ на ту же волну, попал в собственные колебания неслышимых звуковых волн, заставил биться сердце в унисон: "...эта милая девочка, обречённая на гибель, с такой детской наивностью спрашивает:"Чулочки тоже, дядя?"

И как же велика сила эмоционального воздействия слова Твардовского! Мы не вправе забывать в его строках - его личный живой опыт: "Я там был. Я жил тогда!"

Был, жил, пережил и ПОМНИЛ и "памятью той" жил до конца дней.

       Следует сказать, что в своих заметках, выступлениях на съездах учителей Александр Трифонович затрагивал многие школьные проблемы. Он говорил о необходимости навыков общения с книгой, об огромной ответственности педагога, его заинтересованности и умении применить "свой опыт, свои знания, свой талант", когда сделать это можно с наибольшим успехом, с наилучшим результатом.

       Литература, её место в школе, по мнению Твардовского, "имеет ключевое значение во всём процессе обучения и воспитания."

"Литература, - подчёркивал Твардовский, - добрый советчик в определении того, что составляет, пожалуй, главный вопрос для юношества: кем быть?.. Литература притягательной силой созданных ею образов зовёт во все области человеческой деятельности, человеческого труда... она способна направить человека, помочь ему найти своё призвание, свою задачу в жизни." (Кондратович А. Ровесник любому поколению.- М., 1984. - С.381-382).

        Выступление Твардовского на съезде учителей - не единственный пример его заинтересованного отношения к проблемам школьного обучения и воспитания юношества.

        Сердце поэта было открыто всем болям и радостям мира, его поэзия отражала эту бесконечную боль и радость. Принимая сердцем горести времени и народа, он, быть может, больше всего заботился и думал о тех, кому "в особом быть ответе за все передние края."

       Твардовский шёл от одной поэтической дали к другой, и вместе с ним открывал их его постоянный спутник - читатель. И эта дорога казалась бесконечной. Да он и в самом деле бесконечна. "Поэт - ровесник любому поколению..." - написал он однажды. Он-то во всяком случае остаётся ровесником будущей юности.