Лагерная поэзия в контексте литературного процесса 20 века

«Лагерная поэзия» в контексте русского литературного процесса

Мы должны знать, как это произошло, чтобы никто и никогда не     смог  выкрасть наше будущее снова. Изучение прошлого – это спасение                                                              будущего, его гарант.

Е. Евтушенко

 «Лагерная поэзия – часть нашей литературы, часть культуры нашего народа, эпохи. Строки, написанные для своего страдающего поколения, звучат для нас как завещание, как предупреждение»

С. Тюкина

 «Лагерная поэзия – это победа духа над бездуховностью, человеческого над бесчеловечным, вечной правды над временными обманами. Как ни странно звучит, но лагерь преподавал духовный опыт: через злобу, отчаянье – к сочувствию, милосердию, к осознанию добра высшей ценностью»

В. Муравьев

Введение

Трагедия тысяч и тысяч людей, умных, талантливых, независимых, несправедливо осужденных в годы сталинских репрессий, брошенных за колючую проволоку на долгие годы, унижаемых и уничтожаемых, не может никого оставить равнодушным. Н. Заболоцкий вспоминал об этом этапе: «Понемногу жизнь превратилась в чисто физиологическое существование, где все заботы человека сводились лишь к тому, чтобы не умереть от голода и жажды, не замерзнуть и не быть застреленным. В день полагалось на человека 300 граммов хлеба, дважды в день кипяток и обед из жидкой баланды и черпака каши. Но и этот жалкий паек выдавался нерегулярно. Однажды мы около трех суток не получали воды и вынуждены были лизать черные закоптелые сосульки, наросшие на стенах вагона. Ночью весь вагон погружался в непроглядный мрак. Тесно прижавшись друг к другу, мы лежали в этой первобытной тьме, внимая стуку колес и предаваясь безутешным думам о своей участи. Нас везли все дальше, на Дальний Восток, на край света…», в ГУЛАГ. Это слово до сих пор отзывается ужасом в душах тех, кому выпало жить в ту страшную эпоху. Мы совсем мало знаем о нем, нам сложно даже представить, что там было, что испытали те, миллионы людей, исчезнувших на островах этого страшного архипелага. Но человеку дана память, и только постоянно помня о тех людях, мы сможем доказать, что жертва их была не напрасна. Только помня, мы сможем гарантировать себя от возвращения в эпоху ужаса и крови.

Актуальность исследования.

В настоящее время, когда начал отсчет новый период русской литературы, особенно актуально исследование уже минувшего. Перед современным литературоведением стоит задача воссоздания объективной картины литературного процесса прошлого столетия, зачастую представленного разрозненными явлениями, фактами, именами.

Менее всего исследована, на наш взгляд, поэзия ГУЛАГа, существование которой было открыто сравнительно недавно (не столько даже в отдельных исследованиях, сколько в предисловиях к сборникам и антологиям). В конце 1980-х - начале 1990-х, когда существование потаенной литературы было официально признано (труды Л. Таганова, С. Виленского), первоочередной задачей стали сбор и опубликование материалов, литературоведческий анализ отдельных текстов и творчества некоторых писателей.

Цель работы заключается в исследовании и выявлении особенностей лагерной поэзии как целостного самостоятельного явления, занимающего достойное место в литературном процессе XX века.

Данная цель определила постановку и решение следующих задач:

1. Изучить материалы по лагерной лирике.

2. Выявить круг проблем, тем, образов, актуальных для поэзии ГУЛАГа,

3. Определить специфику их интерпретации в творчестве отдельных авторов;

Комплексное решение поставленных задач обусловливает новизну исследовательской работы, в которой поэзия, созданная в советских лагерях, охарактеризована как литературный феномен, обладающий своеобразной тематикой, поэтикой и лирическим героем.

В современном литературоведении еще не сложилось целостного представления о литературном процессе минувшего столетия. Словесное искусство XX века представлено разрозненными фактами, тенденциями, именами. Отголоски Серебряного века, соцреализм, постмодернизм, запретная литература, творчество внешней и внутренней эмиграции - все это элементы единой системы, пока еще не осмысленной наукой как целостность

Сегодня настало время изучения и исследования, результатом которого должна явиться концептуальная характеристика феномена «лагерная поэзия» в контексте русского литературного процесса, выявление его сущностных особенностей, определение хронологических границ, состава авторов и пр.

Объектом изучения нашего исследования является лагерная лирика ряда авторов, среди которых Н. Заболоцкий, А. Жигулин, А. Баркова, В. Шаламов, Ю. Домбровский, Б. Ручьев В. Митта и другие.

Предмет исследования - проблематика и тематика творчества узников ГУЛАГа.

Гипотеза: Литературное творчество являлось способом самовыражения и самосохранения узников лагеря.

При исследовании использованы следующие методы:

-историко-биографический

-исторический

-системно-целостный.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования материалов на уроках русской литературы XX века.

Глава 1

Определение “лагерной поэзии”.

Существовала ли поэзия за колючей проволокой? Можно ли в нечеловеческих условиях лагерей писать стихи? Этим вопросом задавался в своих рассуждениях

В. Шаламов («Стихи в лагере»), («Стихи под плитой, правда под камнем»), об этом пишет в своих воспоминаниях В. Митта. Каждый из них прошел трудный путь к своему творчеству. У поэта Сергея Поделкова как-то спросили: «Что были для вас стихи в лагере?» Он ответил сразу и одним словом: «Жизнь!»

Павел Набоков, родственник известного писателя, поэт, оказавшись в лагере, размышлял: «Каким образом в тюремных и лагерных условиях можно было противостоять насилию? Единственным. Оставаться человеком. А это значило: не только делиться пайком и махоркой и противостоять лозунгу «ты умри сегодня, а я завтра», но и воспитывать самого себя, восстановить в памяти все, что написал, зарифмовал, затвердить это намертво и …продолжить». Как правило, стихов поэты не записывали, их обнаружение могло обернуться жестокой карой: карцером, переводом на более тяжелую работу, а то и новым сроком и даже смертью при попытке к бегству.

 «Стихи – единственное, что могла без записи сохранить память на долгие годы – рассказывала Н. Надеждина. – Стихи нельзя было отнять и уничтожить при обыске потому, что они внутри тебя».

18 лет провел за колючей проволокой поэт и прозаик Варлам Шаламов, автор знаменитых «Колымских рассказов». Почти 12 лет он не имел возможности записать свои стихи, и вынужден был полагаться на память. В одном из стихотворений он признавался:

Я выходил на чистый воздух

И возводил глаза горе,

Чтоб разобраться в наших звездах,

Предельно ясных в январе.

Я разгадал загадку эту,

Я иероглифы постиг,

Творенья звездного поэта

Я перевел на наш язык.

Все записал я на коряге,

На промороженной коре,

Со мною не было бумаги

В том пресловутом феврале.

19 февраля 1929 года Шаламов был арестован за участие в подпольной троцкистской группе и за распространение дополнения к «Завещанию Ленина». Во внесудебном порядке как «социально-опасный элемент» был осуждён на три года лагерей. Отбывал наказание в Вишерском лагере (Северный Урал). В 1932 году Шаламов возвратился в Москву, работал в ведомственных журналах, печатал статьи, очерки, фельетоны. В январе 1937 года Шаламова вновь арестовали за «контрреволюционную троцкистскую деятельность». Он был осуждён на пять лет лагерей и провёл этот срок на Колыме. 22 июня 1943 года его опять осудили на десять лет за «антисоветскую агитацию», с последующим поражением в правах на 5 лет, состоявшую — по словам самого писателя — в том, что он И. А. Бунина назвал  русским классиком.

Определение “лагерная поэзия” – буквальное и точное; эта лирика потому и бесценна, уникальна, неповторима, особенна (прежде всего, как духовно-эстетический литературный феномен), что создавалась именно в лагере. Не лагерник написать такие стихи не мог и не сможет. Но главное – то, что она помогала выжить и самим авторам, и читателям, а точнее – слушателям, поскольку лагерная поэзия изначально существовала как феномен устного творчества. Она была чудом спасения в буквальном смысле слова, об этом свидетельствуют многие выжившие авторы и их читатели в лагерной неволе. То, как поэзия воспринималась в зоне за колючей проволокой и жертвами, и их мучителями – представителями карательной системы, – свидетельство её сакральной функции. Она распространялась в самом лагере, передавалась на волю, возрождалась из забытья за пределами лагеря, становилась поводом к новым репрессиям или хранилась долгие годы в тайне особыми способами, поскольку тоталитарный режим, уничтожил свободу слова. Обстоятельства хранения, скупо рассказанные в воспоминаниях узников, трагичны, но поражают человеческим упорством в отстаивании духовных ценностей. Все свидетельства уникальных особенностей бытования говорят о том, что у лагерной поэзии было особое предназначение, сродни сакральному Слову – молитве, оберегу, ритуалу, мифу.

Значит, время стихам –

и ныне и присно вовек,

И в тюрьме, и на нарах,

и в бóрмоте смертной минуты, –

Ведь пока есть стихи,

человек до конца человек,

Для себя разорвавший любые наручные путы.

Александр Гладков

В конце 1948 года «за хранение антисоветской литературы» А. К. Гладков был арестован и отправлен в Каргопольлаг. Работал в лагерном театре. Вышел на свободу в 1954 году. Через пять лет был восстановлен в Союзе писателей СССР.

Известно, что от Гладкова требовали «отречения» от Мейерхольда, чьим добровольным биографом он был, но Гладков остался верен человеку, которого называл своим учителем.

Лагерная поэзия имеет, как минимум, две ветви: одна – своего рода подпольная; вторая – официальная, получившая право на существование в лагерных поэтических сборниках и периодической печати. Официальная поэзия формируется

уже в 1920-е годы: например Управлением Соловецких лагерей в этот период выпускается журнал «Соловецкие лагеря», в котором публикуются стихотворения, и прославляющие партию, и на вольные темы. Творчество поэтов разных поколений, разной социальной принадлежности представляет общую «документальную» картину лагерной жизни.

Полного представления о поэзии узников ГУЛАГа мы уже никогда не сможем получить, как и не узнаем имен и судеб многих авторов. Даже после освобождения из лагеря, в «хрущевскую оттепель», редко кто из бывших заключенных решался посылать в литературные журналы стихи о пережитом. Никакие государственные архивы не собирали произведения безвестных авторов ГУЛАГа, и вообще такого понятия, как «лагерная поэзия», в советском литературоведении не существовало. Прошло около сорока лет, прежде чем начали появляться небольшие по объему и числу авторов сборники поэтов — узников ГУЛАГа. К сожалению, за это время умерли и многие поэты, и их друзья — хранители рукописей. Многое исчезло бесследно. Государственная машина лагерей перемолола много человеческих судеб.

Но даже сейчас изучение лагерной поэзии находится на первичной стадии. Один из немногих исследователей поэзии ГУЛАГа Л. Таганов отмечает: «Мы только на подходе к выявлению ее места в русской литературе, хотя уже сейчас можно высказать предположение, что эта поэзия, с одной стороны, является финальным аккордом модернистской эпохи, а с другой стороны, здесь предсказано новое состояние искусства»

Рамки данного литературного периода можно определить как конец 20-х годов (угасание Серебряного века и появление первых лагерей) и 70-80-е годы (первые публикации запретных текстов). При этом указанные даты не являются конечными, поскольку многие поэты обращались к лагерной теме и гораздо позже, в эпоху перестройки. Стремление к поэтическому творчеству, духовной свободе необычайно естественно в это время, оно возникает как ответная реакция на все более и более ужесточающийся режим. Поэтому неудивительно огромное количество поэтов лагерной темы, среди которых известные всему миру писатели (Н. Заболоцкий, Д. Андреев, В. Шаламов и др.) и люди, обратившиеся к поэтическому творчеству исключительно в силу обстоятельств. (Н. Аничкова, Т. Усова и др.).

Глава 2

Жанровая проблематика, тематика и образы «лагерной» поэзии.

Жанр лагерной поэзии.

Лагерное пространство замкнуто, обитающий в нем человек автоматически оказывается узником, тотально несвободным, поэтому поэзия ГУЛАГа является реализацией жанра тюремной лирики, - специфического лагерного пространства. Тюремная лирика стоит ближе к каноническим жанрам с твердой внутренней структурой, нежели к доминирующим сегодня в литературе свободным жанрам. Доказательством этому служит наличие ряда устойчивых элементов, формирующих внутреннюю структуру жанра: ситуация заключения, герой - узник, круг мотивов, детерминированных состоянием заключения, одиночество, тоска по родным, жажда свободы и т.д.

В этой стылой земле, в этой каменной яме

Я дыханье зимы сторожу.

Я лежу, как мертвец, неестественно прямо

И покоем своим дорожу.

Нависают серебряной тяжестью ветви,

И метелит метель на беду.

Я в глубоком снегу, в позабытом секрете.

И не смены, а смерти я жду.

В. Шаламов

Исследование эволюции тюремной лирики показало, что основным фактором развития жанра становятся социально-политические изменения в жизни страны. Зародившись в стихии народного творчества, тюремная лирика не получила особенно широкого распространения вследствие достаточно узкой области воспроизводимой действительности. Ситуация значительно изменилась в связи с зарождением революционного движения в конце XIX - начале XX вв. По мере нарастания напряжения между государством и народом актуализировалась потребность в литературе, способной отразить новую действительность. Таким видом литературы становится тюремная лирика, в которой изначально предполагается противопоставление героя власти и социуму. Сфера распространения жанра значительно расширяется, поскольку расширяется сам институт тюрьмы, и, следовательно, возрастает ее значимость в жизни каждого человека. Постепенно тюремная лирика выходит за рамки индивидуального творчества, становясь жанром массовой литературы, отражая сознание не отдельного индивида, но определенного слоя общества, а затем и всей нации.

Наше исследование посвящено лагерной поэзии - феномену массового, стихийного обращения к жанру тюремной лирики, спровоцированному ужесточением политического режима в советской России и возникновением ГУЛАГа.

Темным утром под лагерной аркой, 
Так заливист овчарочий лай... 
В унисон и конвой, и овчарки, 
Все кричат нам: "Быстрее! Давай!". 
Темной ночью, в удушье барака, 
Как прерывист подавленный стон... 
Нет, не всякий здесь спит... Зато всякий 
Видит свой изнурительный сон…

… Может быть, так и было от века - 
Зона, вахта, овчарочий лай? 
Может, так вот всегда человеку 
И кричали: "Быстрее! Давай!"? 
Евгения Гинзбург

Была репрессирована в 1937 году, приговорена к тюремному заключению Военной коллегией Верховного суда по статье 58, пункты 8 и 11, обвинена в участии в троцкистской террористической организации. Приговор: 10 лет тюремного заключения с поражением в правах на 5 лет и с конфискацией имущества. В августе того же года как «отец и мать врага народа» были арестованы её родители. Провела 10 лет в тюрьмах (в том числе в Бутырках  и Ярославском политизоляторе) и колымских лагерях (Эльген, Таскан), 8 лет в «бессрочной» ссылке.

Мы шли этапом. И не раз, 
колонне крикнув: "Стой!", 
садиться наземь, в снег и грязь, 
приказывал конвой. 

Елена Вержбловская

Елена Владимировна Вержбловская, в иночестве монахиня Досифея, была арестована в 1939 году (информации практически нет).

Прощай, край таёжный, унылый,
Где лагерь "на каждом шагу",
Где зэков без счета в могилу,
Легло, вырубая тайгу,
Тайгу - без конца и без края,
Где "звери", имущие власть,
И есть - та "кровавая, злая",
И самая страшная масть.

В. Митта
Жизненный путь поэта не был легок и прост, достигнув в середине 30-х годов своей творческой зрелости, он разделил со многими представителями народной интеллигенции трагедию 37 года, и был оторван от родины на 17 лет. Однако эти тяжелые годы не сломили поэта, не отвратили его от творческого призвания. 

2.2 Лирические образы «лагерной» лирики.

Образ заключенного чаще всего представлен в лагерной лирике в трех вариантах: номер, зверь и раб. Сравнение со зверем подчеркивает победу животного над человеком, торжество инстинктов; пронумерованный человек - это человек, утративший индивидуальность, не только нравственные качества, но даже и примитивные животные чувства; номер - это победа социума, нивелировка личности. Человек-зверь страшен и жалок одновременно, человек-номер безличен.

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони

Мне наружу хода нет.

Б. Пастернак.

...Я мял в ладонях, полных страха, 
Седые потные виски, 
Моя соленая рубаха 
Легко ломалась на куски.
Я ел, как зверь, рыча над пищей. 
Казался чудом из чудес 
Листок простой бумаги писчей, 
С небес слетевший в темный лес.
Я пил, как зверь, лакая воду, 
Мочил отросшие усы. 
Я жил не месяцем, не годом, 
Я жить решался на часы.

*****

…И кости мне ломал приклад,

Чужой сапог.

И я побился об заклад,

Что не поможет Бог.

Ведь Богу, Богу-то зачем

Галерный раб?

И не помочь ему ничем,

Он истощён и слаб.

В. Шаламов

Безжалостной рукой решается судьбина –

Моя и милых для меня людей.

Печальная для нас рисуется картина:

Мы жить должны далёко от семей.

Средь диких гор безвестная долина –

Сюда я сослан “кучкою людей” (кремлевских),

Дано позорное мне званье “гражданина”,

Рабом я должен быть на родине моей.

Но не был я рабом доныне

И совестью своей не торговал!

Среди людей бродил я, как в пустыне,

Зато на Бога крепче уповал.

В. Гомбоев

В октябре 1945 г. Гомбоев впервые был арестован и обвинен по ст. 58, пункт 2-11 УК РСФСР, в 1946 г. заочно и безвинно приговорен особым совещанием к 10 годам исправительно-трудовых лагерей за то, что якобы был членом контрреволюционной организации Национально-трудовой союз нового поколения. Отбывал лагерный срок в печально известном Озерном лагере в Иркутской области, потом находился в ссылке на Саралинских золотых рудниках в Хакасии, работая бурильщиком на шахте «Встречная». В октябре 1955 г. Гомбоев вновь был арестован КГБ, обвинен по ст. 58-10, ч. 1 и приговорен Хакасским областным судом к 10 годам исправительно-трудовых работ в лагере и последующим 5 годам поражения в избирательных правах. Однако Верховный суд РСФСР срок снизил до трех лет с отменой лишения избирательных прав как лицу без гражданства. На этот раз от наказания Владимира освободили по зачетам досрочно в 1957 г.

Нас изуродовали годы – 
не только тот, 
тридцать седьмой. 
Нас отвращали от свободы 
кого сумой, кого тюрьмой, 
но больше страхом. Что оковы? 
Привычный, как протезы, страх 
стал нашей плотью, 
нашей кровью. 
Здесь каждый - 
раб, палач и страж.

Т. Руслов

В декабре 1952 года арест, 16 марта 1953 года суд Военного трибунала по обвинению в подготовке террористического акта по отношению к «одному из руководителей Партии и правительства» приговорил Т. Руслова к расстрелу с заменой 25 годами лагерей.

«Одичание» является следствием внутреннего конфликта животного и личностного начал в душе человека, вызванного в результате воздействия социальной среды, но в то же время имеет место вина самого человека, в чьей власти отстоять себя, сохранить свой человеческий облик вопреки внешнему давлению. Образ раба менее метафоричен - основой сближения заключенного с рабом является объективное положение зека в социуме, непосильная трудовая повинность, униженное положение.
И были золотые дни в ГУЛАГе, 
когда на май гулял конвой 
и надзиратель-бедолага 
сидел на вахте весь смурной. 
На заколюченном причале 
резвились все мы, как могли, 
и через проволку кричали
о вечной дружбе и любви! 
Когда свиданье назначали 
с занумерованным дружком, 
мы нашу робу украшали 
природным желтеньким цветком. 
****
Укатала особая тройка, 
Закатила в свои лагеря
И заочно меня окрестила: 
Вместо имени номер дала. 
И ходила я там, стеная, 
Ах, за что мне такая судьба? 
Я совсем ведь еще молодая, 
А на воле бушует весна ... 
Но любовь тоже ходит по тюрьмам, 
Зажигая собою сердца, 
И я - двести тридцать четыре, 
Полюбила шестьсот тридцать два.

Светлана Шилова
Светлана Ивановна Шилова (1929-1992) родилась в Москве. Художник-дизайнер. 
Арестована в 1950 году, срок отбывала в Потьме. Освобождена в 1953 году, позднее реабилитирована. 

Начальник конвоя играет курком. 
Апрельским гонимые ветром,  
Плывут облака над рекой Топорком. 
Над Сорок Шестым километром. 
Начальник конвоя обходит посты. 
Ну, дует же нынче ветрище — 
Сгоняет cнега и сметает кусты, 
И кажется, будто кресты 
Pacтут на глазах на кладбище. 
Растут из снегов в косогоре пустом 
Над теми, кто за зиму помер. 
Кресты?.. Позаботился кто бы о том!
На кольях дощечки прибиты крестом. 
Фамилий не пишется — номер. 
Они умирали, не бросив кирки, 
В карьере, на тpacce, в траншее. 
Пеллагры шершавые воротники 
Расчесывая на шее.

Анатолий Клещенко  
Арестован в 1941 году за антисталинские стихи. Приговорен к 15 годам лагерей. В 1957 году вернулся в Ленинград. Интенсивно занимался литературной работой. В конце 60-х годов работал на Камчатке егерем. Погиб в тайге.

«Нумерация» - это полная и окончательная победа государства, лишающего человека самого, казалось бы, естественного и простого права - называться именем.

Ядром лагерного пространства становится образ камеры - символ тотальной несвободы человека в ГУЛАГе Данный пространственный образ носит преимущественно реалистичный характер, воспроизводя в деталях тюремное помещение с его признаками - отсутствие интерьера, бедную цветовую палитру, закрытость со всех четырех сторон, исключающую свободу передвижения.

Поэзии сто первая верста,
Кто может запретить тебя, скажи мне.
Когда и при каком режиме
Ты закрывала наглухо уста? Я в камере.
Меня хранят конвоем,
По норме отпускают кипяток,

****

В нашей обители 
Окно замело. 
За что нас обидели 
Так тяжело?!
По лету, по осени, 
В ночи под тишок, 
Схватили и бросили 
В тесный мешок.
Не с этого ль замерли 
При слове «зима», 
Что кто-то по камере 
Ходит в пимах?!
Нас всех не с того ли 
Вид снега знобит, 
Что выход на волю 
Железом обит!

Тюрьма.

Виктор Боков

В 1942 был призван в действующую армию. Находясь в военном лагере, 19 августа 1942 курсант Боков был арестован за «разговоры». Был осужден по 58-й статье (приговор трибунала Новосибирского гарнизона 25 марта 1943) и отправлен в ГУЛАГ (СибЛаг). С 1947 по 1956 гг сослан в ссылку (за 101-й км) в Калужскую область в деревню Ильино Боровского Района. По окончании ссылки в 1956 году вернулся к жене и сыновьям в Москву.

Лагерный пейзаж менее всего абстрактен - это почти всегда описание конкретного географического места со свойственными ему климатическими особенностями (Воркута, Колыма, Магадан). К узникам сурова и беспощадна даже природа заброшенного края. Он не щадит никого, ни голодных, ни больных, ни узников, ни их тюремщиков, она одинаково беспощадна ко всем, мороз добирается до самой души и замораживает сердце. Самый частый образ в поэзии - образ бесконечного льда и беспощадной стужи. Таким образом, основная характеристика пространства ГУЛАГа - враждебность и абсолютная небезопасность для человека.

Стужа так продирает до сердца

Целый день, что – с утра до темна –

Ни костром, ни кайлом не согреться…

Разлилась перед нами вода,

Но не Волга здесь воды колышет,

Это Обь равнодушная дышит

Среди белого льда.

                                       В. Митта

Я беден, одинок и наг, лишен огня.

Сиреневый полярный мрак вокруг меня.

И бронхи рвет мои мороз и сводит рот.

И, точно камни, капли слез и мерзлый пот.

****

Тоска и лед, зима и тлен –

У смерти в поводу.

Тебе ж не преклонить колен –

Не любишь быть в долгу.

****

В этой стылой земле, в этой каменной яме

Я дыханье зимы сторожу.

Я лежу, как мертвец, неестественно прямо

И покоем своим дорожу.

Нависают серебряной тяжестью ветви,

И метелит метель на беду.

Я в глубоком снегу, в позабытом секрете.

И не смены, а смерти я жду

                                                                                  В. Шаламов

                                            Минуc сорок. Морозный туман.

Ох, зима, как же рано пришла ты!

Строят ветку Тайшет-Абакан

Комсомольцы в тюремных бушлатах,

А позёмка метёт и метёт,

И мороз, будто вызвался в пару с ней

В колкий бисер смораживать пот,

Наступая всё злее и яростней.

                                                                                   Г. Бешкарев

Рассмотрев широкий аспект тематики «лагерной» поэзии, мы пришли к выводу, что наиболее значимым в этот период становится образ камня и примыкающие к ней образы.

Камень ассоциируется, прежде всего, с глухой твердью гулаговского существования: «Эй, не мешай нам, мы заняты делом. / Строим мы, строим тюрьму». Каменщик строит тюрьму для себя и себе подобных. Гулаговские поэты нередко уподобляют себя тюремному камню, но уподобляют по-разному. В одних случаях за этим стоит гордое, едва ли не героическое осознание жертвенности во имя будущего:

Сейчас создается эпоха,

И в низ ее — в щебень и в бут,

Чтоб здание вышло неплохо,

Живых миллионы кладут…

Но, брат мой, вмурованный в камень,

Пойми, мы недаром легли,

Мы то, чем крепится фундамент

Всей будущей жизни земли.

                                                                                     А. Тришатов

Человек в стихах лагерной лирики прижат к земле, он как бы возвращается из «серебряного века» в «каменный». Личность в этих условиях может спастись, уподобив себя мертвой видимости камня. Надо стать почти мертвым, чтобы сохранить живое. Таков смысл знаменитого стихотворения В. Шаламова «Стланник»:

В пугливом своем напряженье

Под снегом он будет лежать.

Он — камень. Он — жизнь без движенья,

Он даже не будет дрожать.

Но если костер ты разложишь,

На миг ты отгонишь мороз, —

Обманутый огненной ложью,

Во весь распрямляется рост.

****

В этой стылой земле, в этой каменной яме

Я дыханье зимы сторожу.

Я лежу, как мертвец, неестественно прямо

И покоем своим дорожу.

                                                                                    В. Шаламов

Образ высшей власти встречается в лагерной поэзии достаточно редко, имя Сталина табуировано, что обусловлено системой действующих политических запретов. Но при всем этом известны стихи, направленные против вождя. Известно стихотворение Осипа Мандельштама:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, дарит за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина,

И широкая грудь осетина

       Оно было далеко не единственным. Отваживались и другие поэты говорить

правду о тиране, пьющем ”кровь, как цинандали на пирах“. Это слова Анатолия

Клещенко. Он и на суде от своих «расстрельных» стихов не отрёкся:

Ржавой проволокой колючей

ты опутал мою страну.

Эй, упырь! Хоть уж тех не мучай,

Кто умильно точа слюну,

Свет готов перепутать с тьмою,

Веря свято в твоё враньё…

Над Сибирью, над Колымою

Вьётся тучами вороньё.

Конвоиры сдвигают брови,

Щурят глаз, чтоб стрелять ловчей…

Ты ещё не разбух от крови?

Ты ещё в тишине ночей

Не балуешься люминалом

И не просишь, чтоб свет зажгли?

Спи спокойно, мы — по каналам

И по трассам легли навалом,

Рук не выпростать из земли.

О тебе вспомнят наши дети.

Мы за славой твоей стоим,

Раз каналы и трассы эти

Будут именем звать твоим.

Товарищ Сталин! 
Слышишь ли ты нас? 
Заламывают руки, 
Бьют на следствии. 
О том, что невиновных 
Топчут в грязь, 
Докладывают вам 
На съездах и на сессиях?
Товарищ Сталин!
Камни говорят
И плачут, видя
Наше замерзание.
Вы сами были в ссылках,
Но навряд
Вас угнетало
Так самодержавие.
Товарищ Сталин.

                                                                                      В. Боков

Виктор Федорович Боков родился в 1914 году в крестьянской семье . В 1938 году окончил литературный институт, работал во Всесоюзном Доме народного творчества. В 1942 году, находясь в действующей армии, Виктор Федорович был арестован по доносу и осужден на 5 лет лагерей

Товарищ Сталин, вы большой ученый, 
В языкознанье знаете вы толк, 
А я простой советский заключенный, 
И мне товарищ - серый брянский волк. 
За что сижу, воистину не знаю, 
Но прокуроры, видимо, правы. 
Сижу я нынче в Туруханском крае, 
Где при царе сидели в ссылке вы. 
В чужих грехах мы с ходу сознавались, 
Этапом шли навстречу злой судьбе, 
Но верили вам так, товарищ Сталин, 
Как, может быть, не верили себе. 
И вот сижу я в Туруханском крае, 
Где конвоиры, словно псы, грубы, 
Я это все, конечно, понимаю,  
Как обостренье классовой борьбы. 
То дождь, то снег, то мошкара над нами, 
А мы в тайге с утра и до утра, 
Вы здесь из искры разводили пламя – 
Спасибо вам, я греюсь у костра.

Ю. Алешковский

«Туземцы» на островах ГУЛАГа идолу не поклонялись. У них был свой Бог.

Религиозные мотивы в лирике лагерников ГУЛАГа

Картинам распада противопоставлен мир «человеческий». «Молитва», «живая вода», «образок», «путеводная звезда» – эти образы ассоциируются у героя с чудом, надеждой на воскресение и сохранение души:

И я шептал их, как молитвы,

Их почитал живой водой,

И образком, хранящим в битве,

И путеводною звездой.

В минуту слабости или душевной боли человек обращается к Богу. Молитва – не только попытка быть услышанным Всевышним, но и отказ от всего суетного, несущественного. В. Шаламов не считал себя религиозным человеком, намеренно подчёркивал это, но в намеренности скрыто особенное внимание к предмету. И он пристально констатирует: «Одна группа людей сохраняет в себе человеческий образ — религиозники: церковники и сектанты». И далее «…более достойных людей, чем религиозники, в лагерях я не видел. Растление охватило души всех, и только религиозники держались».

Звезда — частый мотив возвышенных переживаний. Религиозное чувство имеет двуединую направленность: ввысь и вниз одновременно. Оно обращено к небу, которое на земле. Вифлеемская звезда заглянула не в хлев, согретый дыханием волов, а в ледяную пустыню и озарила её ослепительной красотой.

Звезда играет над тайгою,
Над снежно-искристой землёй, —
Воспоминанье дорогое —
О чём? И точно ли — зимой?
Да! Драгоценное, живое
Очарованье навсегда:
Пахучая — с мороза — хвоя,
Снег, Вифлеемская звезда…
Волхвы… Прости кощунство, Боже, —
Каким волхвам, кому повеем? —
Скажи: Ты на Голгофе тоже
Сквозь слёзы видел Вифлеем?
… Звезда Халдеи над тайгою,
И над снегами, в звёздах, — ТЫ…
Ты, Боже, Ты!.. Кто б мог такое
Излить сиянье красоты!
Сергей Бондарин
Споспешествует Истина идеям.
Одним демократическим затеям
Не удержать благого устремленья.
Народ без Слова Божьего — потерян.
И обречён на самоистребленье.
Народ без Слова Божьего — пучина,
Выталкивающая на поверхность сонмы бестий.
Лишь в этом вековечная причина,
Твержу, — российских окаянств и бедствий.
И в каждом жлобстве, шельмовстве, убийстве
Слепорождённых выпучены недра.
Народ без Слова Божьего, как листья,
Мятущиеся от ветра.
Твержу и повторяюсь без смущенья,
Что ревностью кому-нибудь наскучу.
Народ без Слова Божьего — каменья,
Остатки рода, собранные в кучу.
А важным господам, уж, если метят
В поводыри на нашем бездорожье,
Ох и зачтётся… Что они ответят
Тому, Кто поручил им Слово Божье?
Александр Зорин

…Дни перед казнью. Будто роды,

Мучительная благодать.

Но приобщившихся свободы

Уже ничем не запугать.

Как Божий мир премудр и чуден!

Высокая стена. Тюрьма.

Внутри: свобода, правда, люди

Снаружи: рабство, звери, тьма.

Юрий Галь

Заключение

Анализируя творческий состав ГУЛАГа, мы выяснили, что  в лагере отбывали срок такие поэты и писатели, как В. Боков, А. Баркова, В.Шаламов, В. Митта, С. Бондарин, Г. Горчаковский, Т. Гнедич и мн. др. Но не только лагерные сроки и отбывание наказания объединяет этих людей. Желание рассказать о том, как выжил человек в лагере, как сохранил душевную теплоту, честь, надежду. Эта роль была отведена, прежде всего, поэзии. В целом, мы подтвердили свою гипотезу.

В своем исследовании мы выяснили, что лагерная поэзия в какой-то мере представляет своему читателю довольно мрачную, пессимистичную картину бытия: мир враждебен по отношению к человеку, полон горя, зла, боли, опасности; человек слаб, беспомощен, он подвергается постоянному насилию, давлению системы, постоянному унижению. Подобное мировосприятие вполне естественно, если учитывать тот контекст, в котором создавалась эта лирика. Однако при более глубоком анализе можно вычленить некоторые позитивные особенности поэзии ГУЛАГа. Лагерная поэзия — это победа духа над бездуховностью, человеческого над бесчеловечным, вечной правды над временными обманами. Как ни странно звучит, но лагерь преподавал духовный опыт: через злобу, отчаянье — к сочувствию, милосердию, к осознанию добра высшей ценностью

В работе затронуты, разумеется, лишь некоторые проблемы, связанные с художественной спецификой «потаенной гулаговской» поэзии. Мы только на подходе к выявлению ее места в русской литературе, хотя уже сейчас можно высказать предположение, что эта поэзия, с одной стороны, является финальным аккордом модернистской эпохи, а с другой стороны, здесь предсказано новое состояние искусства. Состояние критическое, но не безнадежное. Если уж в гулаговском аду не пропала поэзия, не пропадет она и в последующие времена.

Может быть, через пять поколений,

Через грозный разлив времен

Мир отметит эпоху смятений

И моим средь других имен.

А. Баркова

Использованная литература:

1. Таганов Л. «Как дух наш горестный живуч…»: статьи, эссе, воспоминания, письма, заметки из литературного дневника, стихи. Иваново, 2010.

2. Поэзия узников ГУЛАГа: Антология / Сост. С.С. Виленский. – М.: МФД: Материк, 2005. – 992 с.

3. Шаламов В.Т. Колымские тетради. Стихи 1937– 1956 гг. Комментарии. – М.: Версты, 1994. – 287 с.

4. Интернет-ресурсы:

1. cheloveknauka.com›poeziya-gulaga
2.  21202s13.edusite.ru›nikolaeva/DswMedia…